– Жалеешь меня? – спросила Стрелова.
– Жалею? Нет, завидую.
– Завидуешь? – Елена удивленно развела руками. – А еще что ты про меня думаешь?
– Я тебе это потом скажу, когда яснее разберусь в своих мыслях… – Вера встала, с теплой улыбкой посмотрела на Елену и протянула ей руку.
«Я обязательно подружусь с ней, – с уверенностью подумала она. – Наконец у меня будет настоящий друг, о котором говорил папа».
Федя тоже попрощался с Еленой, и оба направились к выходу. В дверях Вера обернулась и спросила:
– А где твоя мама?
– У меня нет мамы.
– А отец?
– И отца нет.
– А кто-нибудь из родных?
– У меня никого нет.
«Живу за папой и за мамой, как за каменной горой, и жизни не знаю, – подумала Вера. – Белье себе выстирала, прибрала в своей комнате – и перед Стасей задаюсь, дескать, вот я какая: отец генерал, домработница есть, а я все сама делаю. А она?»
Вера снова села на ящик.
– С кем же ты живешь?
– Одна, – спокойно сказала Елена.
– А почему ты в середине года в нашу школу перешла?
– Я с утра на работе. А в вашей школе занятия во вторую смену.
Елена теперь отвечала охотно. Она почувствовала, что не пустое любопытство задерживает Веру в ее комнате. Вера не жалела ее, а завидовала. Это было необычным. Елена привыкла, что и взрослые и сверстники, узнав, что она сирота, жалели ее. Она не переносила жалости и потому рассказывать о себе избегала.
– Пошли, Вера, скорей, меня в райкоме ждут, – заторопился Федя.
– Ну-ну, идите, – с улыбкой сказала Елена. – Федя торопится, а с тобой мы еще поговорим обо всем.
– Поговорим! – весело сказала Вера.
В коридоре, надевая ботики, Вера перевернула пустой бидон из-под керосина, он покатился и загремел на весь дом. Из кухни приоткрылась дверь, и в нее выглянула обеспокоенная старуха.
– Осторожнее! – строго сказала она, и дверь сейчас же захлопнулась.
Вера тихонько рассмеялась. И не столько оттого, что старуха оказалась говорящей. Ей было просто бесконечно хорошо сейчас. Не будь старухи, ее развеселило бы что-нибудь другое, но развеселило бы обязательно. Исчезло – и Вере казалось, исчезло навсегда – мучившее ее чувство зависти и непонятная неприязнь к Елене Стреловой.
Вере захотелось поскорее увидеть отца и мать, рассказать им о необыкновенной девочке, которая живет одна, работает и учится.
Отец и мать были в театре. Вера поужинала одна и легла в постель. Она до полуночи вертелась с боку на бок, слышала, как вернулись родители из театра, но уснуть не могла. Тогда она встала, надела халат, туфли и вышла в столовую. На круглом столе, накрытом бархатной скатертью, стояла массивная бронзовая лампа под красным абажуром. Вера зажгла ее и села в любимое кресло отца. Часы показывали без пятнадцати минут два. Розоватый свет от лампы разливался по комнате.
Эта ночь казалась Вере какой-то значительной, точно что-то произошло в ее жизни светлое и большое. Что же? Она думала то об Елене, то о Новикове. Ей хотелось поделиться с отцом или с матерью своими переживаниями. Она тихонько подошла к двери кабинета, открыла ее и заглянула в темную комнату. На ее счастье, отец спал в кабинете на диване. Чтобы не мешать Оксане Тарасовне и Володьке, он часто ложился здесь, когда нужно было рано вставать.
«Ну, один-то раз в жизни можно разбудить, только один», – подумала Вера и решительно направилась к дивану.
– Папа, – шепотом сказала она. – Проснись, папа, мне тебя нужно.
Трофим Калинович проснулся мгновенно, сел и, щурясь от света, через открытую дверь проникающего в кабинет, спросил быстро и тревожно:
– Что случилось?
– Папка, я не могу спать…
– Ты больна?
– Нет, я здорова… – Вера села на диван, обхватила руками отца за шею и прижалась щекой к его щеке, как это делала в детстве.
Генерал провел ладонью по лицу, точно снимая с себя остатки сна, тихонько отстранил дочь, потянулся, взял с придвинутого к дивану стула трубку и закурил.
– Влюбилась, что ли? – спросил он.
Она покачала головой, засмеялась и стала рассказывать о том, что сегодня ночью она твердо решила по окончании института идти работать в театр, о том, какой увлекательной и чуть-чуть таинственной кажется ей жизнь. Она рассказала отцу о Феде Новикове, о Стреловой, о том, что наконец она почувствовала горячую дружбу и к Феде и к Елене.
Генерал внимательно слушал дочь. Он понимал малейшее движение ее души. Двадцать пять лет назад он был таким же серьезным, рассудительным подростком. Его волновали высокие человеческие порывы, он стремился только к хорошему. И он помнил бессонные ночи, наполненные непонятным, радостным волнением.
Он задумался, вспоминая свою юность.
– Папа, да ты не слушаешь меня! – воскликнула Вера, заметив рассеянный взгляд отца.
Трофим Калинович задумчиво сказал:
– Слушаю, девочка моя, слушаю.
– Мне оттого так хорошо сегодня, папа, что я сумела побороть в себе то тщеславие, о котором ты говорил. Я вечером смотрела на Стрелову… Ой, папа, какая же она красавица! И думала, пусть она учится лучше меня, пусть ее больше, чем меня, уважают. Она это заслужила. Я не только уступлю ей первое место в классе. Я теперь каждому уступлю его, кто достоин будет… Папа, значит, у меня есть сила воли?
– Сила воли? – повторил отец. – Пока мало ее у тебя еще, Верочка. Для самостоятельной жизни ее потребуется значительно больше. А тщеславие свое ты только начинаешь преодолевать, и не в одиночку. Тебе коллектив помог. Я и мать подсказали тебе. Агриппина Федоровна помогла… Я помню, какой взволнованной пришла ты из Дворца после вашей беседы о любви.
– Да, да, папа… А Новиков? – перебила его Вера. – Он же всем уши прожужжал о настоящем представителе нашего поколения. Он ведь мне не раз говорил, что я тщеславная. Ты знаешь, папа, Федя показывал мне свой дневник. У него там написано, что настоящий представитель нашей эпохи должен быть умным, энергичным, честным, сильным, одним словом – настоящим советским патриотом. И Федя воспитывает в себе эти черты. Каждый вечер он проверяет себя, весь ли день был верен он сам себе.
Генерал засмеялся.
– Что ты смеешься, папа, разве это плохо?
– Нет, нет, Верочка, очень хорошо. Вот видишь, как велика сила коллектива. Помни, что врожденных пороков у человека нет. Силою коллектива можно исправить любого, и в особенности молодого человека.
– Ты думаешь, нашего Сафронова можно перевоспитать?
– Сафронова? Это который стихи пишет?
– Ну да, Генку Сафронова.
– Уверен, – ответил генерал. – – Тем более что пороки его, судя по твоим словам, совсем не велики. И Стасю нужно взять в руки. Она ведь неплохая девочка.
– Мы с Федей так и думаем. – Вера помолчала и зевнула.
