ничего, это я беру на себя, – сказал Ленька и вдруг остановился и уставился на Никиту: – Скажи-ка лучше, где ты таким штукам выучился? Какое сальто отхватил!
– Меня один циркач научил. У него махновцы мальчишку-партнера застрелили, так он хотел меня приспособить. Он хлыстом сек. Я от него убежал. – Никита вздохнул и замолчал.
– Жалеешь, что убежал? – спросил Ленька.
– Соньку маленько жалко, – сказал Никита. – Он ее тоже бил.
– Гад он, твой циркач! – решил Ленька. – Только у тебя тоже не все хорошо получается. Там какая-то Сонька, здесь Эрна оказалась. И охота тебе с девчонками связываться!
– Ты что, всерьез? – обиделся Никита.
– Не туда смотришь, куда надо, вот что! Ты понял, о чем Костя, патрульный этот, пел?
Никита пожал плечами:
– Чего тут понимать? Про свою дружину пел: «Уже четыре долгих года терпели, братья, мы невзгоды, но верю я, что пятый год дружине счастье принесет».
– Революция в каком году была?
– Ну, в семнадцатом.
– А сейчас год двадцать второй. Пятый год Советской власти! Понял теперь, что это за песня? Недаром скаут-мастер ему допеть не дал и про какого-то Ганьяму затянул. Смотреть и понимать надо!
Тут они повернули на Соборную улицу, и Ленька схватил Никиту за рукав. Прямо на них шел Гленарван. Золотом отливали начищенные пуговицы флотского кителя, загорелое лицо обрамляли рыжеватые баки. Поравнявшись с ребятами, он окинул их внимательным взглядом и скрылся за забором. Они, не сговариваясь, повернули следом и выглянули из-за угла. Когда чуть покачивающаяся спина Гленарвана удалилась на достаточное расстояние, Ленька шепнул:
– Пошли!
И они пустились обратно.
У памятника Ломоносову Гленарван свернул во двор бойскаутской дружины. Ребята приникли к щелям забора.
На крыльце штаба дружины стоял скаут-мастер Павлик. Гленарван подошел к нему и поднял руку с тремя вытянутыми пальцами вровень с плечом. Павлик ответил ему таким же салютом и что-то сказал. Потом они скрылись в дверях штаба.
– Смотри-ка, да они кореша, – удивился Никита.
– Ничего не понимаю. Карпа выдумал Гленарвана. Мы за ним следили. И тут опять он.
Ленька кивнул Никите:
– Ну ладно, пошли к нам. У нас небось Володя с комсомольцами. «Азбуку коммунизма» изучают. У нас каждый день коммуна собирается.
– Может, потом? Больно шамать хочется, – сказал Никита.
– У нас и поедим. Картошкой жареной накормят.
Никита сглотнул слюну. Картошка, да еще жареная, это да! Он знал, что у них с батей, кроме хлеба и морковного чая, ничего нет.
– Да не, – промямлил Никита, – я лучше домой.
– Чего там. У нас каждый вечер не один человек питается. Картошки на всех хватит. Своя. И Карпа небось уже дожидается.
Они шли по проспекту Павлина Виноградова. Это была главная улица. Кирпичные и деревянные тротуары тянулись здесь вдоль двухэтажных каменных домов, а середина была вымощена булыжником, на котором тускло поблескивали трамвайные рельсы. Справа дома расступились, открылась просторная площадь. Золотые купола собора вонзались в белесое небо. За собором и площадью мелькнула поверхность реки.
У магазина с вывеской «Церабкооп» стояла телега. Толстоногий битюг с медными бляхами на сбруе жевал овес из торбы, подвешенной к его морде. Грузчики в кожаных фартуках перетаскивали с телеги ящики и с грохотом бухали их в подвал.
Никита углядел в ящиках распластанную рыбу.
– Ты иди, – сказал Никита. – Я сейчас.
Ленька удивленно глянул на него, но пошел. Никита повернул к телеге.
Битюг посмотрел на него крупным, как слива, глазом, тряхнул головой и захрупал овсом. Никита быстро пробежал пальцами по доскам ящика, ища, которая послабее. Нашел, сильно дернул и потянул на себя. Доска противно скрипнула, подалась. Лошадь дернула головой и переступила ногами.
– Тихо ты, нестепенной! – прикрикнул грузчик.
Никита отдернул руку и присел за телегой. Грузчик поднял ящик и потащил к подвалу. Никита просунул руку между досками и нащупал шершавый от соли хвост рыбины. «Как раз к жареной картошке», – порадовался Никита.
И тут кто-то схватил его за руку. Он присел еще ниже и оглянулся. На него глядели круглые от испуга глаза Леньки.
– А ну брось! – прошипел Ленька и дернул за руку.
– Уйди, не мешай!
– Брось, говорю! – не отставал Ленька.
Ящик над их головами сдвинулся, и вместо него показалось усатое лицо.
– Держи! – зарычал грузчик.
– Тикаем! – шепнул Никита, и они рванули за угол на площадь.
– Сюда! – крикнул Ленька. Никита нырнул следом за ним в какую-то дыру забора.
Мимо протопали сапоги и стихли. Ленька тяжело дышал. Он посмотрел на Никиту и сказал:
– Ну и дурак же!
– Сам дурак… – сказал Никита, задыхаясь. – Полез под руку… Сейчас бы наша была!
– Я ворованное не ем! – сказал Ленька.
– Подумаешь, цаца… – Никита усмехнулся и сплюнул. – Тоже, видать, из этих. Из маменькиных деточек?
– Дурак ты! – сказал Ленька. – Ты у кого воровал?
Никита не понял.
– У кого?
– У своих, вот у кого! Эту треску по пайкам выдавать будут. И в столовку твоему отцу. Ты же у отца воровал! Вот у кого.
Никита оторопел.
– Врешь! – сказал он.
– Читать умеешь? Видел вывеска: «Церабкооп» – Центральный рабочий кооператив. Понял? У Советской власти ты воровал! Вот.
Ленька высунул голову в дыру между досок и махнул рукой:
– Пошли!
– Не пойду я к вам, – сказал Никита и отвернулся.
– Ладно, идем, – сказал Ленька.
Никита упрямо мотнул головой. Он представил себе, что Ленька
