чрезвычайного положения» не предусматривает таких мер, как создание ГКЧП и наделение его функциями высшего органа государственной власти СССР (здесь и далее в документе подчеркнуто мною. —
Комитет конституционного надзора, видимо, уже оценивая логику действий ГКЧП, напоминал нам, что по Конституции и по упомянутому выше закону чрезвычайное положение во всей стране может быть введено только Верховным Советом СССР!»
Это был серьезный и важный документ.
В свою очередь, я ознакомил С. С. Алексеева с телеграммой Г. Янаева в адрес президентов, председателей Верховных Советов республик, председателей краевых, областных Советов народных депутатов. Вот она:
Направляю документы Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР.
Прошу распространить их и неуклонно исполнять всем органам власти, должностным лицам и гражданам на всей территории страны.
Вице-президент СССР
19 августа 1991 г.
Посоветовавшись, мы пришли к выводу, что такое послание очень уязвимо с точки зрения закона, так как предписывает исполнять распоряжения незаконного, никем не утвержденного органа.
Домой я отправился, только узнав, что Лукьянов тоже уезжает. Вызвал машину, сбежал по лестнице вниз, увидел, что в нише у 19-го подъезда стоит ЗИЛ Лукьянова, сам он явно просматривался в салоне машины, но попытки выйти не сделал. Я помахал ему рукой, он ответил тем же. Черная неуклюжая громадина медленно сдвинулась с места, поворачивая на выезд через Боровицкие ворота. В ту же секунду на краю Ивановской площади с визгом развернулся второй ЗИЛ и занял место сопровождения: сзади и чуть справа.
«Ого! — подумал я, — лукьяновские-то акции, оказывается, на самом верху!»
Дело в том, что ЗИЛ сопровождения ходил только за президентом СССР, все остальные граждане — члены Политбюро, председатели и иная охраняемая публика — на «хвост» больше «Волги» со спецдвигателем не претендовали.
Времени было около 23 часов.
На улицах спокойно и многолюдно, хотя чрезвычайное положение в Москве уже объявлено указом «и. о. президента». Грамотеи, обслуживающие ГКЧП, видимо, не утруждали себя поиском убедительных формулировок:
В связи с обострением обстановки в г. Москве… вызванным невыполнением Постановления Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР № 1 от 19 августа 1991 г., попытками организовать митинги, уличные шествия и манифестации, фактами подстрекательства к беспорядкам, в интересах защиты и безопасности граждан в соответствии со статьей 127 (3) Конституции СССР постановляю:
Объявить с 19 августа 1991 года чрезвычайное положение в г. Москве.
Комендантом города Москвы назначить… генерал-полковника Калинина Н. В., который наделяется…
Исполняющий обязанности Президента Союза ССР
Москва, Кремль
19 августа 1991 г.
№ Ук — 2437
Вот так. 19-го выступили с Заявлением, 19-го приняли постановление № 1, 19-го убедились в «попытках» и «фактах», 19-го же сочинили этот указ. Жаль, что на документах не проставлено точное время, убежден, что оно было бы одинаковым и для постановлений ГКЧП и для указов Янаева.
Москвичи не обратили на грозные приказы ни малейшего внимания. Мы проехали по набережным, где стояло особенно много бронетехники — экипажи сидели на броне. За день машины прокалились так, что от них веяло жарой, многие солдаты разделись до пояса, заигрывали с девчонками, кое-где пытались «развернуть агитацию в войсках» союзные и российские депутаты. Москвички постарше несли солдатам кто молока, кто лимонаду, кто просто водички. Потом стало известно, что и водочку приносили тоже, но командиры за этим будто бы строго следили. Если бы не эти танки и солдаты на броне, августовский вечер 19-го ничем бы не отличался от любого другого теплого летнего вечера.
Между тем именно в этот вечер решалась судьба этого пресловутого путча и добро бы только его. Уже прошла знаменитая пресс-конференция Янаева и компании, уже Борис Ельцин подписал указ о переводе подразделений МВД, КГБ и армии, расположенных на территории России, в свое подчинение. Уже начался раскол в рядах самих путчистов. Момент, когда надо было принимать принципиальные решения — или применять силу или отступать, они, слава богу, упустили. Янаев так ни на что и не решился. Думаю, что этим он спас себя, своих подельников и жизни многих — многих ни в чем не повинных людей, которым, как всегда, пришлось бы расплачиваться собственными головами, повернись события иначе. Впрочем, об этом уже много написано.
Понимали ли это сами заговорщики? Во всяком случае, то, что все их планы идут наперекосяк, не могли не понимать. Кое-кто из них погрузился в привычный пьяный угар, кто-то пытался надавить на Янаева. К Лукьянову это не относилось. Он вел свою собственную, тонко рассчитанную игру, надеясь остаться в выигрыше при любом исходе. Наверное, это обстоятельство можно считать определяющим для второго дня путча — 20 августа.
На работу я приехал совсем рано, не было еще и восьми часов. Впрочем, можно было с работы и не уезжать, ночь прошла без сна, дома тоже было много телефонов и разговоры продолжались до утра.
Сразу же в кабинете снова начали «кучковаться» народные депутаты, которые пришли с твердым намерением добиться встречи с Лукьяновым. Рассказывали, как прошла ночь у «Белого дома». Уже после 24 часов туда приезжал Э. А. Шеварднадзе, это очень подбодрило дежурившую на баррикадах молодежь. Ельцин из здания не выезжал, вокруг него была масса народу. Но уже с утра начинали говорить, что вечером возможен штурм. Я попросил собравшихся, чтобы членов Верховного Совета — военных они направляли ко мне для консультации. И занялся бумагами, так как уже принесли проекты решений предстоящего заседания Президиума нашего парламента.
Проекты эти были любопытны как образчик бюрократической тонкости, за которой, однако, скрывалась принципиальная позиция. Вот один из этих проектов:
Постановление
Президиума Верховного Совета СССР
О внесении на утверждение Верховного Совета СССР решений о введении чрезвычайного положения в отдельных местностях СССР.
Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
Внести на утверждение Верховного Совета СССР решения, связанные с введением чрезвычайного положения в отдельных местностях СССР.
Председатель
Верховного Совета ССР.
Я правлю текст проекта. Заменяю слова «утверждение» словами «рассмотрение», а «решения» (чьи?) — словами «вопросы, связанные с введением». Возвращаю проекты документов в секретариат. Через несколько минут приносят новый вариант: правка моя не принята, но добавлен еще один пункт:
«2. Поручить Комитетам Верховного Совета СССР по государственному строительству, по законодательству и правопорядку, по делам обороны и безопасности в трехдневный срок подготовить заключения по решениям, связанным с введением чрезвычайного положения в отдельных местностях СССР».
То есть опять — решения должны быть утверждены. А уж после утверждения пусть комитеты готовят свои заключения. И главное: снова решения как бы «соткались из воздуха» — властного субъекта, их принявшего, Верховный Совет своим вниманием не удостаивает.
Возвращаю с возражениями и этот проект. Приносят еще один.
Об обстановке в стране
Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
