враждебен нам. В этой же книге Баден Пауль пишет, что бойскаут – верный слуга короля и верит в бога. А чтобы замаскировать империалистическую сущность бойскаутизма, выдвигает лозунг: «Бойскауты всего мира – братья».
Володя оглядел сидящих перед ним ребят.
– Все люди – братья, люблю с них брать я, – умильным голосом продекламировал Карпа, сложил руки на животе, елейно сощурил глаза и превратился в попа с антирелигиозного плаката, который Никита видел в горкоме. Проделал он это так мастерски, что все засмеялись.
Никита тоже засмеялся, но, спохватившись, взглянул на Леньку: «Скажет про треску или не скажет?»
– Но законы у них хорошие, – сказал Ленька: – «Бойскаут – верный сын трудового народа».
– Это у них сейчас такой закон, – сказал Володя. – А раньше был: «Бойскаут верен богу, царю и отечеству».
Володя поднялся из-за стола, прошелся по комнате.
– Ваша задача – поступить в дружину, собрать вокруг себя пролетарское ядро. Может быть, целый патруль. Рано или поздно нам придется создавать детскую организацию. Комсомол готовит смену партии, а кто-то должен готовить смену комсомолу. А вы, смена смене, должны покрепче навалиться на политграмоту, а то ваш скаут-мастер, я думаю, не дурак, постарается повлиять на вас по-своему. Недаром он на Никиту нацелился, не зря он здесь, – Володя похлопал по журналу, – подписывает свои статьи «Красный лис». Дружину хочет сохранить при Советской власти. Думаю, это ему не удастся.
– Факт! – сказал Ленька.
Никита толкнул локтем Карпу:
– А мы Гленарвана твоего видели.
– Что еще за Гленарван? – спросил Володя.
– Это так его Карпа называл, – сказал поспешно Ленька. – А как его на самом деле зовут, мы еще не знаем.
Володя переглянулся с Катей, улыбнулся.
– Знаю я, какие вы пинкертоны. Ну что же, одно другому не мешает.
Никита усмехнулся, хотел что-то сказать, но посмотрел на Леньку и промолчал.
Когда Никита уходил домой, Катя, мельком взглянув на его ноги, спросила:
– Тебе нравится ходить босиком или тебе обуть нечего?
– Есть у меня ботинки, – нерешительно ответил Никита.
Ленька презрительно хохотнул:
– Видел я его ботинки, солдатские, сорок какой-то номер. Летом в них ходить хуже, чем босиком…
– Ну я пошел, – сказал Никита и юркнул за дверь.
Из прихожей он услышал, как Катя спросила:
– Ты что же, Владимир, своих комсомольцев только политграмоте учишь, а бытом их не интересуешься? Сын коммунара у тебя босиком бегает, а ты его отцу ордер на ботинки достать не можешь.
– Я, Катя, предлагал ему. И знаешь, что он ответил? «Товарищ Володя, скажите, горком РКСМ всех детей трудящихся снабжает обувью?» Я сказал: «Не всех». – «Так вот, – говорит он мне, – я вступил в партию большевиков и сражался за то, чтобы дети всех трудящихся на земле были одеты и обуты, а не затем, чтобы иметь за это привилегии».
Слышно было, как Володя засмеялся.
– Еще он сказал, что сын у него не изнеженный, летом привык ходить босиком. И вообще, босиком ходить полезно…
За годы одиночества и странствий Никита научился считать жизнь страшной и жестокой штукой. За нее приходилось драться руками и ногами. Рвать зубами свой кусок, убегать, когда бьют, спать, когда тепло и сытно, искать место, чтобы спрятаться в непогоду. Мир был жесток, враждебен и безжалостен. Нужно было ловчить, чтобы выжить. И полагаться можно было только на себя. На свои тощие руки и ноги, на зоркость глаз и остроту слуха…
И вот теперь он с изумлением обнаруживал, что есть совсем иная жизнь, текущая по другим законам. Никита шел домой и все думал над тем, что услышал за дверью.
Отец уже вернулся с работы. Они уселись пить морковный чай, и Никита рассказал, где он был и что делал.
Только про треску не обмолвился, стыдно было.
– Вот и славно, – сказал отец. – Хорошо, что у тебя появились друзья. – Он положил руку ему на плечо.
– Ну а сам-то ты как, мой мальчик? Ты, брат, теперь смотри во все глаза. Учись разбираться в жизненной сложности.
– Я смотрю, батя.
– Вот и смотри, брат! У тебя впереди ох сколько дела еще. Жизнь по-новому строить не просто. Еще как бывает не просто.
Он прошелся по комнате, опустив голову.
– А дело вам поручили серьезное. В девятнадцатом, когда мы защищали Питер от Юденича, на его стороне против нас сражались белоэстонские бойскауты, обученные американскими офицерами. Да еще как сражались! Ты это имей в виду.
Глава 7
Бойскауты сидели кружком, по-индейски поджав ноги. В середине круга коренастый патрульный, ловко орудуя веревкой, показывал вязку узлов. Среди коричневых шляп выделялись головы новичков: черная курчавая – Никиты, ежик – Карпы и серая кепка – Леньки. Трое друзей были записаны к Андрею Буркову в патруль «Чайка».
– Рифовый, – сказал патрульный и протянул веревку с завязанным узлом Карпе. – Посмотри-ка хорошенько. Запомнил?
Карпа повертел веревку в руках.
– Теперь потяни за любой конец, – предложил Андрей.
Карпа потянул, и узел развязался.
– Потому и называется рифовый, что таким узлом подвязывают паруса, когда корабль находится вблизи опасных мест и надо быстро увеличить парусность. Теперь попробуй сам.
Карпа поколдовал с веревкой и протянул ее Андрею.
– Ну и получился у тебя не рифовый, а «бабий». Его затянуть как следует, так и налетишь на рифы. Не успеешь раздернуть. Вот как надо!
– Понимаю, – протянул Карпа, следя за руками патрульного. – Дай-ка я теперь с ним разделаюсь, как Ллойд Джордж с Фошем.
Он раздернул узел, завязанный Андреем, и быстро завязал его снова.
