приготовил для Маши все необходимые документы в отдельной аккуратной папке.
Маша отодвинула папку.
— Почему у вас начальная школа, а не восьмилетка? — спросила она.
Директор даже растерялся.
— Об этом, наверное, надо спросить районный отдел народного образования.
— А мне интересно ваше мнение. У вас помещения хватит на то, чтобы учить здесь всех детей Лукрэна и окрестной тундры? — домогалась Маша.
— Помещения достаточно, но кадры…
— Сейчас учителей хватает, — твердо заявила Маша. — Значит, все дело в желании. Почему вы сами не поставили вопрос перед районом?
Директор только пожал плечами.
Поначалу он понравился Маше — одет в модный костюм, в белую рубашку, носит галстук, предупредителен, не лебезит перед районным начальством. Теперь он стал ей безразличен. Маша взялась за аккуратную папку. Погрузилась в учебные планы, в расписания занятий.
Перелистав расписания, она подняла голову, спросила:
— Почему нет уроков родного языка?
— Мы сняли их, — спокойно ответил директор.
— Как это сняли? — удивилась Маша.
— Преподавателя нет…
Все остальное в лукрэнской школе было вроде в порядке: классные помещения отремонтированы, оснащены всем необходимым, расписания составлены, дети привезены в интернат. И все же что-то не понравилось здесь Маше. С таким настроением ей не хотелось уезжать, и она зашла в сельский Совет.
Председатель сельсовета Вуквун внимательно выслушал Машу, помолчал и как-то грустно произнес:
— Может, так и должно быть?
— Как? — встрепенулась Маша.
— Ведь дело-то идет к тому, что рано или поздно все народы на земле смешаются.
— Что значит смешаются? — не поняла Маша.
— Пойдем со мной, — позвал Вуквун.
Они направились к большому, самому красивому в селе зданию. Здесь размещалось учреждение, которое на Севере называется несколько страшновато — «Деткомбинат».
В красивом доме жили ребятишки из тундры, дети русских служащих, дети охотников. Все они были резвые, шумные и как на подбор здоровые, упитанные.
Заведующая комбинатом выдала Вуквуну и Маше халаты, повела по группам. Они побывали в малышовой группе, в средней и в старшей, где ребятишки уже начинали читать и писать. На улицу вышли оглушенные детским гомоном, со звоном в голове.
Председатель сельского Совета спросил:
— Ну как?.. Слышали здесь хоть одно чукотское слово?
Только теперь до Маши дошло, что все ребята, даже самые маленькие, лопотали по-русски.
— Приехал как-то сюда из тундры мой старый друг Мэк, — продолжал Вуквун, — навестить внучку, которую год не видел. Является потом ко мне и плачет — оказывается, внучка его не понимает. Пришлось через переводчика с ней говорить. Деду с внучкой — через переводчика! Вот тогда и перевернулось у меня тут, — Вуквун показал себе на грудь, — и тут. — Он поднял руку к голове. — Подумалось мне: может быть, торопимся мы с этим смешением? Пусть бы все языки расцветали.
— Так и должно быть! — горячо поддержала его Маша. — В этом суть ленинской национальной политики!
— Я знаю, — откликнулся Вуквун. — И все другие это знают. А все-таки иногда слышишь: «Зачем учить родной язык? Его и без школы ребята узнают. Лишняя морока, лишние расходы на отдельного учителя».
— Тогда для чего создавали письменность? — в свою очередь, спросила Маша. — Ведь даже в ту пору, когда наша страна жила совсем бедно, издавались учебники на языках народов Севера. И преподавателей готовили — никому не приходило в голову, что это дорого.
— Что ты меня агитируешь? — рассердился Вуквун. — В районо агитируй…
По возвращении из командировки Маше пришлось выдержать несколько нелегких разговоров — и с заведующим районо и с председателем райисполкома. В командировке она пробыла только десять дней, и почти столько же жалоб поступило на нее.
Секретарь райкома Маршалов сухо сказал:
— Разберемся на бюро. Кстати, и Вуквуна вызвали…
До бюро оставалось еще дня два. За это время Маша успела узнать, по какому случаю вызван Вуквун.
Под обрывом, где из-под скального основания выходит галечный лукрэнский берег, стоят вельботы и лежат на высоких подставках байдары. В бурю они укрываются в небольшой лагуне, а в горячие дни летнего зверобойного промысла их даже не вытаскивают на берег — круглые сутки на плаву.
На другой день после Машиного отъезда из Лукрэна с промысла долго, не возвращался один вельбот. Гарпунером там был молодой парень Кикиру. Но пришел он с богатой добычей: два трактора еле вытянули на берег китовую тушу.
По мере того как туша выползала из воды, все больше мрачнело лицо Вуквуна. И когда его вначале смутная догадка превратилась в уверенность, он крикнул:
— Кикиру, подойди сюда!
Ничего не подозревавший гарпунер подошел к председателю сельского Совета, широко улыбаясь.
— Гляди, кого ты загарпунил!
Кикиру оглянулся. Огромная туша почти целиком лежала на берегу. Кит как кит…
— Ты загарпунил матку! — гневно сказал Вуквун.
У Кикиру холод пополз между лопатками. Он знал старинную легенду о прародительнице чукотского народа — Матери-китихе, которая, плавая по морям, обеспечивает морским зверьем всех береговых людей.
— Я гарпунил в темноте, — стал оправдываться Кикиру.
А перед ними на морском берегу, заарканенная стальным тросом, лежала Мать-китиха с плодом в огромном вздувшемся чреве.
Бригадир подошел к Вуквуну, осторожно осведомился:
— Что будем делать?
— Вина велика! — вздохнул Вуквун. — На моей памяти только один раз случилось такое.
Пока шел этот разговор, в светлом кругу, образованном тракторными фарами, председатель колхоза Сергей Иванович вместе с бухгалтером прикидывал, сколько приблизительно может весить эта туша и какую она даст прибавку к годовому плану. Молодец Кикиру! Зря держали его столько коровьим пастухом.
Но недаром Сергей Иванович вот уже второй десяток лет жил на Чукотке. Он вдруг почувствовал странное возбуждение на берегу, услышал перешептывание, суетню.
Люди уходили в темноту, снова возвращались, перекидывались малопонятными словами.
Сергей Иванович тоже подошел к Вуквуну.
— Что случилось?
Вуквун с минуту колебался. Сказать Сергею Ивановичу? Поймет он или только посмеется над ним? Председателю колхоза уже раз попало на партийной конференции за потворство темным пережиткам. В прошлом году, когда умирал первый председатель этого колхоза, по старинному обряду его «опросили» о последних желаниях. Тот высказал только одно желание: чтобы гроб с телом его везли на кладбище на тракторе, а не на погребальной нарте и чтобы следом шел весь механический транспорт колхоза «Ленинский путь».
У Вуквуна хранится фотоснимок этой удивительной похоронной процессии, за которую Сергею
