После карантина Орлов весьма торжественно появился в Петербурге. Екатерина приняла его с лицемерной радостью, она словно пыталась спрятаться за почестями. Повелела в честь героя выбить памятную медаль с изображением Курция,[58] бросающегося в бездну, и воздвигнуть в Царском Селе мраморную триумфальную арку.
Она выправила ему диплом светлейшего князя Римской империи, но… оставила до времени у себя. Григорий и так был ослеплен триумфом и собственной гордостью. Утвердившись в своих покоях, он ничего не замечал вокруг. Государыня велела Анне передать приказание подпоручику Хвостову: во дворце пока не показываться.
— Скажите ему, мой королефф, что он не забыт… Ну, и еще что‑нибудь,
В беседе с графом Паниным, Екатерина намекнула на необходимость нового назначения герою, так сказать, для закрепления авторитета… Скоро оно и придумалось. После трех лет кровопролитных сражений наступило время замирения с турками. Решено было в небольшом румынском городке Фокшанах созвать конгресс и, после обсуждения условий, подписать мирный трактат. Для сего важного дела нужен был подходящий человек. Никита Иванович предложил отправить на переговоры графа Григория Григорьевича Орлова. Императрица, сказавшись недужной, согласилась, Григорий — тоже. Миссия была почетной, и скорее всего продолжительной.
В апреле богатый поезд с многочисленной свитой, предводительствуемый золоченой каретой Орлова, не торопясь, тронулся в путь. Вместе с графом ехал освобожденный из турецкого заточения русский резидент в Константинополе Алексей Михайлович Обреcков. Их сопровождали маршалы, камердинеры, камер‑юнкеры, пажи, целый отряд слуг. Впереди и сзади гарцевали солдаты вооруженной охраны. Ехали не спеша. Какое‑то время прожили в Москве, принимая как должное общее восхищение. В старую столицу вернулись отъехавшие было аристократы и, соревнуясь друг с другом, закатывали балы в честь героя. Внешнему блеску поезда не уступали и костюмы графа. Сверкание бриллиантов слепило глаза, ум отказывался принять их чудовищную стоимость. Московские дамы и девицы были от Орлова без ума. Жаль было уезжать. Но похожие задержки случались и в других городах…
Но всякий земной путь имеет свой конец. И поредевший несколько в дороге поезд полномочного представителя русской императрицы добрался до места назначения. Правда, тут к общей досаде выяснилось, что как не медлили, как не тянули екатерининские «ангелы мира», турецкие уполномоченные были еще неторопливее.
Фокшаны — местечко захудалое. Хотя и славилось едва ли не лучшим в Молдавии виноградом и торговлей пшеницей. Жителей же наберется тысяч пятнадцать, из них — половина евреев. В военную историю России Фокшаны еще войдут в будущем славной победой русских солдат под командой двух генерал‑майоров: Подгоричани и Потемкина[60] над турецким войском во главе с Абды‑пашой.
Генерал‑майор Георгий Петрович Подгоричани‑Петрович происходил из графского рода, выехавшего в давние времена из Далмации. Он успешно воевал в Польше против отрядов барских конфедератов и был известен императрице.
Григория же Александровича Потемкина императрица знала лучше. Во время переворота был он вахмистром конной гвардии — красивый, рослый молодой человек богатырского сложения, не уступающий в силе, пожалуй, и тезке Орлову. Он принимал живое участие в перевороте и после коронации был пожалован камер‑юнкером с дачей четырехсот душ. Для малоимущего офицера — неплохо. При Дворе говаривали, что де был он в то время рыцарски влюблен в матушку‑императрицу и писал стишки. Все шло ладом, кабы в одной из трактирных пирушек не был бы он зверски избит братьями Орловыми. Ссора началась, как всегда, с пустяков, а разгорелась, поди ж ты… Алексей Орлов кулаком, как кувалдой, так врезал Потемкину, что тот окривел и никакие лекари не помогли.
Потерей своей печалился Потемкин крепко. Однако военную службу не покинул, как и должность помощника обер‑прокурора синода, пожалованную в награждение. В 1768 году получил камергерский ключ. Однако придворная жизнь у него не задавалась. И потому, с началом турецкой войны отпросился он «волонтиром» на театр военных действий, где и отличился не раз. В том числе и под Фокшанами. Командующий Румянцев не жаловал кривого богатыря‑генерала, добровольно прибывшего из столицы, и наградами обходил. Впрочем, своим представителем на переговоры все же вынужден был назначить. Граф Петр Александрович Румянцев был человеком предусмотрительным…
Орлов, пренебрегая наставлениями об осторожности, данными ему в Петербурге, с первого же дня потребовал от турок независимости Крымского ханства. Долгая отлучка от Двора ему надоела, и он рассчитывал с налету покончить со всеми делами, чтобы вернуться в столицу. Но турки уперлись. Их уполномоченные никак не соглашались с тем, чтобы крымские ханы избирались «своим народом», и требовали, чтобы каждый владыка получал утверждение от султана. Переговоры застряли. Обресков тайно просил Румянцева урезонить графа Орлова, но тот, понимая свою зависимость при Дворе от фаворита, отмалчивался. Слава Богу, его светлости скоро вся эта говорильня прискучила, и далее Григорий участвовал в конгрессе лишь именем, проводя большую часть времени в пирушках да забавах амурного свойства. Когда же появлялся на заседаниях, то вел себя с таким высокомерием, что диалог оказывался невозможным. Обресков в отчаянии писал в Петербург, что конгресс рушится…
В Царском Селе императорский Двор жил обычной летней жизнью. Погода стояла теплая и солнечная. Императрица приглядывалась к новопожалованному секунд‑майору [61] Хвостову, сопровождавшему ее всюду безотлучно на правах генерал‑адъютанта. Она делала ему небольшие подарки, которым он радовался, как дитя, и стала снова по утрам ходить в манеж. Екатерина и раньше любила верховую езду, но обленившийся Орлов постепенно отучил ее от этого занятия. У бывшего же подпоручика, перескочившего в секунд‑майоры, лошади были настоящей страстью. Он мог часами рассуждать об их статях, выказывая при этом недюжинные познания. Это было удивительно, поскольку по бедности никакого конезавода у него не было и в помине.
— Из верховых русских пород, ваше величество, — говорил Федор, — у нас есть донская и киргизская породы, башкирская, туркменская и текинская. Все оне выносливы и крепки: грудь глубокая, спина длинна, пряма. А главное — ноги: сухи, жилисты и с довольными щетками…
Императрице нравилась увлеченность молодого человека. Первое время она даже иногда пересказывала фрейлине будуарные беседы… с подробностями случки лошадей, которые фаворит описывал весьма красочно… По привычке дотошно разбираться во всяком деле она велела доложить ей о состоянии коннозаводского дела в империи.
В те времена по общему количеству лошадей Россия занимала первое место в мире. Еще при Иване III в конце XV века под Москвой был основан первый государственный конский завод, названный «хорошовским». Петр Великий повелел завести конские заводы в нескольких губерниях. Были куплены и приведены эстонские клепперы и голландские жеребцы‑тяжеловозы. В царствование Анны Иоанновны количество русских конезаводов стало равняться десяти. На них были арабские жеребцы, английские, испанские. Привозили лошадей из Персии и из других государств. Из всех лошадей — белорусских или литовских жмудок, шведок, клепперов, обвинок и вяток, — лучше других считались низкорослые, но выносливые и довольно быстрые лесные лошади. Правда, в Воронежской губернии, по реке Битюгу, еще с петровских времен разводилась порода наших битюгов, происходивших от смешения голландских тяжеловозов с рослыми местными кобылами, но их было мало… Качество основного конского поголовья России оставляло желать много лучшего, поскольку повсеместно преобладала универсальная крестьянская лошадка, не удовлетворяющая самым скромным требованиям, кроме разве ее выносливости и неприхотливости к корму.
Как‑то государыня сказала Анне:
— Как вы думайт,
— Ваше величество как в воду глянули. У господина секунд‑майора день ангела подходит.
