оторвало от меня и унесло назад сквозь время. Оно сохраняет все черты, которое предложили вы, знакомый комфорт вашего собственного дорогого времени Рассвета. Вы будете счастливы, Амелия. И все, что вы пожелаете, будет вашим. Помните - мое знание ваших нужд, вашего века намного глубже теперь. Вы не будете считать меня таким наивным, как когда я ухаживал за вами. Кажется это было так давно!
- Он такой же, - сказала она, и ее голос был печален. - Но мы - нет.
- Я более зрелый, - согласился он, - лучший партнер для вас.
- О! - улыбнулась она.
Он почувствовал двусмысленность.
- Ведь вы не любите другого? Капитан Вестейбл...
Она сделала лукавое выражение на лице.
- Он джентльмен с превосходными манерами. И его осанка - такая военная... - но ее глаза смеялись при этих словах. - Пара, которую одобрила бы любая мать. Не будь я уже замужем, мне позавидовали бы в Бромли - но я уже замужем, конечно, за мистером Ундервудом.
Джерек заставил опуститься аэрокар по спирали к розовым клумбам, которые он создал для нее, и сказал с некоторой нервозностью:
- Он сказал, что... 'разделит' вас!
- Даст развод. Я должна появиться в суде - за миллион лет отсюда. Кажется (отвернувшись, чтобы он не мог увидеть ее лицо), я никогда не буду счастливой.
- Свободной? Свободной? Ни одна женщина не была когда-либо более свободной. Здесь триумф человечества - завоеванная природа - все желания могут быть исполнены, и врагов никаких. Вы можете жить как хотите. Я буду служить вам. Ваши капризы будут моими, дражайшая Амелия!
- Но моя совесть, - сказала она. - Могу я быть свободной от этого?
Его лицо помрачнело.
- О, да, конечно, ваша совесть. Я забыл про нее. Вы, значит не оставили ее в раю?
- Там? Где я имела самую большую нужду в ней?
- Я думал вы полагали иначе.
- Тогда прокляните меня как лицемерку. Все женщины таковы.
- Вы противоречите себе и явно без какого-либо удовольствия.
- Ха! - она первая покинула экипаж. - Вы отказываетесь обвинить меня, мистер Корнелиан? Не хотите играть в эту старую игру?
- Я не знал, что это была игра, Амелия. Вы встревожены? Ваши плечи говорят об этом. Я сконфужен.
Она обернулась к нему, ее лицо смягчилось. Недоверие в глазах быстро исчезало.
- Не обвиняете ли вы меня в женственности?
- Все это бессмысленно.
- Тогда, возможно, здесь есть какая-то степень свободы, связанная со всеми вашими жестокостями в Конце Времени.
- Жестокостями?
- Вы держите рабов. Походя уничтожаете все, что наскучило вам. Разве у вас нет сочувствия к этим путешественникам во времени, которых вы пленили. Разве я так же не была захвачена... и помещена в зверинец? И Юшарисп хотел купить меня. Даже в моем веке такое варварство запрещено!
Он принимал ее упреки склонив голову.
- Тогда вы должны научить меня, как будет лучше, - сказал он. - Это и есть 'мораль'?
Она вдруг была ошеломлена величиной своей ответственности. Спасение она принесла в Парадиз, или просто вину? Она колебалась.
- Мы обсудим это со временем, - сказала она ему.
Они направились по извилистой мощеной тропе между низкими заборчиками из кустарников. Ранчо- репродукция в готическом виде ее идеала библейской виллы - ждало их. Пара попугаев примостилась на дымовых трубах, они, казалось, высвистывали приветствие.
- Он такой, каким вы оставили его, - сказал Джерек с гордым видом. Но в другом месте я построил для вас 'Лондон', чтобы вы не тосковали по дому. Вам нравится ранчо?
- Оно такое, каким я помню его.
Он понял, что в ее тоне слышалось разочарование.
- Вы сравниваете его сейчас с оригиналом, полагаю.
- Он, в основном, соответствует оригиналу.
- Но остается 'просто кожей', да? Покажите мне...
Она достигла крыльца, провела рукой по крашенным доскам, приласкала цветущую розу (из которых ни одна не завяла с тех пор, как она исчезла).
- Это было так давно, - пробормотала она. - Я тогда нуждалась в чем-то знакомом.
- Вы не нуждаетесь в этом теперь?
- О, да. Я человек. Я женщина. Но, возможно имеются другие вещи, которые значат больше. Я чувствовала, в те дни, что была в аду мучимая, презираемая, гонимая - в компании безумца. У меня не было перспективы.
Он открыл дверь с цветными стеклянными панелями. Горшки с цветами, картины, персидские ковры открылись в сумерках холла.
- Если имеются дополнения... - начал он.
- Дополнения! - она немного оживилась, осматривая холл недовольным взглядом. - Не нужно, я думаю.
- Слишком загромождено? - он закрыл дверь и приказал зажечься свету.
- Дом мог быть больше. Больше окон, может быть, больше солнца, больше воздуха.
Он улыбнулся.
- Я могу убрать крышу...
- Вы в самом деле можете! - она принюхалась. - Хотя здесь не так затхло, как я предполагала. Сколько времени вас здесь не было?
- Трудно сказать. Это можно узнать только поговорив с нашими друзьями. Они узнают. Мой диапазон запахов сильно расширился, с тех пор как я посетил 1896 год. Я согласен, что был слаб в этой области.
- О, все в порядке, мистер Корнелиан. Пока, во всяком случае.
- Вы не можете сказать, что вас тревожит?
Она ласково посмотрела на него.
- Вы обладаете чувствительностью, о которой я никогда не подозревала по вашему поведению.
- Я люблю вас, - сказал Джерек просто, - Я живу для вас.
Она покраснела.
- Мои комнаты такие же, как я оставила их? Мой гардероб остался нетронутым?
- Все там.
- Тогда мы увидимся за ленчем, - она начала подниматься по лестнице.
- Он будет готов для вас, - пообещал Джерек.
Он вошел в переднюю гостиную, смотря через окно на приятные зеленые холмы, механических коров и овец с механическими ковбоями и пастухами, все тщательно воспроизведенное, чтобы она чувствовала себя как дома. Он признавал в душе, что ее реакция обескураживала его. Будто она потеряла вкус к выбранному ею самой окружению. Он вздохнул. Казалось, было так легко, когда ее идеи были определенными. Сейчас, когда она сама не могла их конкретизировать, он был в растерянности. Салфетки, тяжеловесная мебель, красные, черные и желтые коврики с геометрическими узорами, фотографии в рамках, растение с толстыми листьями, гармония, с помощью которого она облегчала свое сердце - все теперь (потому что казалось, она не одобрила это) обвиняло его, как грубияна, не могущего доставить удовольствие какой-либо женщине, не говоря уже о самой прекрасной из когда-либо живших. Все еще в запачканных лохмотьях своего костюма девятнадцатого века, он опустился в кресло, положил голову на руки и задумался над иронией ситуации. Не так давно он сидел в этом доме с миссис Ундервуд и предлагал различные улучшения. Она запретила различные изменения. Потом она исчезла, и все, что осталось от нее - был сам дом. Как заменитель ей он полюбил этот дом. Теперь она предложила улучшения (почти такие же,
