концертах… Серьезно работать над ролью стало некогда. Теперь что ни сыграет, все бледно, посредственно.
– Зачем же ей разрешили сниматься в кино? – изумилась Саша. – Куда же смотрели взрослые?
«В самом деле, куда же смотрели взрослые?» – с беспокойством подумала Варвара Сергеевна.
– Иди на урок, Саша, скажи, что я тебя задержала, – сказала Елена Николаевна.
Саша с сожалением оторвалась от интересного разговора и нехотя вышла из учительской.
– Чудесная девушка! – .заметила Варвара Сергеевна. – В ней удивительное обаяние.
– Молодежь наша, Варя, очень хорошая. Все учатся и работают. Все недостатки молодого поколения – это наши просчеты. Мы, педагоги, это особенно чувствуем. Я люблю сельскую молодежь.
– И собираешься уезжать в город, – не удержалась Варвара Сергеевна.
Елена Николаевна вздохнула.
…А Саши в это время в школе не было. Выйдя из учительской и рассудив, что на урок все равно опоздала, она побежала к Вериной бабушке за юбкой, которую та обещала для одной участницы спектакля.
День был холодный. Саша мчалась во весь дух, чтобы не замерзнуть. Она побоялась, что Фекла Ивановна заприметит, если явиться не вовремя в интернат за пальто, и поэтому бежала в одном платье.
Каменевы жили недалеко от школы.
Раскрасневшаяся от быстрого бега и холода, Саша влетела в кухню Каменевых. Анна Матвеевна и Клавдия Сергеевна обедали.
– С нами, Сашенька, борщика? – пригласила бабушка.
А вечно молчаливая Клавдия Сергеевна, худая и бледная, привстала и уже потянулась к полке за тарелкой.
– Спасибо. Я за юбкой.
– Вот в бумаге лежит, – показала Анна Матвеевна на подоконник.
Саша развернула газету.
– Прелесть! Бретельки приделаем, будет сарафан. Спасибо, Анна Матвеевна. Не порвем, не запачкаем, не потеряем! – тараторила она, завертывая юбку в бумагу. – Ну, до свиданья. Я с урока сбежала.
– А вот это не очень похвально, – сказала Анна Матвеевна.
И Саша уже мчится в школу по новым деревянным тротуарам, узким, всего в две плахи. Несмотря на грязь, она добежала, не запачкав ног, и подумала: «А тротуары-то ведь и в самом деле необходимы».
Сейчас же вспомнилась ссора с Ваней.
Она вбежала в школу в тот момент, когда коридоры стали наполняться шумом – сначала вверху, откуда раздался звонок, потом в нижнем этаже. С правой стороны лестницы неторопливо и чинно спускались первоклассники, слева – школьные «старожилы» лихо съезжали по перилам.
Около вешалки Саша столкнулась с Ваней, и оба остановились.
– Саша, зайди ко мне. Надо же поговорить, – с отчаянием сказал он.
В комсомольской комнате она села за стол, а Ваня стоял между столом и дверью – большой и грустный, с незнакомой морщинкой между пушистых коричневатых бровей.
– Саша, мне очень нехорошо оттого, что мы поссорились. Неужели нельзя обо всем договориться?
– Выходит, что нельзя, – вздохнула Саша, взяла ручку, лежащую на столе, и стала порывисто рисовать узоры на бумаге.
– Ой, я испортила чье-то заявление! – вспыхнув, сказала она, отодвигая бумагу. – Прости, Ваня.
– Ты бы лучше сказала мне это «прости» за то, что два дня…
– Я? – изумилась Саша. – А ты не виноват? Ты можешь не говорить «прости»?
– Мы оба виноваты. Пусть даже я один. Только давай никогда больше не ссориться, Саша, хорошо?
– Хорошо, – опустила голову Саша и, снова схватив ручку, начала рисовать на заявлении.
Ваня улыбнулся, наклонился над столом, отодвинул бумагу и положил свою руку на Сашину.
В этот момент погас электрический свет, и в комнате без окна стало темно.
– Вот еще одна беда Коршуна, – сказал Ваня. – Что только они делают на электростанции?
Но он был рад темноте. Легче разговаривать.
– Сашенька… (Она затаила дыхание.) Ты же знаешь, что я очень люблю тебя. Ты для меня – как солнышко для всего живого…
В это время комнату озарил дневной свет, и вместе с ним в открытой двери появились Федор Алексеевич и Наталья Степановна – преподавательница физики. Все четверо в первое мгновение почувствовали себя неловко. Саша смущенно вскочила.
– Почему без света? – спросил Федор Алексеевич.
– Он погас только что, – сказал Ваня.
Наталья Степановна протянула руку, повернула выключатель. По ее сердитому движению чувствовалось, что ей хотелось уличить молодых людей во вранье.
– И все же неприлично сидеть в школе, вдвоем, в темной комнате, – укоризненно сказала она. – Особенно тебе, Иванова.
– Но свет погас сию минуту, – с дрожью в голосе сказала Саша.
Федор Алексеевич движением руки прекратил этот разговор.
– Вот что, Ваня, пойдем ко мне, коли уж в твоем кабинете темно. Потолковать надо, – сказал он спокойно.
Саша шла в интернат, и глаза ее застилали слезы. Мгновение – счастливое и красивое, может быть, никогда неповторимое в жизни – было испорчено грубой подозрительностью. Она и всегда-то недолюбливала Наталью Степановну, а сейчас ненавидела ее.
Вечером проходил педагогический совет, и Наталья Степановна сказала:
– Сегодня мы с Федором Алексеевичем обнаружили в темной комнате Иванову и Лебедева. Я считаю, что пройти мимо этого факта нельзя.
После учительницы физики взял слово Федор Алексеевич.
– Я бы советовал педагогам с особой осторожностью относиться к дружбе мальчиков и девочек, – сказал он. – Когда надо вмешаться – вмешивайтесь, но тактично. О том, что Ваня и Саша дружат, знает вся школа. Они не скрывают этого. Я и Елена Николаевна знаем эту дружбу, знаем Сашу и Ваню. Дружба у них красивая, чистая, настоящая и на свету и в темноте. Вмешиваться в их отношения нет надобности.
Учителя горячо поддержали Федора Алексеевича, и вопрос этот, как говорится, был снят с повестки дня. Но кому же не известно, что в школе в тайне ничего не остается. То, что на педагогическом совете поднимался вопрос об Ивановой и Лебедеве, узнала вся школа.
Когда Саша и Вера пришли утром в школу, в коридоре к ним подбежала одноклассница.
– На педсовете, говорят, обсуждали твое поведение, Саша, – сказала она. – Наталья Степановна докладывала, как в комитете комсомола прихватили тебя и Ивана Ивановича. Ну и дураки же вы – нашли место где целоваться!
Саша побледнела и широко открытыми глазами молча глядела на нее. А Вера вспыхнула и сказала шепотом:
– Сплетница! Рук марать о тебя не хочется, а то бы я… – И она спрятала за спину сжатые кулаки, точно боялась, что не удержится и пустит их в ход.
– За что купила, за то и продаю, – испуганно моргая глазами и отстраняясь от Веры, сказала та.
– Нет, не за то, за что купила! Ты наживаешься, потому что ты спекулянтка, – наступала на нее Вера. – И когда подобные тебе на белом свете переведутся? Коммунизм вот такие строить мешают!.. Пойдем, Сашенька, от нее подальше. – Вера взяла подругу за руку, но она вырвалась и побежала не в класс, а вниз по лестнице, на улицу.
Прозвенел звонок. Опустели коридоры школы. Елена Николаевна вошла в девятый «А» и сразу заметила, что парта Ивановой и Каменевой пуста. Встал дежурный – Славка Макаров.
– Нет Ивановой и Каменевой, – многозначительно сказал он. Помолчал и добавил: – Саша расстроилась из-за педсовета. Плакала и убежала. Вера – за ней.
– Все-то вам известно, – с досадой сказала Елена Николаевна. – На педагогическом совете не были, а что там делается, знаете… Ростислав, пойди к Саше. Скажи, что после уроков я приду к ней.
