дежавю, где она расплакалась у меня на плече как маленькая девочка, похоже, во мне заговорили воспоминания папаши… Да, не хочу я ей быть папашей… Да у меня и руки к ней тянутся не по-отцовски! Бред! Бред! Бред!
— Очуметь! — с издевкой буркнул я ей и отвернулся.
Создавая клонов, никто и не задумывался, а что же будет, если эти несчастные вдруг начнут жить в обществе. Такого просто не могло быть по определению, никто же не спрашивает, какие проблемы у свиньи или коровы, это просто мясо… Вот и я — просто клон… Мне запрещено иметь душу, родителей, воспоминания о детстве…, за меня уже завели детей, прожили жизнь… А может я бы ее не так прожил!
Усталость брала свое. Уронив голову на руки, я закрыл глаза. Услужливое сознание тут же предложило мне вспомнить лица убитых поршеан… Я открыл глаза… Лучше уж видеть похрапывающего Ганса, растянувшегося в полный рост в метре от меня с Далайей. Странная вообще-то сцена получилась… Кто-то, а теперь понятно, что Граас, убивает старого вояку с его свитой, открывает нам дверь, и вот они мы, нарисовались — не сотрешь! Готовые убийцы! Банальная борьба за власть?
Рука Далайи легла мне на колено… Ну, что еще хочет малышка от своего папочки?!
— Я видела, что вы не убивали Мерва и его свиту, — очень тихо, явно не желая, чтобы немец слышал ее, сказала она, — я была там.
До меня не сразу дошел смысл сказанного.
— Тогда зачем ты идешь по нашему следу? — наконец, спросил я. — Или — простое человеческое желание сдать сбежавшего клона с потрохами? Чтоб долго не мучился бедный?
— Я не иду по вашему следу, я вынуждена тоже бежать, — перебила она меня нетерпеливо, — похоже, Граас не знал, что в свите будут посторонние, да и саби Мерв прикрыл меня, и я успела спрятаться… — голос Далайи дрогнул. — Все знали о готовящемся перевороте, но он не хотел верить.
Теперь я молчал. Пусть говорит… Слушать ее было одно удовольствие… Ее маленькая ручка по- прежнему лежала на моем колене и даже один раз стукнула по нему крепко сжатым кулачком…
— Граас тоже был саби, никто не мог предположить, что он, принадлежа к такому высокому сословию, опустится до заговора…
Все это распрекрасно, вот только причем здесь мы с Гансом?
— Ваше появление в Багуте, я думаю, только ускорило ход вещей, потому что, подставив вас, настоящих убийц искать не стали бы…
— Не стали бы? — Встрепенулся я, отвлекшись от забавной ручки, которая мелькала перед моим носом. — Значит, теперь будут искать?
— Теперь будут, — буркнула она, словно мой голос, прозвучавший неожиданно, спугнул ее. — Будут, потому что я видела все…
Да она просто недовольна, что ее прервали.
— Ты имеешь возможность повлиять на ход вещей? — насмешливо протянул я. — Ты входишь в состав вождей племени?
— Не смей думать о поршеанах, как о тупоголовых, неразвитых аборигенах, бегающих с бубном вокруг костра!
От ее выкрика в защиту угнетенных Порша немец зашевелился.
— Сейчас этот абориген проснется, — пробормотал я.
Но нет, Ганс развернулся на другой бок и захрапел еще крепче.
— Ну, что они неразвитые, никто и не говорит… Старичок-то был не дурачок… К тому же, как ты говоришь — саби? — закинул вновь удочку я, в надежде, что Далайя опять разговорится.
Она хмыкнула.
— Только не думай, что я поверю, будто ты знаешь, кто такие саби, — но взглянув на меня в темноте — мерцающее перламутром пространство сейчас было цвета мокрого асфальта и не очень-то освещало небольшое помещение храма, — хотя папочкино великое прошлое, — с издевкой проговорила она, — может в тебе всплывать время от времени, видимо, — и вновь хмыкнула.
Я, великодушно отбросив сомнительный комплимент в адрес хозяина, кивнул головой, промолчав. Пусть говорит…
— Саби плывут в лодке по реке времени, — проговорила Далайя, — а карайи ждут их на берегу… Так записано в книге храма в Багуте, которая исчезла после пятилетней войны. — Девушка повернулась ко мне. — Это означает, что саби могут войти в это пространство, — она кивнула в сторону переливающегося мерцания, по которому теперь ползли почти черные подтеки густой массы, — а карайи, все остальные кроме саби, не могут, они должны ждать и служить саби…
— А то, что саби — простые жрецы, никому не приходило в голову? — Шепотом спросил я. И тут же пожалел — слишком грубо. — Ну-у, это же так просто — саби выгодно, чтобы им служили…
— Нет! Ты просто самонадеянный болван! — Теперь она стукнула по своей коленке, и я понял, что доверие ко мне ее хозяйки подорвано. — Ты надеешься, что никто не пробовал попасть во временные сдвиги?! Ты сам недавно оттуда, что — понравилось?
Далайя наклонилась, вглядываясь в темноте в мое лицо, и ничего, похоже, не видя, приблизилась очень близко. А ведь она знает, что, когда так делают, то могут совсем нечаянно поцеловать, и все равно так делает… Или очень простая, или открытая и смелая, и знает, что может дать отпор…
— Не понравилось, — наконец, проговорил я, — ты хочешь сказать, что саби может войти в это пространство прямо здесь, например?
Далайя молча кивнула и опять села прямо, откинувшись на стену.
— Могут… — сказала она, — я видела много раз, как саби Мерв входил в храм, и через некоторое время появлялась лодка… Оттуда…
Она кивнула головой, задумчиво глядя на накатывающие размеренно на нас волны постоянно меняющейся массы. Сейчас это было свинцовое море, и веяло от него холодом. Свет занимающегося рассвета, сочившийся сквозь дверь, бороздил его мрачную поверхность слабой, избитой рябью дорожкой. Голова моя становилась все тяжелее, веки слипались, в какой-то момент я отключился и резко клюнул носом вперед. Открыв глаза и покосившись на девушку, я увидел в утренних сумерках, что она спит, по- прежнему откинувшись на стену и потихоньку сползая вниз. 'Спать…', буркнул я сам себе и тут же отключился.
… Окно запотело. Мне ничего не видно. Я провожу ладонью по холодному толстому стеклу и вглядываюсь в сумерки. Я жду. Я в Багуте, это мой дом и сюда должны придти. Мерв обещал, значит, придет. Идут. Слуга их ведет. Черт, забыл, он же не слуга, — поршеане не служат, они помогают. Их не интересуют деньги. Они верят. Верят в то, что получат титул саби и уйдут из этой жизни. А куда спрашивается, они уйдут? Нет, они не собирались покончить с собой, они собирались куда-то уйти. Эти их странные храмы. Сколько раз я пытался узнать, что там творится, но Мерв пока отмалчивается. Может быть сегодня за рюмкой ликера? Он его любит до смешного. Смакует, зажмуривая от удовольствия глаза.
— Вечер пришел, — произнес Мерв, входя в большую комнату с двумя широкими окнами без штор.
Да, это приветствие. Он просто готовит заранее фразу, отвлеченную от своих и чужих проблем. Навязывать проблемы, это не есть хорошо по-поршеански, поэтому чаще всего это фразы о природе.
— Да, Мерв, но холодно, — отвечаю я.
В его глазах вспыхивают огоньки, увидел ликер. Приходится хранить особо этот божественный напиток, от него у старейшины Мерва развязывается язык. Мерв не стар по местным меркам, ему всего восемьдесят три года. И год у них длиннее, и сутки — пятьдесят четыре часа. И эта свистопляска со временем.
— Мерв, сегодня холодно. Однако лето… Так всегда бывает?
Темные губы старейшины вытянулись трубочкой и причмокнули. Глаза смотрели на меня сквозь узкие щелки прищуренных век. Он кивнул.
— Так всегда бывает. Перед началом охоты сальвы… — проговорил он.
Опять повисла тишина. Сальва — это их симпатяги-деревья, которые после цветения выходят на
