непобедимых воинах, никто не сможет устоять перед их безжалостным натиском. В бою с таким врагом остается только одно — подчиниться воле победителя, покорностью и несметными, щедрыми дарами вымолить, как великую милость, висящую на волоске жизнь. Никто, никто не смеет перечить Гроджу! Никто не смеет стоять на его пути!
Но, хотя и был Гродж упорен в претворении своих мечтаний и смел в поступках, не мог он не понимать и того, что далеко не все под этим величественным и незыблемым веками небом может достигаться лишь одной силой оружия и бесстрашием воинов. Мало силой захватить дворец царя Атлантиды, уничтожить его самого, и, водворившись в царских покоях, объявить себя правителем всей страны, надо еще заручиться и поддержкой Верховного жреца, у которого в руках была львиная доля власти над народом Атлантиды. Гродж знал, что Микар никогда не будет на его стороне, никогда Верховный жрец не станет разговаривать с ним, как с царем Атлантиды, даже если он, пролив море крови сопротивляющихся его воле непокорных и добившись их повиновения, объявит себя правителем. Поэтому в уме архонта день ото дня, месяц от месяца зрел план, который мог бы ему помочь осуществить, пусть еще не сейчас, но, быть может, в недалеком уже будущем, его горячее желание получить власть над всею страной. Правда, надежда выполнить зревшие в его голове мысли была призрачной, но при благоприятном стечении обстоятельств успех мог бы быть достигнут. И как ни размышлял о желанном архонт, с какой бы стороны он не бросал бы мысленные взгляды на волновавший его предмет, получалось только одно — путь к власти лежал через Лессиру, гордую и своенравную дочь Хроноса. Только став супругом царственной дочери он мог надеяться прийти к власти, конечно, путем непрямым и нелегким, рискованным и ненадежным.
Что же может помешать архонту осуществить задуманное? Разве Лессире не пора обрести супруга и детей? Чем же не пара ей Гродж — красивый, мужественный, могущественный, мудрый правитель? Сколько женщин, познавших его силу, грезят о нем, мечтают вновь оказаться в его объятиях! А как беспощадны бывают его прекрасные наложницы в своем горячем желании и соперничестве друг перед другом быть ближе к повелителю, к его покоям, где так весело и приятно летит время! Так с чего бы пусть даже и самой Лессире вдруг воспротивиться его желанию соединить с нею свою судьбу?
Чем дальше размышлял об этом архонт, тем все больше разгоралось в его душе стремление действовать, действовать упорно и решительно, как бы вел он себя в бою, не оставляя противнику путей для отступления. Но действовать здесь следовало не только решительно, но и осторожно, чтобы не стать самому причиной поражения. Он понимал, что вряд ли ему доведется увидеть доверие к себе в глазах Хроноса, и потому надо было развенчать в мыслях царя миф о собственных грехах и пороках. Но как это сделать после столь длительного времени вражды и непонимания? Даже встань Гродж на колени и моли о прощении, вряд ли Хронос поверит ему. Значит, надо пробраться в душу царя посредством волшебства. А уж Атрофай поможет ему в том, чай, не впервой им напускать чары на непослушных и досаждающих архонту людей.
Весь день мысли об этом, неотступные и упрямые, были рядом, и он все более склонялся к тому, чтобы в самое ближайшее время он отправится в Аталлу к Хроносу с непростым разговором относительно своего будущего и дочери царя.
После захода солнца он долго лежал в сумеречной полутьме летнего вечера, предаваясь своим нелегким думам и опьяняющим мечтаниям. Чтобы зажечь свечи, в покои тихонько вошла Лилит, она, двигаясь, как обычно, бесшумно и легко, словно тень, засветила свечи во всей опочивальне, склонившись в глубоком поклоне перед архонтом, тихо спросила, можно ли внести стол с вечерними яствами. Архонт, бросив на нее рассеянный взгляд, молча кивнул. Лилит ждала и других распоряжений хозяина, она знала, что сейчас он прикажет позвать музыкантов и наложниц, неизменных спутниц его вечеров, а иногда и ночей, но архонт молчал.
— Что ждешь? — грозно осведомился Гродж.
— Осмелюсь спросить, о великий повелитель, больше приказаний не будет?
— Ты про наложниц? — архонт вдруг осклабился в улыбке. — Пусть отправляются к себе, не надо и музыки, я не склонен сегодня веселиться, но, — Гродж опять улыбнулся недобро и странно, окидывая взглядом, вдруг ставшим обжигающим и нетерпеливым, стройную полуобнаженную фигуру Лилит, — пребывать весь вечер в одиночестве я не буду, на короткое время его мне скрасишь ты. А теперь ступай, отдай мои распоряжения и возвращайся. Да поживее!
За порогом архонтовых покоев уже ждали наложницы, они, сбившись в стайку, подобно весело щебечущим птичкам, тихонько ворковали меж собою и бросали нетерпеливые взгляды на дверь. Склоненные друг к другу головки скрывали от случайных свидетелей их беспокойный разговор, они делились сокровенным:
— Знать, плохо здоровье хозяина, — жарко шептала одна, считавшаяся едва ли не самой привлекательной для повелителя наложницей, почти каждый вечер она бывала в покоях архонта, чем вызывала черную зависть прочих, входивших туда лишь иногда, — уже который заход солнца он встречает один. Разве может это нас не беспокоить?
Остальные только сочувственно кивали, в душе горячо радуясь неудаче этой своей товарки, всегда стремившейся выделиться и быть впереди. Поделом ей, надоела, видно, она повелителю, пусть теперь и другие почаще бывают у красивого хозяина, она же, скорее всего, отправится в поварню чистить овощи и мыть посуду. Так ей и надо!
Их разговор оборвался на полуслове, из-за двери, задрапированной тяжелой тканью, выскользнула раскрасневшаяся Лилит, она скороговоркой передала наложницам приказ хозяина, и заспешила в поварню выполнять распоряжение архонта насчет ужина. Стремительно удаляясь, она слышала за своею спиною недовольное шушуканье наложниц, но она не прислушивалась, ей было недосуг. Ей надо было спешить, нетерпеливый хозяин ждал сегодня ее, только ее! От одной мысли об этом дыхание перехватило в груди, а сердце с каждым мигом билось все взволнованнее.
Глава 10
Невероятные и безумные дни наступили для Тода. Он больше не принадлежал себе, не мог он свободно мыслить и творить свои повседневные деяния, все его чувства, такие яркие и стремительно меняющиеся, были посвящены только ей, Лессире, той, которая спустилась с высоты царского престола, чтобы быть с ним. О, Боги, мудрые Боги, чем же он, простой человек, заслужил эту великую милость и награду?
Не было больше в его жизни дней, не наполненных думами о ней, нетерпеливыми мечтами о новой встрече вслед незаметно промелькнувшей. И каждый раз ее вдруг появившийся в ослепительном блеске солнечных лучей изящный силуэт был похож на чудо, призрачное видение, которое, казалось, в любой миг могло исчезнуть без следа, раствориться в воздухе, сгинуть. Он, как зачарованный, ждал ее приближения, жадно всматриваясь в ее облик, будто бы хотел вобрать его в себя, запечатлеть в памяти надолго, до самого скончания веков; и уже потом, когда минут века, чтобы в вечности потустороннего мира его душа в любой миг могла бы вспомнить, воссоздать облик прекрасной девушки, потрясшей его своею неземной красотой.
Последняя их встреча оставила в душе Тода беспокойство и тревогу. Он не знал, откуда вдруг появилось это цепенящее душу ощущение беды. В тот день они встретились не на берегу канала, своем обычном месте, а у фонтана, что в самом центре площади торжеств, где по обыкновению проходят все праздники, именно сюда на просторное плато балкона, нависающее над самым краем площади, вымощенной мрамором и разноцветной мозаикой, выходят в такие дни к народу царь и архонты.
Тод, будто бы чувствуя неладное, не соглашался встречать дочь царя едва ли не на самом видном месте. Лессира весело смеялась и укоряла его в трусости, но Тод упорствовал, он понимал, что негоже выставлять на показ их свидания. Если о том станет известно царю, кто знает, каким будет его ответ.
— Значит, ты боишься? — допытывалась Лессира. — Чего же ты боишься?
— Думаю, что твоему отцу будет не по нраву, если он узнает, с кем встречается его дочь.
— Зачем же ты совершаешь дела, неугодные правителю? — лукаво улыбаясь спрашивала Лессира.
