Революция была подавлена. Но именно причины ее головокружительного крушения, если их рассмотреть глубже, являются весьма поучительными для позиции немецкой социал-демократии в настоящей войне. Поражение русской революции в 1905–1906 гг., несмотря на проявленную ею беспримерную революционною силу, мужество и понимание своих целей, могут объяснить нам две причины; первая кроется во внутреннем характере самой революции, в ее громадной исторической программе, в массе экономических и политических задач, которые она нагромоздила, подобно французской революции столетие тому назад, и из которых некоторые, как, например, аграрный вопрос, вообще, не может быть разрешен в рамках существующего общественного порядка; в невозможности создать современную государственную форму для классового господства буржуазии против контрреволюционного сопротивления самой русской буржуазии в целом.
Если смотреть с этой точки зрения, то революция потерпела крушение, потому что она представляла из себя пролетарскую революцию с буржуазными задачами, или, если угодно, буржуазную революцию с пролетарско-социалистическими средствами борьбы, столкновением в грозе и бype двух эпох, плодом запоздавшего развития классовых отношений в России, с одной стороны, и чрезмерной зрелости их в западной Европе с другой. С этой точки зрения ее поражение в 1906 году является не банкротством, но естественным заключением первой главы, из которой следующие вытекают с необходимостью закона природы. Вторая причина была скорее внешнего характера, она скрывалась в западной Европе. Европейская реакция снова поспешила на помощь к своему любимцу, но не с порохом и свинцом, несмотря на то, что приклады, зажатые в немецких кулаках, уже ожидали знака из Петербурга, чтобы вступить в соседнюю Польшу, но другими средствами, которые были в такой же степени действительны: царизм был поддержан под руки финансовыми субсидиями и политическим союзом. На французские деньги он сделал картечь, при помощи которой расстрелял русскую революцию, а из Германии он получил моральное подкрепление, чтобы выкарабкаться из глубины позора, в который он попал благодаря японским торпедам и кулакам русского пролетариата. В 1910 году официальная Германия приняла Россию с распростертыми объятиями. Встреча русских кровопийц перед воротами немецкой столицы, была благословением Германии не только на удушение Персии, но, прежде всего, также и благословением кровавой работы русской контр-революции, это был официальный пир немецкой и европейской «культуры» над мнимой могилой русской революции. И замечательно. Присутствуя при этом вызывающем смрадном пиршестве на гекатомбах русской революции, устроенном на ее родине, немецкая социал-демократия молчала, забыв 'завещание нашего старого учителя' 1848 года. В начале войны, с тех пор, как это позволяет полиция, мелкая партийная пресса захлебывается в кровавых выкриках против палачей русской революции, в 1910 же году, когда в Потсдаме чествовали этих палачей — не было проронено ни звука, ни протеста, ни признака солидарности с русской революцией, ничего, что налагало бы вето против поддержки русской контрреволюции; и как раз триумфальная поездка царя в 1910 г. по Европе лучше, чем что-либо другое, доказало, что побежденные русские рабочие являются жертвой не только своей реакции, но и западно-европейской, что, так же, как и мартовские бойцы 1848 года, они сложили свои головы не только против реакции в своей собственной стране, но также и против ее «опоры» за границей.
Но живой источник революционной энергии не иссяк в русском пролетариате, как не иссякла и чаша его страданий под режимом двойного кнута царизма и капитала. После периода чудовищного крестового похода контрреволюции — началось снова назревание революции. С 1912 года, со времени ленских расстрелов, рабочая масса снова бросилась на борьбу; поток снова начал подниматься и пениться. Экономические забастовки в России по официальным сведениям охватили в 1910-46.623 рабочих и 256.385 дней, в 1911-96.730 рабочих и 768.556 дней. В первые пять месяцев в 1912 году-98.771 рабочих и 1.214.881 день. Политические массовые стачки, выступления протеста, демонстрации охватывали в 1912 г.- 1.005.000 рабочих, в 1913 г.- 1.272.000 рабочих. В январе 1914 года революционный поток поднимался с глухим ворчанием все выше и все более угрожающе. 22-го января состоялась массовая демонстративная забастовка 200.000 рабочих, в память начала революции. В июне так же, как и перед началом революции 1905 года, вспыхнуло пламя восстания на Кавказе; в Баку бастовало 40.000 рабочих. Пламя тотчас же перекинулось в Петербург; 17-го июля здесь бастовало 80.000 рабочих, 20- го июля 200.000 рабочих, 23-го июля — по всей Российской империи начала распространяться всеобщая стачка; были уже построены баррикады, начались уличные столкновения, еще несколько месяцев и революция уверенно шла бы под развевающимся парусом, еще несколько месяцев — и она бы смогла, быть может, парализовать царизм, сделать его неспособным принять участие в намеченном империалистическом танце 1916 года вместе с другими государствами. Может быть, все международное положение изменилось бы вследствие этого, и над расчетами империализм был бы поставлен крест.
Но, наоборот, немецкая буржуазия снова поставил крест над революционными расчетами русского движения. Разразилась война с Берлином и Веной, и она временно погребла русскую революцию под развалинами — может быть, снова на целые годы. 'Немецкие приклады' раздробили не царизм, но его противников. Они помогли царизму начать войну, наиболее популярную из всех войн последнего столетия. Все содействовало созданию морального ореола вокруг русского правительства: явная для всякого, находящегося вне Германии, провокация Берлина и Вены, гражданский мир в Берлине и разразившееся вследствие этого националистическое неистовство, судьба Бельгии, необходимость защищать республику во Франции. Никогда еще у абсолютизма не было такого поразительно благоприятного положения при европейской войне. С горячей надеждой взвившееся знамя революции поникло в диком урагане войны; но оно пало с честью, и оно снова еще поднимется из жестокой резни, несмотря на немецкие «приклады», несмотря на победу или поражение царизма на поле битвы.
Национальные восстания в России также прекратились Очевидно, угнетенные нации не так легко поймать на удочку освободительной миссии Гинденбургских когорт, как немецкую социал-демократию. Такой практический народ, как евреи, мог просто рассчитать по пальцам, что немецкие кулаки, которые до сих пор не сумели уничтожить своей собственной прусской реакции, в лице хотя бы трехклассной избирательной системы, очень мало годны для того, чтобы уничтожить русский абсолютизм. Поляки, переносящие на себе тройные тяготы войны, вряд ли могли радостно отозваться на заманчивый зов своих освободителей, вбивавших в головы польских детей кровавыми рубцами на теле немецкий 'Отче наш', хорошо знакомый им по прусским колонизационным комиссиям. Они должны были немецкий национальный Гетц-фон-Берлихинген перевести потихоньку на еще более национальный польский язык. Все поляки и евреи так же, как и русские, очень скоро открыли, что 'немецкие приклады', которыми им разбивают черепа, принесут им не освобождение, а смерть.
Легенда об освобождении, выдуманная немецкой социал-демократией, и завещание Маркса в применении к этой войне — более чем глупая шутка — это бессмыслица. Для Маркса все было обусловлено русской революцией. Все его исторические и политические перспективы были связаны одной оговоркой: 'если тем временем не произойдет революция в России'. Маркс верил в русскую революцию и ждал ее даже тогда, когда он видел перед собой крепостническую Россию. А теперь русская революция пришла. Она не победила с одного приема, но и ее уже нельзя уничтожить; она стоит в порядке дня, она понемногу крепнет снова. И вдруг неожиданно появляются немецкие социал-демократы с немецкими «прикладами», объявляют русскую революцию несуществующей, вычеркивают ее из истории. Они неожиданно вытащили старый счет 1848 года: 'Да здравствует война против России!'. Но в 1848 году в Германии была революция, в России же царила беспросветная реакция. В 1914 году, наоборот, Россия была революционна в своей глубине, тогда как в Германии царило прусское юнкерство. Не от немецких баррикад, как в 1848 году во времена Маркса, но из драгунских казарм, где их держал взаперти младший лейтенант, бросились немецкие 'освободители Европы' к выполнению своей культурной миссии против России. Они бросились, сплотившись в единый народ вместе с прусским юнкерством, являющимся самой сильной поддержкой русского царизма. Дружески обнявшись с министрами и кенигсбергским прокурором — бросились они против царизма и стали разбивать «прикладами» черепа русских рабочих.
Не может быть более грубого издевательства над русской революцией и над завещанием Маркса, более кровавой шутки истории. Это наиболее темный эпизод политической тактики социал-демократии за время войны.
Один эпизод должен был особенно уяснить смысл освобождения европейской культуры. Неудобная маска очень быстро спала с лица империализма, фронт открыто повернулся против Франции и Англии. Одна часть партийной прессы также быстро проделала этот поворот. Она начала предавать всеобщему
