Ответ прозвучал так просто и искренне, что Антон от растерянности повернул головку замка.
За дверью оказался ничем не примечательный мужчина — действительно седой, «глазок» не обманул. Целиком незнакомец выглядел чуть моложе, где-то на полтинник. Это из-за осанки. Держался он хорошо, с достоинством. На нем был длинный кремовый плащ, хотя и расстегнутый, но в такую жару все же неуместный.
— Позволишь?..
Седой без приглашения перешагнул через порог, потом посмотрел на Антона удивленно и непонимающе, будто только что заметил, и как-то по-домашнему произнес:
— Закрой дверь, дует.
— Вы кто?..
— Не бойся, много времени я не отниму. У меня его нет.
— А я и не боюсь, — повысив голос, заявил Антон и со значением добавил: — Ко мне сейчас друзья придут.
Мужчина иронически вздернул бровь, но промолчал. Без приглашения пройдя на кухню, он остановился, с улыбочкой оглядел мебель и сел за стол.
— Завязывай ты с этой яичницей, Тони. Вредно для печени.
Антону пришлось захлопнуть дверь и последовать за гостем — как бы тот чего не спер.
— Что вам надо? — спросил он.
— Не волнуйся. Ты, вероятно… Ах, ну конечно! Я должен был это предвидеть. Извини, ладно?
«Мошенник», — сообразил Антон.
— Ты дверь хорошо закрыл? — осведомился незнакомец. — На два оборота? Или… а, июль же… Если июль — тогда на один.
От этих слов Антону стало не по себе. Пару месяцев назад в замке что-то тренькнуло, и теперь он действительно вращался не на два оборота, а только на один. Давно надо было заменить, да все как-то не до того…
«Плохо дело, — подумал он. — Зачем впустил, дурень?»
— Ждешь объяснений, — констатировал седой.
— Жду, когда вы уберетесь.
Происходящее тяготило Антона настолько, что он был бы рад и наихудшему исходу, лишь бы все закончилось побыстрее.
— Понимаешь, Тони… — Мужчина сделал паузу, проверяя его реакцию. — Для начала мне нужно добиться, чтоб ты мне поверил.
— Кто вы такой?
— Гм… Это и есть то самое, во что ты не поверишь. Но тебе придется. — Незнакомец ухмыльнулся и полез во внутренний карман.
Седой достал руку раньше, чем Антон успел испугаться. В руке был не нож и не пистолет. Паспорт.
— Открой и посмотри.
Антон механически взял документы — паспорт как паспорт, ничего особенного. Потрепанный. На третьей странице стояло: «Соболев Антон Алексеевич».
— Так мы с вами тезки, — сказал он. — Очень приятно. Ну и что дальше?
— Полные тезки, — уточнил субъект. — И еще однофамильцы.
— Из этого следует, что вы будете у меня жить, — предположил Антон, садясь напротив и двигая к себе чашку.
— «Липтон»?.. — спросил тезка и однофамилец, рассмотрев бирку на пакетике. — Помню, был такой. Помойка, а не чай. Нет, жить я у тебя не собираюсь, — добавил он, подумав. — Ты читай внимательно.
Даты рождения тоже совпадали. День, месяц и год.
Его — и мужика в плаще, которому, как ни крути, меньше полтинника не дашь.
Рядом была наклеена цветная фотография гостя. Над ней — подпись. Его, Антона, мелкая закорючка.
Антон перечитал: «Соболев Антон Алексеевич». На первой странице было написано следующее: «Паспорт гражданина Славянского Союза».
— Меняли их, паспорта, — сказал тезка. — Когда мы с хохлами объединились.
— А белорусы что же? — невпопад спросил Антон.
— Белорусы? Так с ними уж давно!.. Это Украина до шестнадцатого артачилась. До две тысячи шестнадцатого, — пояснил он. — На днях десятилетие отмечали.
— Ага…
Антон посмотрел ему в глаза и швырнул паспорт на стол.
— Ищи дурака в зеркале, понял?!
— Не надо, Тони. Так в тюрьме говорят, — погрозил пальцем седой. И ни капли не смутился.
— Значит, ровесники, — кивнул Антон. — Для тридцати лет выглядишь ты неважно.
— Мне не тридцать, — возразил он.
— Так мы же оба родились в семьдесят шестом! — воскликнул Антон весело и нервно. — У тебя же написано!
— Да. Но я на двадцать лет старше. Мне сейчас пятьдесят. В смысле — тебе. Мы с тобой — одно и то же, только из разных времен.
Антон расхохотался.
— Небось Вовчик!.. Розыгрыш затеяли? Молодцы… Или Сашок? Кто? Слушай, мне даже жалко, что я вас так быстро… Это действительно могло быть забавным.
— Я и не надеялся, что ты поверишь сразу. Да… Александр ни при чем, мы с ним давно не общаемся. А Вовка… так он умер. Четыре года назад.
Антон по-инерции все еще досмеивался, но в груди вдруг что-то сжалось.
— Вовка?!
— В две тысячи двадцать втором. Рак… Давай-ка я тебе кое-что покажу.
Седой снял плащ и небрежно бросил его на стол. Антон, раскрыв рот, следил за тем, как гость расстегивает пуговицы на рубашке.
— Эй, эй! Вы ничего не перепутали? — опомнился он. — Вовчик что, совсем свихнулся? Кого он ко мне прислал?
— Ужасно пошло, но ничего другого не остается. Телесный осмотр.
Тезка повернулся спиной и указал большим пальцем на левую лопатку. Под ней находилось крупное родимое пятно. Точь-в-точь, как у Антона.
— И это… — он согнул правую руку и продемонстрировал светлый крестообразный шрам.
Антон машинально пощупал свой локоть. У него после перелома остался такой же. И щупать нечего — прямо на локте, белым крестом.
— Еще есть на ноге, — сказал седой. — В детстве мы любили на стройку заходить. Прыгнул неудачно, пяткой на арматуру. Я разуваться не буду, лень. Лучше расскажу что-нибудь. Например, как я… то есть ты… летом в деревне полез в баню…
Антон побледнел. Было с ним такое. По стройке погулять — святое дело. А в двенадцать лет хотел голых женщин увидеть и приставил к окну чурку для колки дров. История тогда вышла забавная, но знали о ней немногие.
— А хочешь про кошку? — резко спросил тезка. — Про ту кошку, во дворе. До сих пор забыть не могу…
— Прекрати! — Антон зажмурился и, медленно выдохнув, открыл глаза. Гость не исчез, он все так же сидел в углу, поигрывая биркой от чайного пакетика.
Антон взял сковороду и, отлепив от жирного дна «Экстра-М», переставил ее на плиту — теперь уж было не до яичницы. Газету он собирался бросить в мусорное ведро, но, вспомнив, что оно переполнено, положил обратно на стол. И тяжело вздохнул. Ему бы хотелось, чтобы всего этого не было, чтоб к нему никто не являлся, ничего не говорил, ничего не показывал. Хотелось промаяться до вечера у телевизора, выкурить полторы пачки и с больной головой лечь спать. И завтра — тоже. И послезавтра. А потом отпуск
