австрийский император Франц, недавно овдовевший. То есть Екатерине представилась возможность сделать партию, которая одним махом удовлетворила бы все ее самые честолюбивые амбиции.
Услышав о сватовстве Франца, Александр залился своим высоким, пронзительным смехом, в котором всегда слышалось нечто искусственное. Правда, в эту минуту он был искусственным от первой до последней нотки. Катрин – императрица Австрии... Хуже такой будущности для него самого и для всей России трудно что-то представить, учитывая непомерные амбиции девчонки. Нет, этого брака ни за что нельзя допустить!
И он не допустил его, заявив, что не желает больше никаких – «ни-как-ких!» – разговоров об императоре Франце «в своем доме».
Впрочем, эта история Александра кое-чему научила. Он отдал приказ своим дипломатам обо всех случаях возможного сватовства со стороны последующих претендентов докладывать прежде всего ему, а потом уже туманить голову блестящими перспективами его матери и сестре.
Предупреждение было сделано как нельзя более вовремя, потому что следующее предложение последовало как раз от «кровавого корсиканца» – Наполеона Бонапарта.
Как ни пытался Александр скрывать это предложение, слухи, конечно, дошли до дворца. И как только император вернулся после подписания Тильзитского мира, Екатерина немедленно потребовала встречи.
Боже ты мой, она одна, она одна из всех его братьев и сестер смела чего-то требовать, а не покорнейше просить. Александр знал, в чем причина: Катрин никогда не воспринимала его как настоящего императора. Она была убеждена: так, как он, может править всякий. У
– До меня дошли слухи, будто Наполеон хочет развестись со своей супругой и жениться на мне. Это правда? – с места в карьер начала Катрин.
Александр небрежно пожал плечами:
– Да, Коленкур, французский посол, намекал на что-то в этом роде. Не стоит и говорить, что я не придал сему абсолютно никакого значения.
– Почему же вы не посоветовались со мной? – с трудом сдерживаясь, спросила Катрин.
– Дорогая сестра, но ведь это смешно! Вы и сей вульгарный корсиканец? Я знал, что вам и в голову не придет всерьез думать об этом.
Катрин с трудом подбирала слова:
– Почему вы не посоветовались со мной? Ведь речь идет о моем замужестве! О моем! Мне и решать!
Катрин в отчаянии заломила руки. Бонапарта она презирала, ненавидела, осуждала, но это был самый могущественный человек в мире. Даже Александр трепетал перед ним. Если она выйдет замуж за Бонапарта, это... о, это будет значить очень многое! Его честолюбие вполне соизмеримо с ее честолюбием. Она не будет обычной комнатной кошечкой вроде Жозефины, она не будет просто детородным животным, которое, возможно, хотел бы найти Наполеон, мечтающий о наследнике. Она примется неустанно подогревать его планы по завоеванию мира, она... Она станет императрицей Франции, имеющей право на русский трон в России.
Нет, Александр не должен заподозрить о ее тайных мыслях.
– Брат! – Она чуть не плакала. – Наполеон перестанет быть вашим врагом, если только женится на мне. Ему нужна царственная кровь в его династии. Наступит день, и ваш племянник будет править Францией. А вы – Россией. Этот родственный союз будет непобедим! Прошу вас, подумайте! Скорее вызовите Коленкура. Скажите, что вы передумали, что вы согласны!
Александр уклончиво улыбнулся. Дорогая Катрин его что безумным считает?!
Какое-то время ему удавалось морочить ей голову, делая вид, что вопрос обсуждается. Коленкур так хотел согласия русского императорского дома, что принимал желаемое за действительное и доносил в Париж о несомненном успехе сватовства.
А между тем Катрин почувствовала неладное. Александр уехал в Эрфурт. Она надеялась, что брат там поставит все точки над i насчет ее брака, однако мать отводила глаза и запрещала с кем-либо обсуждать сватовство Наполеона. Оно как бы хранилось в тайне... Однако это был секрет Полишинеля!
И точно так же не являлось тайной то, что русский император в один прекрасный день отказал французскому императору в руке своей сестры...
Услышав о возвращении Александра из Эрфурта, Катрин ворвалась к нему, как безумная, – и замерла на месте, увидев рядом с ним мать. У них был вид заговорщиков.
– Я слышала, вы отказали ему, это так? – начала она, как всегда, оставив все предисловия и реверансы вежливости для других. – Значит, вы обманули меня? Вы что, вообще не хотите, чтобы я выходила замуж? Вы желаете, чтобы я ушла в монастырь, как сестры русских царей из варварских времен?!
У брата был ничего не выражающий взгляд. Так он не смотрел на нее ни разу.
Катрин услышала, как тяжело дышит матушка, и вдруг ей стало так страшно, как не было никогда в жизни. Александр клялся и божился, что гибель отца произошла против его воли, но кто знает... Говорили, он дал Палену свое согласие на цареубийство...
Отец значил для Александра неизмеримо больше, чем она, некогда любимая, а теперь вздорная, чрезмерно назойливая сестра!
Катрин увидела, как побледнела матушка, и поняла, что та боится своего сына. Значит, и она, Катрин, должна бояться своего брата...
Екатерина вздернула подбородок и проговорила высокомерно:
– Наполеон – это чудовище, порожденное революцией! Что он о себе возомнил?! Да я скорее пойду замуж за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца!
Александр осторожно взял ее руку и, чуть нагнувшись, припал к ней губами. Императрица громко всхлипнула и прижала к глазам платок.
Катрин посмотрела на склоненную голову брата. Белокурые завитки лежали ровно, один к одному, как у римской статуи. Только на самой макушке волосы Александра чуть поредели, и между ними нежно сквозила розоватая кожа.
«Он лысеет, стареет... – холодно подумала Катрин. – Теперь мне придется убить его. Я никогда не прощу ему Франции!»
И она ласково прижалась щекой к этой ненавистной голове.
Шло время. И на горизонте Катрин появился еще один мужчина, которого она, как ей показалось, полюбила...
Она знала его с детства. Ей было лет двенадцать, когда лейб-гвардии егерский полк, которым командовал красивый, худой, черноглазый грузинский князь Петр Багратион, принял охрану императорской фамилии, выезжавшей на лето из столицы в Павловск или Гатчину. Иногда, впрочем, полки менялись, если того требовали боевые действия, но как-то так получалось, что Багратиона Екатерина видела особенно часто. В полках мелькало множество молодых и пригожих офицеров, однако в то время она была как кошка влюблена в брата, и если другой мужчина мог привлечь ее внимание, то отнюдь не блестящей внешностью, а блестящей биографией. Биографию же Багратиона вполне можно называть именно блестящей. С тех пор, как князь Потемкин-Таврический зачислил Петра Багратиона в Кавказский мушкетерский полк сержантом, для него открылось боевое поприще, с которого он уже не сходил. К 1808 году он был генералом, награжденным золотой шпагой, осыпанной алмазами, с надписью: «За храбрость», а рассказы о его подвигах казались баснословными. Ну, например, то, что он совершил осенью 1808 года в Финляндии. План Александра I предусматривал ускорение победы над шведами путем смелого движения русской армии через Ботнический залив к берегам Швеции. Считая, что поход в зимнее время, по льдам и глубокому снегу, невозможен, главнокомандующие русской армией – сначала генерал Буксгевден, затем Кнорринг, а за ними и другие – высказывались против такой операции. Багратион же ответил военному министру Аракчееву, присланному руководить походом: «Прикажите – пойдем». Командуя одной из трех колонн, он успешно преодолел сложнейший путь по замерзшему заливу из Або до Аландских островов, за шестеро суток занял их, а авангардный отряд героического Якова Кульнева достиг шведского берега. Дальнейший ход войны завершился победным для России мирным договором.
Он появился в Петербурге, воистину овеянный славой, и множество прекрасных дам выразили негодование бессердечием и глупостью княгини Багратион, которая пренебрегает таким знаменитым мужем.
