непринужденно, обо всем, что интересно ей. А он беспрестанно будет любоваться ею, ее изяществом и красотой. Он не смог удержать вздоха, вернувшись своими мыслями к истине.
— Приветствую тебя, Тод, — первой нарушила молчание Лессира. Она улыбалась, наблюдая его волнение и замешательство. — В прошлую нашу встречу мы с Назирой ввели тебя в заблуждение насчет моего имени и происхождения. Прости нас!
— Нет, не надо! — почти со страхом молвил Тод. — Не надо тебе просить прощения!
— Я и не помышляла в тот момент, что когда-нибудь увижусь с тобой еще. Поэтому так и вышло. Но все это осталось в прошлом!
— А я мечтал увидеть тебя вновь, — печально произнес Тод.
— Ты видишь меня, почему же ты так печален?
— Разум мой в замешательстве. Сегодня я пришел на праздник в надежде увидеть тебя, я всюду тебя искал, и не находил. Когда же я разглядел тебя стоящей подле царя Хроноса, казалось, сам рассудок мой помутился. Я не верил своим глазам, свет прекрасной звезды, бывшей так близко, а оказавшейся такой далекой, лишал рассудка. Тогда-то я и понял, кто ты на самом деле.
— Я вижу ты не рад тому, кем я оказалась в жизни. Ты не рад видеть перед собою дочь царя Хроноса, пришедшую на встречу с тобой?! — в голосе Лессиры зазвучали нотки скрытого негодования.
— Нет, что ты! — с жаром возразил Тод, испугавшийся, что она, обидевшись, может уйти. — Я же сказал, что мой рассудок помутился. Я счастлив вновь видеть тебя, слышать твой голос, говорить с тобой! И в то же время, я в растерянности, разве имею право я — простой, обычный, ничем не примечательный человек, разве имею я право стоять рядом с тобою, прекрасной дочерью самого царя Атлантиды! О, Боги! Что же это со мной!
Лессира, выслушав страстную речь Тода, весело рассмеялась, ее забавляла его растерянность перед нею. Но она, стоя подле него и глядя в его горящие огнем любви и почитания глаза, тоже, если бы захотела могла бы рассуждать о двойственности своих чувств, пожалуй, впервые проявившейся в тот момент, когда она вновь встретилась с ним. Идя на свидание, она искренне верила, что встреча эта для нее будет не больше, чем развлечение, но сейчас, почти кожей ощущая жар его сердца, душа ее вдруг встрепенулась, она волновалась от близкого присутствия красивого молодого человека, который ради нее готов на все. В этот самый момент она вдруг поняла, что для полноты пусть даже и ее царской жизни ей, видимо, недостаточно поклонения многочисленных подданных, почтительно замирающих при ее появлении, оказалось, что даже и ей, прекрасной дочери царя Хроноса, необходим любовный восторг одного единственного человека, который наполнит ее существование новыми, неизведанными доселе красками и чувствами. Неужели же так угодно небу, чтобы этим человеком стал он — сын простого земледельца?
— Можешь ли ты забыть, хотя бы на миг, о том, что я дочь Хроноса? Или ты будешь твердить об этом беспрерывно? Если это так, то я намерена уйти отсюда! Лессира в притворном гневе нахмурила брови.
— Нет, не уходи! Позволь просить тебя остаться, не лишать меня радости видеть тебя.
— Хорошо, я останусь. Но куда же мы пойдем, не можем же мы бесконечно стоять здесь?
— Я знаю одно место. Вон с того склона, что соседствует с дворцом, открывается прекрасный вид почти на всю столицу. Ты бывала там когда-нибудь?
Живописный склон, на который указывал Тод, Лессира видела лишь с террасы, бывать там ей не приходилось. Сегодня ей и в самом деле вдруг захотелось забыть о том, что она царская дочь, ее сердце жаждало новых событий, незнакомых ярких красок. И она, улыбнувшись, подала руку Тоду, он принял ее бережно, как великую святыню, слегка сжал в своей ладони, с трепетом ощущая ее теплоту.
Глава 9
Гродж, поднявшийся этим утром необычайно рано, задолго до того, как солнце опустит над Атлантидой свое тончайшее марево, чувствовал себя после веселого и шумного праздника первого урожая на удивление легким на ногу и бодрым сердцем.
С того самого дня, когда его астроном Сахур попросил встречи с ним, архонт какое-то время пребывал в смутной тревоге относительно страшного пророчества, ему вдруг померещилось, что слова Сахура и в самом деле могут сбыться. Архонт даже каким-то новым взглядом стал смотреть на все вещи, окружавшие его, то, что раньше воспринималось обыденным, едва ли не вечным, под влиянием слов астронома, он был склонен счесть чуть ли не за мираж, готовый в любой момент бесследно исчезнуть, повинуясь воле всевидящих Богов. Но дни проходили за днями, и слава Небу, ничего не менялось. Постепенно архонт стал забывать о пророчестве Сахура, его слова теперь казались ему обычным бредом.
Он властным движением распахнул дверь в мастерскую своего придворного алхимика Атрофая, тот, как обычно суетился около огромного стола, занимавшего собою добрую часть просторного помещения. На нем в избытке разместились глиняные, плоские большие и малые чаши, а также чаши углубленные и заполненные какими-то пахучими, дымящимися веществами. Дым, уже почти не рассеиваясь, висел в воздухе. Атрофай просторным рукавом своей мантии то и дело вытирал слезящиеся, покрасневшие глаза.
Все здесь дышало той особой таинственностью, которая бывает там, где мало воздуха и света, когда, кажется, что в любом из мрачных, погруженных в полутьму углов, можно найти какие-то старинные вещи, заговоренные амулеты, покрытые пылью канувших в лету веков. Подслеповатые окна почти у самого потолка пропускали мало солнечного света, не то его заслонял узорный рисунок темной оконной мозаики, не то тончайший слой гари, осевший на стекле от великого множества попыток мастера раскрыть еще недоступные пока для него секреты алхимии.
Алхимик, увидев в дверном проеме мощную фигуру архонта, склонился перед ним подобострастно и почтительно. Тот резко махнул рукой в его сторону, принимая его приветствие. Гродж скользнул рассеянным взглядом по чашам, источающим смрадный дым, и мрачно заметил:
— Дымно здесь у тебя, Атрофай. Чудится мне, что не имеешь ты успеха в своих опытах, обещанного тобою мне в знак моего высокого покровительства.
— О, величественный правитель, опыты мои уже близки к окончанию, — Атрофай вновь изогнул спину в подобострастном поклоне.
— Почему же я не вижу плодов сего окончания?
— Им скоро быть.
— Но ты хотя бы что-то уже получил? — настойчиво продолжал расспросы Гродж.
— На исходе прошлого дня изготовленная мною смесь разнообразных веществ, нагреваемая тщательно и особым способом, начала принимать очертания благородного металла, столь необходимого великому повелителю. После отвердевания местами она сильно напоминала сей металл, но, к сожалению, только местами. — Атрофай будто на глухую стену наткнулся на суровый настороженный взгляд черных архонтовых глаз, он опасаясь гнева вспыльчивого повелителя, продолжил поспешно и несколько испуганно: — Со смесью я работаю безостановочно, осталось совсем немного, лишь выверить пропорции веществ. Я уверяю, что уже через несколько восходов и заходов солнца настоящий благородный металл, полученный вне природы, предстанет перед очами нашего великого повелителя.
— Так ты торопись, Атрофай, — сказал архонт уже более мягко, — ты должен знать, что сей металл поможет твоему повелителю расширить свои владения, усилить власть. Так что торопись! А за труды свои получишь великую награду. Торопись!
Гродж знал, что Атрофай его не подведет, упрямый старик, углубленный в свою науку всею натурой, будет искать нужные пропорции одному ему известных веществ, и обязательно найдет. Должен найти! Пусть только попробует не найти — архонт с него три шкуры сдерет, заточит в темницу, со свету сживет. Ведь и от трудов алхимика зависит, быть ли архонту свободным и независимым правителем, для начала, своего острова, а затем и завоеванных им, Гроджем, заморских земель, богатых слоновой костью, драгоценностями, умельцами и мастерами, способными принести ему несметные богатства и власть. Но для этого, да будет на то воля Богов! придется покорить архонту острова родной страны и стать царем всей великой Атлантиды. Он принесет ей славу грозной и непобедимой державы, пред которой будут преклоняться все, кто видит восходы и заходы солнца, каждый узнает об Атлантиде и об ее бесстрашных,
