лодки-то у него наверняка нет. Хотя в его отчаянном положении убраться ему отсюда позарез нужно.
— Это точно, — улыбка доктора стала шире. — Как ты быстро бросилась на защиту Карла Шредера, а? Ах, вот что значит быть молодым и красивым!
— Не пойму, про что ты?
— Помнишь, этот коп, совсем, кстати, не такой уж тупица, предположил, что — поскольку нет доказательства обратного — Шредер мог прибить жену еще до ланча. Тут ты очень скоренько напомнила, что я только что установил предположительное время смерти — не свыше двух часов назад. Или, может, это ты просто защищала мою профессиональную честь?
Я молчала, почему-то не найдясь, что ответить на его поддразнивание; я знала, конечно, что, несмотря на беззаботные подшучивания, дядя Артур вовсе не смахнул безразлично со счетов, что человеческое существо лишило жизни беззащитную жертву.
Чуть спустя, я медленно произнесла:
— Детектив не надеется, что они разыщут тут запертого в ловушке убийцу, но старается быть дотошным и скрупулезным, вот и организовал поиски. Ты ведь тоже не думаешь, что кого-то найдут?
— Знаешь, девочка моя, не зная фактов, я не строю прогнозов.
— Ну, дядя Артур! Ты просто как деревянный! — взвилась я.
Моя горячность удивила меня не меньше, чем его.
Он задумчиво взглянул на меня, а когда улыбнулся, то без обычного своего тонкого сарказма.
— А знаешь, ты со школы не называла меня дядей Артуром.
Я вспыхнула.
— Прости, что накинулась на тебя. Я… ни разу не сталкивалась с убийством, вот и вышибло меня из колеи, — я жалобно улыбнулась. — Но ты же можешь ответить на вопрос. Ты знаком с ними со всеми, а я — нет.
Он вынул трубку, не торопясь раскурил ее и лишь потом заговорил.
— Не думаю, чтоб убийцу они обнаружили за стогом сена или в амбаре. Это отвечает на твой вопрос?
Я медленно кивнула.
— Ты думаешь, как и сержант Фостер: убийца все-таки тут. Но почему ты считаешь, убил Карл Шредер? Мне он не кажется похожим на убийцу.
— Такое, к несчастью, водится за убийцами, — доктор Пимброк раздраженно выпустил большое облако пахучего дыма, — очень часто на убийц они ну совсем непохожи! Думай же головой, Джеки! Хватит дамских рассуждений! Откуда, черт побери, мне знать, почему Карл убил жену? Лично мне причина неведома. Но думаю — убил он. Ведь совершенно очевидно, так же считает и Тед Уиллис. И полагаю, у Теда есть на то веские основания.
Я присела на кресло, мы помолчали. Я думала о молодой женщине, которая лежит мертвая в комнате рядом, о высоком мужчине с волнистыми светлыми волосами и странном выражении его лица, не поддающемся определению, когда Том Барнард сообщил ему о смерти его жены.
Скоро доктор Пимброк поинтересовался:
— Тебя ничего не поразило в характере ран Элинор?
Лицо у меня стало такое же тупое, как мозг.
— Опиши, что ты увидела, — попросил он.
— Четыре глубокие проникающие раны, а может и пять. По крайней мере, две причинили трещины черепа. И почти все могли оказаться смертельными.
— Угу. И из всего — что выводишь?
— Что напал на нее человек сильный, скорее всего, мужчина.
— А еще?
Я покачала головой, и он ухмыльнулся.
— Думай же, девочка! Сама только что сказала: четыре удара тяжелым предметом, любой из них, возможно, смертельный. Это же признак ярости! Что исключает мотив грабежа, может, даже очевиднее, чем наличие двух бокалов. По десятку причин женщина может чудачить с двумя бокалами, но есть лишь одно объяснение, почему кто-то бьет ее снова и снова железной кочергой — гнев, ослепляющий, безумный. Вызванный страхом, ненавистью или ревностью.
Он абсолютно прав, решила я, в том как убита Элинор, присутствует элемент дикой жестокости. Мне пришла в голову неожиданная мысль.
— Но послушай! Мы ведь знаем — миссис Шредер была жива после крушения моста. И Шредер не мог быть в это время дома, иначе его машина стояла бы тут, отрезанная рекой. Так как же он осуществил убийство? — и, гордая своими логическими построениями, я откинулась на спинку кресла.
— Верно, да. Но возьми-ка да взгляни на все под другим углом: Карл приехал домой через час или около того после гибели жены — вот и все его алиби. По крайней мере, известное нам. Если же, уезжая из дома в обед, он уже замыслил убийство, так вряд ли явился бы домой в открытую убивать. Те же Уиллисы заметили бы машину. Вот и припарковался где-то на том берегу, а через реку перебрался вплавь, либо рискнул и перешел мостом — в такой дождь и не заметит никто. А позднее, обеспечивая себе побольше свидетелей, возвращается домой и разыгрывает потрясение от смерти Элинор.
— А не то предположим, он едет домой и видит — мост рухнул — обнаружил, может, аварию еще раньше Роджерсона: так если он планирует убийство, вот он шанс — свалился ему в руки. Только бы хватило храбрости и умения переплыть реку в оба конца. Раз машина стоит на приколе, полное впечатление, что и он там — на другом берегу.
— О-о! — обескураженно протянула я, — вот вам и мой ясный аналитический ум!
— И еще фактик, который можно истолковать по-разному. Тед Уиллис заявил, что Элинор мертва, а Тед не дурак. И все-таки Карл настаивает, чтобы я как можно скорее ехал сюда. Почему? Из-за того, что хотел проверить — вдруг все-таки надежда — слабенькая — осталась? Искорка жизни? Естественная, несомненно, реакция для потрясенного, раздавленного горем мужа. А может, ему хотелось, чтобы труп побыстрее осмотрел врач и дал неоспоримое медицинское свидетельство, что она была жива, когда он уезжал в обед?
Мы помолчали.
— Ты смотришь на Карла, как на убийцу — хладнокровного и расчетливого, — заметила наконец я.
— Да нет, необязательно. Я только рассуждаю, что если убийца он — то убийство хладнокровное и расчетливое. Убил Элинор человек злобный, мстительный и хладнокровный. Пари могу держать — ни на кочерге, ни на втором бокале отпечатков никаких. Готов также спорить, что к бокалу он не притрагивался, потому что заранее знал — он убьет ее и не желал рисковать, трогать лишнее.
В тоне дяди Артура пробивались гневные нотки, что напомнило мне: для него Элинор Шредер не просто имя, мертвое тело — в Виллоубанке он живет давно. Конечно, она тоже была его пациенткой и, возможно, нравилась ему.
— Расскажи мне про Шредеров, — попросила я.
— Про Карла я мало что знаю, — он вынул изо рта трубку и нахмурился.
— Он — австралиец? Мне показалось, у него слабенький акцент проскальзывает — а может, и не акцент вовсе, просто некоторые слова выговаривают слишком четко.
— Он немец. По-английски говорит превосходно для человека, который всего как несколько лет уехал из своей страны. А Элинор Парк наша, местная. Жила тут практически всю жизнь — в университет только уезжала учиться, ну, еще там, короткие отлучки. Фермой владели ее родители — очень большая молочная ферма, одна из лучших в округе. Они всегда нанимали женатую пару, и те жили во втором доме, может, заметила, на подъезде к ферме. Тед Уиллис трудится тут уже, наверное, лет десять. Элинор была единственная дочка Парков и, когда три года назад ее отец умер, унаследовала и ферму, и землю. А мать умерла, когда Элинор была совсем ребенком.
Все думали, Элинор землю продаст — она работала в Брисбейне, дизайнером, вроде, но она решила вернуться домой, жить на ферме, управлять ею. Конечно, физически работать она не могла, а так, вела бухгалтерские книги. Без Теда Уиллиса или другого кого ей бы не справиться, но голова для бизнеса у нее первоклассная, и старалась она вовсю.
