— Начало…
— Аркадий…
Они выпили. Разломив мандарин, и задумчиво помолчав, вспомнив год прошедший, и, выпроводив его взашей, Аркадий с облегчением улыбнулся:
— Хорошее начало… А ботиночки-то у Вас того — неподходящие…
Молодой человек хмыкнул.
— Ничего до Серебряного Шара добегу… Там может быть тоже кому-нибудь Начало потребуется, вспомнят, что такое хорошее начало… — Чувствуя, что слишком разговорился, он махнул рукой в сторону леса. — Ну, Вам — туда…
И исчез…
Аркадий, забросив булькающий рюкзак за плечо, огляделся… Зная по опыту прежних походов, что здесь ничего нельзя знать наперед, что за поворотом может ждать совсем не то, что в прошлом году за тем же самым поворотом, он, однако, не стал медлить… Туда так туда…
И он пошел по снежной, хорошо накатанной дороге. Идти было легко, вокруг была новогодняя ночь, сыпали огромные, словно нарисованные снежинки, переливаясь в блеске сверкающих гирлянд, летающих в воздухе, будто паутины в августе… Было морозно, толстый дед в полушубке выбежал из-за елки и, подпрыгнув, ущипнул за нос… У Аркадия брызнули слезы…
— Хорошо ли тебе, молодец, тепло ли тебе, добрый? — радостно завопил прыгучий дедок.
— Да, ты совсем офонарел, дед, чуть нос не открутил! — проговорил в сердцах Аркадий.
Захохотав, дед исчез.
Потирая покрасневший нос, Аркадий размышлял над тем, что в его-то сорок лет уже хватит бы бросаться во всякие сомнительные приключения, вот на будущий год он уедет на Новый Год в Париж…
Дорога внезапно закончилась. Дальше шел непроходимый еловый лес, а торчавший сбоку указатель показывал чьим-то пальцем вверх.
Аркадий остановился. Похлопав замерзшими руками по бокам, он достал похолодевший от невнимания к своей персоне коньяк. Маленький глоточек побежал по всем жилам… Не добежал… Пустив ему вдогонку еще один маленький глоточек, Аркадий почувствовал за спиной движение.
К нему приближалась избушка. Двигалась она словно контуженная, заваливаясь на один бок, ноги в огромных пимах пощелкивали всеми суставами.
Решив не церемониться со своими комплексами, и, быстро нырнув в приятное тепло, Аркадий неожиданно столкнулся нос к носу с прыгучим дедком, который, свесившись с широкой печи, хитро прищурившись, потянул носом:
— С наступающим Новым Годом, чтоб он поскорее приперся старый черт! Побалуй старика, посиди, побалакай… сыграй со мной в шахматы…
— Да… я бы с радостью… да ведь… дорога неблизкая, а до двенадцати — рукой подать — причина уважительная, дед, — отмахнулся было Аркадий.
Но больно дед смахивал на его соседа по дому, к которому он еще мальчишкой забегал раньше то за ключом, то за крючками для удочки — рыбак был заядлый сосед-то, а когда возраст расставил ударения на главном по-своему, Аркадий перестал заходить… Дед-то помер, конечно… Давно…
— Ну, давай, дед, партийку…
Аркадий забрался на печь, поглощая жадно доброе, щедрое тепло, и слегка отодвинулся — большие фигуры шахмат на доске шлепнулись и подпрыгнули рядом на лоскутном одеяле. Пешка шагнула навстречу пешке…
— Ты чего один — в Новогоднюю Ночь-то, нехорошо… — проговорил дед, водружая круглые очки на нос и, пытаясь поставить 'детский мат'.
— Так сложилось, — уклончиво ответил Аркадий, выводя ферзя, думая, что защищаться конем — слишком много возни.
— Торопишься… А мне осталось только ждать… Когда ко мне кто-нибудь забежит на огонек…
Аркадий промолчал.
— Скучно с нами со стариками, кто ж захочет скучать по собственной воле?.. — дед поерзал на печи и ответил себе сам. — Только тот, кто всю жизнь с тобой бок о бок терся… Стало быть ты уже годков двадцать впустую прожил, не нажил ты себе никого побалакать для души в старости… Кто взглянет на тебя, не побрезгав, не заметив морщин и беззубого рта, с любовью погладит твою лысую башку, а…?!
Дед захохотал, похлопав себя по лысой голове.
Аркадию стало жарко. Партия застряла. Два ферзя встали друг против друга, окруженные мрачной воинственной свитой, пешки лениво потявкивали время от времени из-за их спин…
А избушка внезапно исчезла, лихо вытряхнув путешественника в сугроб и рассыпая по окрестностям дедов раскатистый хохот.
Вынимая себя из тяжелого осадка толи обиды, толи злости, Аркадий уже проклинал все на свете, когда вылез из глубокого снега, — не надо было идти одному, опять подумал он…
Гудок паровоза прорезал тишину притихшего, словно оглохшего от дедова хохота, леса. Поезд, не успев появиться, уже приближался к Аркадию, рельсы посверкивали в свете фонарей и исчезали в небе, закручиваясь спиралью…
Аркадий прыгнул на ступеньку притормозившего поезда и некоторое время висел на ней, подставив разгоряченное лицо холодному воздуху и снегу, и забытому ощущению детства… словно его только что отшлепали и поставили в угол… Что-то больно кололо руку… Белый ферзь… А он играл черными… Значит, он все-таки срубил дедова ферзя… А зачем, спрашивается?…Теперь деда жалко, думал Аркадий, раздраженно бросив ферзя в рюкзак.
Поезд летел по железнодорожному полотну вверх, кружа в волнах метели, серпантина, разноцветных фонарей… На станциях гремели шутихи, брызгали фонтаны. В открытые двери вагонов летели пестрые взрывы хлопушек… Бацила всеобщего ликования опять зашевелилась в раздраженном Аркадии. Снегурки сновали всюду, Деды Морозы искали своих Снегурок, безумные Зайцы совали всем прохожим путеводители по Новогоднему Лесу с описанием всех уголков этого просто волшебного места. И огромные часы на каждой станции распевали незатейливые новогодние песенки, а круглозадые снеговики выезжали на коньках, и ребятишки верещали от радости, а мамаши и папаши — от радости за них… Но его, Аркадия, поезд нес все дальше…
Аркадий, прислонившись к холодному стеклу, даже задремал, представляя, как он войдет в их любимое кафе Серебряный Шар на станции Звезда, которая затерялась среди этих лесов, к которой дорога шла все вверх и вверх. И они будут долго смеяться и вспоминать, кто как добирался, кто кому встретился, интересно, куда исчез Виталя, он так и не позвонил, тоже, наверное, болтается где-нибудь на канатной дороге… Как-то раз они добирались до Серебряного Шара на ней — '…феерично', хмыкнул Аркадий, засыпая, вспомнив, как танцевал тогда с безумным Зайцем, а потом оказалось, что это была Верочка…
… Скрежет тормозов разбудил Аркадия, но, притормозив на минуту, поезд двинулся вновь. Двери вагона шумно открылись, и вошла… Аришка. Ариша, вторая неповторимая любовь Аркадия… 'Закончили институт и…разбежались пути-дорожки…', мысль Аркадия привычно проехала по накатанному следу, но неожиданно скептически скукожилась на последних словах…
— Ариша, какими судьбами? С наступающим… — Аркадий встал, широко раскинув руки, и, словно медведь, раскачиваясь вместе с поездом, пошел навстречу улыбающейся Арине.
Она негромко рассмеялась. Сняв шапочку и стряхнув снег, Арина растерянно огляделась.
— Ну, и втянул Виталька меня в этот поход… Ты знаешь, позвонил, расшумелся на меня, что, все равно будешь сидеть одна, а я, говорит, расхандрился… Но… это же просто какое-то невозможное место, Аркаша…
'Только она может сказать так Аркаша', подумал Аркадий, '… только у нее оно не походит отвратительно на кашу… Всегда ненавидел свое имя…', и опять улыбнулся.
— …Сначала этот Начало меня втянул… в елку… Посреди леса на меня обрушился поезд… — Она теперь также растерянно смотрела на Аркадия. — Кажется, тысячу лет тебя не видела… С Новым Годом тебя, Аркаша… — Ее глаза вдруг округлились. Она заторопилась, — до Нового Года ведь уже совсем чуть- чуть осталось! Десять минут — прокричали эти ненормальные часы, когда я садилась в поезд, и мы, наверное, не успеем добраться… — неожиданно почти успокоившись, и, пожав плечами, она смотрела на
