Он лежал в горнице на кровати, выпростав из-под одеяла руки, строгий и торжественный.
Старик очень обрадовался приходу Мирошки и обратился к нему:
– Ты, Мирон, хоть годами и мал, но душа у тебя настоящая, русская. Ты с малых лет за правду стоишь, а я всю жизнь, как слепой котенок, ходил вокруг правды и не видал ее. То-то вот и обидно помирать. А особливо голову вскружил мне один обидчик мой. Помираю вот, а не прощу его. Не прощу! – Старик сердито затряс головой. – Я-то человек темный, с меня и спросу меньше, а он – с понятием… Марфа, Гланька! Подите из горницы! – обратился он к жене и внучке.
И те покорно вышли из комнаты.
Дед Аким велел Мирошке закрыть дверь в кухню и сесть на лавку возле кровати.
Он долго молчал. В тишине комнаты звонко тикали старые ходики да в углу, под ящиком, нерешительно подавал голос сверчок.
– Ну, вот! – со вздохом сказал старик Мирошке. – Хочу тебе, как на исповеди, душу открыть, в страшных грехах своих покаяться…
Долго просидел Мирошка у постели старика. Марфа внесла зажженную лампу и мельком взглянула на мужа. От розоватого ли света лампы или от волнения лицо старика будто помолодело.
Марфа, вздохнув, подумала: «Может, поправится», – и поспешно вышла из горницы.
Взволнованный Мирошка ушел поздно вечером. А дед Аким спокойно уснул и под утро умер.
Через два дня Мирошка исчез, оставив записку.
Зубастый голец
Он не шел, а бежал, не замечая времени. Солнце жгло вначале его правую щеку, потом грело затылок, затем скрылось совсем. Из падей поднялся туман, а с Байкала потянуло холодом. Наступал вечер, но Мирошка не боялся. Он знал, что в старой избушке монаха-отшельника ночью его не тронет хищный зверь, а человека он не боялся, да и вряд ли кто забрел бы так далеко в горы.
К избушке он пришел, когда уже стемнело. Ветер хлопал открытою ветхою дверью, и она жалобно поскрипывала. Мирошка перешагнул порог и вздрогнул, – из-под его ног выскочил небольшой темный зверек и умчался в лес. На всякий случай Мирошка осветил избушку спичкой.
Здесь нужно было дожидаться утра, но спать не хотелось, и он решил разжечь костер и посидеть на воздухе. В темноте было трудно найти хворост для костра, и Мирошка долго ходил около избушки, щупая землю ногами и руками. Он набрал всего лишь несколько сучков и прутиков, сложил их у входа в избушку и поджег. Пламя быстро охватило иссохший валежник, траву вокруг костра и слабыми язычками взвилось вверх. От света костра сгустился мрак. Неразличимы стали горы и стволы сказочных великанов лиственниц. Но в этом непроглядном мраке жизнь шла своим чередом: изредка гулко скатывались с гор валуны, слышались легкие шорохи и писк в кустах.
Жалкий костер потух так же быстро, как и загорелся, и Мирошка ушел спать. Он с трудом закрыл дверь на ржавый крючок, лег на пол и положил под голову мешок с хлебом.
Но уснуть не мог. На душе было тревожно и грустно от того, что товарищи подозревают его в каких-то темных делах и еще потому, что Дина уехала, и кто знает – увидит ли он когда-нибудь ее… Но эту грусть временами захлестывала огромная радость, и душа Мирошки начинала ликовать. Ведь не завтра, так послезавтра он будет у цели.
Мирошка долго ворочался с боку на бок и уснул только под утро.
Трудно сказать, зачем монах-отшельник построил свою келью без окна. Еще первый раз осматривая избушку, Мирошка решил, что монах сделал это зря. И в самом деле: утро было в полном блеске – сияло солнце, пели птички, умывались росой пестрые байкальские цветы, а в монашеской келейке была ночь, и Мирошка крепко спал.
Он спал бы очень долго, если бы дикий козел не вздумал почесать бока об угол избушки. От этого шороха Мирошка проснулся. Он сел и в полной темноте долго не мог сообразить, где он и как сюда попал. Наконец вспомнил, ощупью нашел дверь и вышел из избушки.
В глаза ударил яркий утренний свет, и Мирошка закрыл лицо локтем. От избушки проворно отскочил и метнулся в лес старый большой козел, но Мирошке было не до него. Он бросился к лиственнице напротив избушки и взглянул вправо, как учил его дед Аким. В редеющем тумане среди гор он увидел окутанные облаками зубцы высокого гольца. Мирошка жадно смотрел вдаль, и сердце его стучало громко и учащенно.
– Туда! – закричал он громко и бросился бежать в сторону Зубастого гольца.
Эхо несколько раз повторило его крик, точно горы откликнулись на его радость. Он бежал до полного изнеможения, потом сел, отдышался и уже не спеша стал подниматься в гору. Только теперь он вспомнил, что оставил в избушке полушубок и мешок с хлебом.
Навстречу ему среди глыб и гранитных валунов сплошным водопадом летела узкая речка, во все стороны кидая пену и брызги. Из воды осторожно высунулась тупая, с белыми пятнышками, мордочка выдры. Она взглянула на человека и, когда тот пошевелился, юркнула в воду, мелькнув темно-бурой спинкой.
Мирошка и не подумал стрелять в выдру. Ему было не до этого. Мыслями своими он был около Зубастого гольца, и все остальное для него не существовало. Осторожно по склону он обходил гору, стараясь не соскользнуть вниз вместе с валунами. В поисках спуска он вышел на одиноко торчащий на склоне гранитный столб. Мрачная красота природы на миг остановила его. Внизу расстилалась долина, сплошь заваленная упавшими со склонов гор валунами и глыбами. Под ними бурлила талая снеговая вода. Легкий туман низко скользил по каменному морю, ветер гнал его к подножию гранитного столба, на котором стоял Мирошка. Вокруг поднимались вверх снежные вершины гольцов.
Сердце Мирошки снова тревожно забилось. Он подходил к темному, окутанному туманом и тайной Зубастому гольцу.
Мирошка начал было спускаться небольшой ложбинкой, но вниз полетели камни, он побоялся обвалов и в нерешительности остановился. Вскоре нашел другую ложбинку и осторожно спустился к подножию Зубастого гольца.
Он уверенно повернул направо, обошел скалистый выступ и увидел огромный камень, не менее метра в диаметре, круглый, ровный, будто сделанный человеческими руками. Ошибиться было невозможно. Тяжело дыша, побледневший Мирошка на секунду остановился около камня и крупными шагами пошел дальше, отсчитывая:
– Раз, два, три, четыре, пять… Все! – сказал он нарочито громко, чтобы успокоить себя.
Он стоял возле кучи песка и камней. Перед ним, в горе, зияло небольшое углубление, наподобие пещеры.
Вот то, чем он жил последнее время, ради чего ехал за шесть тысяч километров, жертвовал покоем, сном, доверием друзей… А что там, за этими каменными стенами, – он не знал. Может быть, все это одна мечта или просто-напросто обман.
Мирошка достал из кармана спички, дрожащей рукой зажег одну и, приподнимая ее над головой, зашел в пещеру.
Мирошкина тайна
Исчезновение Мирошки ребят очень беспокоило. Они негодовали, удивлялись, сердились и ссорились, отстаивая каждый свое мнение. Но дни шли за днями, и понемногу, сначала скрывая друг от друга, а потом все вместе и открыто они стали беспокоиться за товарища.
Неприятности следовали одна за другой. В сумрачное утро Петр Сергеевич объявил ребятам, что предположение о золотой жиле на участке «Чертовой дюжины» было, вероятно, ошибочным. Утро ребятам показалось еще мрачнее. Они завтракали молчаливо и нехотя.
– А вы, Аполлон Иннокентьевич, хотели что-то еще досказать о той истории с вашим отцом? – нарушил общее молчание Витя Беленький, пытаясь рассеять тягостное настроение товарищей.
– Я хотел… – начал Аполлон Иннокентьевич и остановился.
– Я расскажу дальше, – раздался в дверях тихий взволнованный голос.
