С этого момента я стал направлять депутатов в «Белый дом». Приходили и союзные, и российские депутаты, я рекомендовал им идти в здание Верховного Совета РСФСР. Некоторые за день успевали побывать там по 2–3 раза, возвращались и рассказывали о происходящем на улицах. Тревога и растерянность нарастали.
После двенадцати часов пришел Р. Н. Нишанов, он отдыхал в Крыму, в санатории «Южный» и только что прилетел в Москву:
— Слушай, что происходит? Кто тут командует?
В ответ я стал расспрашивать, видел ли он Горбачева, что знает о его состоянии.
— Нет, видеть не видел, но дважды разговаривал с ним по телефону. А состояние — так в «Южном» же его помощники живут. Они к нему каждый день ездили. Шаха (так мы между собой называли Г. Х. Шахназарова) я вчера видел, он ни о чем таком даже не заикнулся.
Рафик Нишанович, которого многие воспринимали как фигуру несколько комическую, как «личный рафик Михаила Сергеевича», на самом деле обладал очень острым умом и большим политическим опытом. Считалось в свое время, что он — самый перспективный секретарь ЦК Компартии Узбекистана. Видимо, это и сослужило ему плохую службу. У него начались конфликты с всесильным тогда первым секретарем ЦК КП республики, кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС Шарафом Рашидовым. В результате Нишанов отправился послом в Пакистан и более чем на десять лет исчез с политической сцены Советского Союза. Только Горбачев отозвал его с дипломатической работы и рекомендовал на пост первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана. Но он же «сдернул» Нишанова с этого поста, едва тот установил мало-мальский контроль над республикой, и рекомендовал Председателем Совета Национальностей Верховного Совета СССР.
Мы сразу же решили идти к Лукьянову и требовать срочного созыва сессии Верховного Совета.
Лукьянов встретил нас приветливо и даже вроде бы весело:
— Авантюра это, то, что они затеяли. Авантюра! Конечно, сессию надо срочно созывать. Но обстановка сложная, сами понимаете. Поэтому будем действовать точно по регламенту. Самый ближайший срок — 26 августа. Я дал распоряжение Рубцову, он уже все готовит для сессии.
Мы ушли от Лукьянова, как уходили всегда — все нормально, ситуация контролируется, работаем по закону.
Это был день кошмаров.
Наша с Нишановым беда, до сих пор не понятая, заключалась в простой ситуации: в отсутствие Председателя Верховного Совета председатели палат имели право созвать сессию своим совместным решением. Если же председатель был на месте, мы превращались в статистов. И вовсе не потому, что так было записано в регламентах. Но, прежде всего, потому, что чиновничий аппарат Верховного Совета в таких случаях как бы растворялся в атмосфере — никого не было, никто ничего не знал, телефоны умолкали, люди оказывались больными и т. п. Если уж сам Верховный Совет называли «лукьяновским», то его аппарат был таковым без всяких кавычек и оговорок. Выросший в этом аппарате, поднявшийся с должности мелкого клерка до главы законодательной власти страны, обладавший отличной памятью, Лукьянов держал в своей голове буквально досье на каждого из тысячи двухсот работников аппарата — от заведующих отделами до уборщиц, и отладил такую систему управления, что знал, как мне кажется, не только о деятельности каждого сотрудника, но и о его мыслях. А возможно так и было.
В 15 часов мне позвонили из «Комсомольской правды», где как раз в этот день публиковалась моя статья, о которой упоминается в главе о партии, и сообщили, что ГКЧП закрыл газету. Как закрыл? Указом Янаева. Утром я, видимо, не дослушал до конца чтение документов, которые уже успели подготовить путчисты. Позвонил в канцелярию — нет. Какие-нибудь документы от Янаева поступали? Нет. Как же так — ведь по закону о чрезвычайном положении он должен вносить на утверждение Верховного Совета все документы, с этим связанные. Где они? Через час документ привезли. Оказалось, это не указ, а постановление ГКЧП. Вот оно:
Государственный Комитет по чрезвычайному положению в СССР.
Постановление ГКЧП № 2.
О выпуске центральных, московских городских и областных газет.
В связи с введением с 19 августа 1991 г. в Москве и на некоторых других территориях Союза Советских Социалистических Республик чрезвычайного положения и в соответствии с пунктом 14 статьи 4 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР постановляет:
1. Временно ограничить перечень выпускаемых центральных, московских городских и областных общественно-политических изданий следующими газетами: «Труд», «Рабочая трибуна», «Известия», «Правда», «Красная звезда», «Советская Россия», «Московская правда», «Ленинское знамя», «Сельская жизнь».
2. Возобновление выпуска других центральных московских городских и областных газет и общественно-политических изданий будет решаться специально созданным органом ГКЧП СССР.
Государственный Комитет по чрезвычайному положению в СССР.
Москва, Кремль
19 августа 1991 г.
И печать — общего отдела аппарата президента СССР.
Мои розыски указа или постановления по газетам имели и побочный результат. Очевидно, люди, готовившие документы ГКЧП, вспомнили, что ведь их надо утверждать Верховным Советом СССР! Ближе к вечеру фельдегерь принес объемистый пакет. Документы, содержащиеся в нем, открывались «сопроводиловкой» Янаева:
Верховный Совет СССР
В соответствии со статьей 2 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» незамедлительно вношу на утверждение Верховного Совета СССР решения, связанные с введением чрезвычайного положения в отдельных местностях страны.
и. о. Президента СССР
Подпись «и. о.» была начертана рукой, которая явно не слушалась своего хозяина… Это была единственная «живая» подпись Янаева, во все остальные документы подпись была просто впечатана на машинке или же там стояло: «ГКЧП» или «члены ГКЧП».
Где-то в это же время позвонил Егор Яковлев, тогда главный редактор газеты «Московские новости», с сегодняшнего дня закрытой ГКЧП. Как я уже писал, мы с ним долгое время вместе работали в «Известиях», хорошо знаем друг друга. Он сообщил, что большая группа редакторов «приостановленных» газет решила срочно создать некую новую общую газету, что Полторанин (тогда председатель Комитета по печати РСФСР) их поддержал, каково мое мнение? Я ответил, что, безусловно, газету надо создавать, а главное, выпустить ее в свет как можно быстрее. Так рождалась «Общая газета», благополучно здравствующая до сих пор.
К концу дня поток посетителей нарастал, сам я уже охрип от телефонных разговоров. Депутаты шли целыми группами, многие прервали отпуска, и я в сотый раз отвечал на вопросы о здоровье Горбачева и о том, когда будет сессия или съезд. Кто-то в очередной раз возвратился от «Белого дома» и рассказывал о баррикадах, о танках, перешедших на сторону защитников, об указе Б. Н. Ельцина. Звонил Э. А. Шеварднадзе, сказал, что он тоже пойдет к зданию ВС РСФСР, звонил А. Н. Яковлев, сообщил, что все в порядке, Ельцин прислал ему охрану и он договаривается с Г. Х. Поповым, чтобы завтра, 20-го, провести митинг на площади у Моссовета, нынешней мэрии. Стремительно, как он двигался всегда, ворвался в кабинет Сергей Сергеевич Алексеев, председатель Комитета конституционного надзора СССР, вручил мне заявление членов комитета, подписанное самим Алексеевым, С. Босхоловым, С. Мирзоевым, М. Пискотиным, В. Филимоновым — известными, уважаемыми юристами. Заявление содержало жесткую оценку происходящего и обращение к Верховному Совету СССР с четкими запросами:
«а) Имеются ли достаточные и надлежащим образом подтвержденные данные о том, что М. С. Горбачев действительно не может далее исполнять по состоянию здоровья обязанности Президента СССР;
б) намерен ли Верховный Совет рассматривать вопрос об утверждении указа Янаева о введении в отдельных местностях чрезвычайного положения, имея в виду, что Закон «О правовом режиме
