— Жаль, что вы нам сразу не позвонили, еще вчера. На той стадии дежурный мог и вспомнить звонок из автомата — в общем-то, в такой час, их бывает немного. Ладно, — вежливо добавил он, — может, еще вспомнит.
— Извините, мне… просто как-то в голову не пришло. Не сообразила, что может пригодиться. Ведь даже если звонили отсюда, это же не означает, что звонивший — местный и наоборот — если не отсюда, тоже не доказывает, что не местный.
Я была очень горда таким связным логическим построением, но детектив Купер только бросил на меня снисходительный взгляд.
— Так-то оно так, но дежурному звонивший называл ваш номер и говорил нормальным голосом, а не нарочитым шепотом, как с вами. Хотя бы узнали — мужчина или женщина. А в наилучшем варианте дежурный, может, даже узнал голос звонившего.
— О-о! — я была разбита наголову.
— Говорите, — детектив заглянул в свои записи, — звонок раздался около одиннадцати?
Я кивнула.
— А в одиннадцать вы обычно уже спите? Или нет?
— В зависимости от того, каким был день.
— У-гу. Значит, будить вас он не намеревался? С достаточным основанием полагая, что вы бодрствуете — читаете или смотрите телевизор, или развлекаете друзей?
— Н-наверное.
— К чему я клоню, доктор Фримен, — улыбнулся он. — Если бы вы не спали, звонок напугал бы вас меньше.
Да, проницательный человек детектив, не лишенный воображения. Абсолютная правда — эффект угрозы усилился оттого, что звонок разбудил меня от глубокого сна, еще в полусне я узнала: меня вот-вот убьют.
— Да, правильно.
Детектив вытянул длинные ноги и стал рассматривать свои надраенные ботинки.
— Пожалуйста, не подумайте, будто отношусь к угрозе несерьезно. Уверяю вас — нет. Но, возможно кто-то, прослышав о выстреле, хотел просто разыграть вас — дурного вкуса розыгрыш, что и говорить, но без зловещих намерений.
— А потом, поняв, что я перепугалась всерьез — бросил трубку, — докончила я. — Да, и мне такое приходило на ум. Очень бы хотелось верить, что это и есть ответ.
Улыбнувшись, детектив встал.
— По-моему, такое вполне вероятно. Перебрал кто-то лишку, и его ударила развеселая идейка. А сегодня утром он уже горько кается, что увлекся. Проверим. И возможно, прослышав, что ведется расследование, шутник, краснея, сознается в своей дурости.
Я проводила его до дверей и как можно небрежнее спросила:
— А про выстрел? Ничего еще не выяснилось?
— Пока нет. Мы извлекли пулю — 33 калибр, все правильно, но она сплющилась в толстой обшивке. Сейчас проверяем частное оружие, идет расследование. Как только что-нибудь откроется, тут же дадим вам знать. А вы не стесняйтесь — сообщайте обо всем подозрительном — пусть даже вам это покажется пустяком.
От двери он оглянулся:
— Я знаю, мы уже спрашивали, не затаил ли кто злобы против вас, и вы ответили — нет. Ответ — в силе?
Я остро взглянула на него.
— Конечно. Если б я заподозрила, что кто-то невзлюбил меня до такой степени, что убить готов, такое не улетучилось бы у меня из головы.
— Н-да. Вряд ли, — бодро заметил он и зашагал к машине. У меня мелькнуло чувство — он все равно не поверил.
В этот день я поняла, каково это, когда страх холодным комком сидит в тебе, где-то в животе, ощущаемый почти физически. Не вспышка ужаса, похожая на ударивший в глаза свет, подчеркивающая мельчайшую деталь случившегося, оставляющего миг отпечатанным в памяти, как, например, когда на тебя мчится в упор машина или поскальзываешься на мокром камне и тебя, точно перышко, сметает море. Нет, страх, вошедший в мою жизнь, был похож на страх солдата в бою: глубинный, постоянный, в компании с которым живешь, действуешь, точно бы не замечая его. Чувство, раз пришедшее, поселяется в тебе надолго. Заставляет тебя шагать осторожно, от него всегда на взводе нервы, каждую минуту оно готово накинуться на тебя. Страх, подпитываемый сознанием — смерть может ударить в любой миг из любого угла.
Лишь позднее я узнала, что полиция приставила ко мне человека, и тот следил за мной все три дня. В полиции объяснили: они решили, мне будет еще хуже, узнай я, что они восприняли угрозу настолько всерьез.
Сначала я боялась только выстрелов, но потом до меня дошло, что винтовка не всегда удобное и безопасное оружие для убийства. Новое покушение могло произойти как угодно.
Если произойдет.
Больше, все-таки, похоже, что инцидент с пулей, пролетевшей на волосок — неосторожность растяпы-подростка, балующегося с оружием, а телефонный звонок — розыгрыш другого, равно глуповатого. Вот разумный трезвый способ смотреть на события; именно так я и должна заставить себя взглянуть. Скорее всего, никто и не собирается причинить мне вреда.
Медленно тянулись день и ночь, потом следующий день и ночь, и потихоньку я и сама начала верить в это, расслабляться, а порой — и забывать.
Детектив Купер сообщил, что звонили не из Виллоубанка, Страффорды в тот вечер работали на коммутаторе сами. Эдди Страффорд положительно утверждал, что никаких звонков из автомата около одиннадцати вечера не поступало. Было три между 10.30 и полуночью, два из них — насколько ему помнится — мне: один из Брисбейна, а другой? Не помнит, может, и из Авроры. Полиция, любезно объяснил Купер, продолжит расследование. Но я чувствовала, он убежден, звонок — розыгрыш.
Во вторник утром за завтраком — обычно я завтракала с Барнардами, — беседа как-то свернула на телефонные звонки. О звонке я никому, кроме полиции, не рассказывала, и все считали, что причина интереса полиции ко мне — расспросы о выстреле. Я управлялась с бэконом и яйцами и мысленно планировала день, толком не вслушиваясь в семейную беседу. Интерес мой, однако, подскочил, когда Билл заметил:
— Ух, надо же куда понатыкали телефоны-автоматы в Авроре — жуткие местечки! Днем, когда мимо грохочут машины, и не расслышать ничего!
— А я-то думал, вы, ребята, в наши дни купаетесь в шуме и даже не замечаете его, — небрежно отозвался его отец, — с плейерами ходите, то да се.
— Да ну их, плейеры эти!
Я смотрела на Билла во все глаза, вдруг насторожившись.
— А тебе-то зачем звонить из Авроры? — как можно небрежнее, надеясь, что получается естественно, бросила я.
Билл бросил на меня быстрый взгляд.
— Мне-то, конечно, ни к чему. Это я просто себе представил. Извините, — поднялся он, — но мне позарез требуется минут десять посидеть над домашним заданием, а автобус отправляется через пятнадцать.
— А тостов? Не хочешь? — удивилась его мать. — Обычно еда для тебя главнее.
— Перевоспитываюсь, — и Билл исчез за дверью.
Я задумчиво жевала, чуть усмехаясь уголком рта. Настроение у меня поднималось, как на дрожжах. Билл? Билл Барнард? Так я и вправду ударилась в буйную панику из-за школьного розыгрыша?
А что? Вполне вероятно. Билл именно что вписывается в картинку подобного розыгрыша. Как это я не додумалась прежде? Само собой, пугать меня он и не предполагал: хотел подурачиться, а потом объяснить
