никаких скандалов и резких фраз не было. Он ушел.
— То есть не предложил проводить вас, хотя время было позднее, не спросил, уж извините за бестактность, не появился ли у вас кто-то другой?
— Кажется, спросил. Я сказала, что это не имеет значения.
— А если я задам тот же вопрос?
— Я могла бы ответить так же, но… хорошо, я отвечу прямо, все равно этого не скроешь, да и зачем… Это Эдуард Власов, наш режиссер.
— Вот так да, — проговорил полковник, — а Калинину вы об этом не сказали?
— Нет.
— Но он мог догадаться? Ведь тогда в театре, если я не ошибаюсь, вы остались втроем: Калинин, Власов и вы?
— Да. Не знаю, догадался ли он. Во всяком случае, никаких вопросов по этому поводу не задавал. Мы очень коротко поговорили, и он ушел.
Ващенко подумал, что эти слова «он ушел» Алина повторила, трижды, будто настаивая на этом. Это неспроста, она, по-видимому, пытается выгородить Калинина. Почему? Раскаяние? Любовь? Если у них была обычная ссора, она в запальчивости упомянула Власова, а может быть, и действительно с ним спуталась, а теперь чувствует свою вину за случившееся. Женщины часто проникаются страстью к тем, кто в порыве ревности избивает их, подумал Ващенко. С чего он это взял, объяснить бы он не смог.
— Хорошо. Итак, он ушел. Время вы не помните?
— Нет, не помню.
— Власов оставался в тот момент в театре?
— Да.
— Что было после того, как ушел Калинин?
— Я сидела в кресле, ждала Эдуарда. Кажется, немного задремала… а когда я открыла глаза, мне показалось, что в комнате кто-то есть. И я не знаю, как это случилось… то ли из-за отблесков фонарей на улице, то ли еще что-то, но мне показалось… даже скорее привиделось… будто какой-то призрак в комнате… Я вообще-то эмоциональная, и у меня такое бывает… в общем, я страшно напугалась, вскочила, попятилась и упала.
— И что же потом?
— Я потеряла сознание, очнулась уже в больнице.
— Как выглядел этот призрак? — несколько саркастично спросил Ващенко, предвкушая разоблачение лжесвидетельницы.
Алина пожала плечами:
— Ну… он будто бы светился… И был похож на человека… Но какое это имеет значение, это просто галлюцинация!
— Имеет значение, — внушительно сказал полковник. — У вас было окно разбито. Может быть, этот призрак выскочил в окно?
— Послушайте, я не понимаю вашего тона. Я вам все рассказала. Вы что, смеетесь надо мной?
— Ни в коем случае. Я должен выяснить все. Например, кто разбил окно.
— Не знаю, может быть, Эдик, когда прибежал… не помню, я была без сознания.
— Может быть, и Эдик. Но он прибежал не просто так, а когда услышал ваш крик. Что вы кричали?
— Не помню.
— А вот он помнит. Вы кричали: «Сережа, не надо!» Почему вы кричали именно это?
— Я не знаю, я испугалась, — раздраженно говорила Алина, — я не помню, что кричала. Но Сергея уже не было в комнате, это я помню.
— Видите, как получается: одно помните, другое нет. А то, что вы швырнули в него пудреницей, это вы помните?
— Н-нет. Может быть… не помню точно. — Алина прижала ладонь к лицу. — Я сказала вам главное: Калинин здесь ни при чем, он меня не бил и не толкал. Его не было в комнате, когда я упала. Он ни в чем не виноват. Вы должны его выпустить.
— Если бы все было так просто, Алина Ивановна. Так вот, Власов отчетливо слышал ваш крик, весьма определенный и недвусмысленный. Крик этот свидетельствовал о том, что Калинин вам угрожал. Теперь вы даете показания, имеющие цель выгородить его. Почему? Он запугивал вас? Поверьте, вам нечего бояться. Мы можем обеспечить надежную охрану…
— Да не боюсь я! — крикнула Алина. — Господи, какая чушь… Оставьте меня в покое, и моих друзей тоже! Ищите своих уголовников и упырей всяких!
— Хорошо, — пробормотал Ващенко, — мы вас, собственно, не задерживаем. И ваши друзья… мы тоже позаботимся…
Полковник вдруг почувствовал, что не контролирует себя. Ему хотелось… да-да, несомненно, ему хотелось встать на колени перед этой женщиной и просить у нее прощения. Он с огромным трудом сдержал себя, встал из-за стола, подошел к тумбочке, налил воды из графина и выпил залпом.
— Я пойду, — усталым голосом сказала Алина.
— Конечно, — обрадован но подхватил полковник. Как только Алина вышла, он сел на стул и схватился за телефонную трубку. Стоп, сказал он себе, что ты собираешься делать? Отдать распоряжение освободить Калинина и Клюкина? Это черт знает что. Нет, ты обязан это сделать, упрямо твердил ему внутренний голос.
— Товарищ полковник, там пришел Власов, просит его принять, — доложил, заглянув в дверь, дежурный. — И этой даме вы пропуск не отметили. Мы уж не стали ее задерживать, вот пропуск только оформить…
Ващенко быстро поставил закорючку на пропуск, не обратив внимания на явное нарушение дисциплины, чего он не преминул бы сделать в другой ситуации.
— Так что с этим Власовым?
— Какой Власов? Кто это?
— Режиссер. Он тоже потерпевший, вы его вызвали сегодня, но он пришел на час раньше.
— Да? Ладно, минут через десять пусть заходит.
Дежурный исчез, полковник бессильно опустился в кресло. Что за чертовщина, подумал он. Усталость, что ли? Но нельзя сказать, чтобы я перенапрягся, приходилось работать и побольше.
В коридоре послышался чей-то сдавленный крик и шум. Ващенко не обратил на это внимания, подумав, что утихомиривали какого-нибудь алкоголика. И тут же дверь распахнулась, и на пороге возник молодой человек лет двадцати семи, невысокий, рыхлый, с полным лицом и очень уверенным выражением этого лица.
— Вы кто такой? — спросил Ващенко.
— Эдуард Власов, режиссер местного театра.
— Я же сказал, минут через десять, — раздраженно буркнул полковник. Но этот упрек, очевидно, не был услышан, Власов подошел к столу, небрежно отодвинул стул, сел, заложил ногу за ногу и уставился на Ващенко насмешливым и изучающим взглядом.
Ну и наглые они тут, пронеслось в голове у Ващенко.
Эдик прекрасно знал, что пришел на час раньше назначенного времени, но это для него совершенно не имело значения.
Как и во многих провинциальных городах, в Васильевске была лишь одна приличная гостиница. Когда-то она считалась ведомственной, и в нее можно было поселиться лишь по заявкам городских оборонных предприятий. Впрочем, поскольку все структуры в городе были тем или иным образом на них завязаны, все приезжие в конце концов оказывались в этой гостинице, названной по традиции в честь городской речки — «Тальва».
Времена изменились, гостиница стала доступна всем, но теперь никому не приходило в голову бронировать в ней номера заранее. Она обычно пустовала: почти все предприятия практически не работали, и гостей в городе становилось все меньше.
