Что могли мы ей ответить? 'Да ссы здесь, зачем тебе Большой театр'…
Как ни странно, Комете удалось уговорить аппаратчиков продолжать шоу. Когда минут через 20 я заглянул в зал, там уже лихо отплясывало какое-то очередное кометино протеже, 'Болек и K°', что ли… Ну, да не о них речь.
Второй акт носил название «Автоудовлетворители» и повлек за собой все, что в таких случаях и полагается — по списку.
Огромного, например, майора, подкатившего к Свину после первой же песни и просившего больше не материться. Это уже было вовсе и не смешно, а с точки зрения режиссуры даже банально: эка невидаль — АУ в сопровождении милицейской шоу-группы. Андрюша, кстати, сказал, что больше не будет и, в доказательство, выхватив из-за пазухи 0,7 портвея, винтом засосал из горла добрую половину. 'Ах, как я люблю огуречный лосьон!' — опустевший пузырь летит к е. еням.
Почему-то именно на этом концерте мне пришло в голову, что огуречный лосьон и железнодорожная вода — это, в общем-то, одна и та же жидкость.
Далее на сцене появляется унылый человек и, отняв у Свина микрофон, бубнит туда, что 'аппаратчикам нужно заплатить'. 'А можно и не заплатить!' — арлекином выпрыгивает Свинушка и забирает микрофон обратно.
Потом опять выходит мент…
Потом…
Короче, таких тусовок было минут на сорок, что для сейшена АУ — вероятно, своеобразный рекорд.
Ну, и последним выступал Витек Клемешов, но этого по-моему никто уже и не заметил.
Какое-то время действие продолжалось в фойе: Лысый Дрон читал длиннющую и простецкую, как соленый огурец, матерную поэму; его хотели сперва побить бутылкой, да потом передумали и стали подпевать Свину, решившему еще чуток пооттягиваться и забравшемуся по этому случаю черт знает на какую высоту. Пел он 'Комиссара'.
К тому моменту, когда народ начал расходиться, на листе ватмана, повешенном у входа с целью написания на нем различных слов, можно было прочесть следующее: «ГО» /3 раза/, пацифик /5 раз/, '.уй' /17 с половиной раз/.
РЕЗЮМЕ:
1. Никакого отношения ни к анархии вообще, ни к Махно в частности мероприятие не имело, т. к. ни то, ни другое широким массам практически неизвестно, просто слова красивые, а Нестор Иванович — так вообще поп-звезда /вроде Ельцина/.
2. Соответственно, круглая дата — просто лишний повод оттянуться в как можно более полный рост, что и было проделано. Зрители получили свое, и, скажем, мои потребительские интересы в этой сфере были удовлетворены на всю катушку.
Что касается каких-либо обид на Анча, то они совершенно безосновательны: зачем бросаться под паровоз, пущенный с горки своею же рукой?
Я, например, воспринял все это как экспромт Комаровой на сюжет из 'Анны Карениной' и, хотя чисто по-человечески, как женщину, мне ее жаль, где-то в глубине души мои симпатии на стороне Анча.
Когда-то Комета сама сказала, что относится к рок-н-роллу исключительно как к развлечению. Ну, и ништяк! У нее получается! Зрители остались довольны, а покупатель, как известно, всегда прав.
Это же высший пилотаж менеджмента — ни одного винта, никому даже по морде не дали /кроме самой Кометы/!
Хэтс офф ту /Наталья/ Комарова.
НИЧТО И КОНЕЦ
4-й лабораторский фест
28-29.10.89
Да, вот какие дела бывают на свете!
Горло у меня в те дни болело где-то слева, что навевало пугающие мысли о нагрузке на сердце. Где ты, пионерское детство? Сейчас в футбол уже так запросто не поиграешь — одышка, испарина. Бренность начинаешь видеть всюду — куда ни плюнь. Свет свободы — ложный свет. Все надоело.
Почему-то именно такой поток сознания вызвали попытки реконструировать в памяти злостно не осевший в ней четвертый лабораторский фестиваль. И не тянет о нем писать, хотя Агеев подходил, говорил: напиши чего-нибудь, старик, кто еще напишет? Летний Ленинград вызывал более четкие, яркие чувства: раздражение, бешенство от чудовищно громкого, бессмысленного звука, ощущение лопнувшего пузыря — может, и не мыльного, но, по крайней мере, бычьего. А здесь — пустота. Злости — никакой, только равнодушие, усталость душевная. Прекрасно, правда, помню, как бегал на улицу через служебный вход — проносить канистру с пивом, припрятанную пугливыми друзьями у соседнего с Горбушкой темного здания на верхней ступеньке. Считалось, что на контроле ни у кого не поднимется рука остановить меня. Короче, снарядили, чуть ли ни план нарисовали — где там, в осенней темноте, канистра стоит. На выходе — как бы контроль, парни нервные: 'Куда?!' 'Пойду, — говорю, — поссу'. Абсурд — ведь в Горбушке толчки! Но фраза — привычная, чуть ли ни священная для урлы. Братство испражнений. 'Пойдем, поссым за фургон'. Так и отпустили — никаких контрамарок — парень отливать пошел.
И пошел — во тьму, налево, раздвигая ветви. Темное соседнее здание — что за бред, откуда здесь канистра с пивом?! Вокруг — драки, крики пьяные, стрем — криминальное местечко!
Подошел поближе — и впрямь канистра! А может, это и бидон был — не помню уже. Действительно, на верхней ступеньке, в темноте, у стены. ПИВО. Шутка ли… Взял за ручку, поднял, внутри — тяжелый, многообещающий плеск. ПИВО. ПИВО.
Вдруг — это уже чума какая-то — мусор из кустов. 'Молодой человек, что вы здесь делаете?'
Ну, не дичь ли? Ситуация: там, сзади, во тьме огни горят, тепло, шумно, скучно, вроде бы там надо с друзьями пиво пить — да пронести еще через контроль сначала — те еще драконовы порядочки, а тут — мент из кустов. А что я здесь действительно, собственно, делаю? За пивом пришел?
Я: Да вот, смешно, конечно, сказать, но тут для меня друзья оставили, ха-ха, пиво… в условном месте… Ну и вот, забирать его пришел. Может, это и неправдоподобно звучит, но как-то так все сложилось. По-моему, у меня совершенно неподозрительный вид. Да! Я — журналист. Я аккредитован на этот фестиваль от журнала «Юность» /вру, уволился уже/. Кси… Удостоверение, правда, почему-то не захватил, но там, внутри, в здании у меня паспорт лежит. Я могу вынести его сюда. Или можем вместе сходить посмотреть на него, я покажу. Совершенно ничего преступного со мной не связано. Я — журналист. Журналист.
МЕНТ: Журналист?
Я: Журналист, да, журналист. Рок-критик. Мероприятия такого типа проводятся когда, хожу на них.
