сунетесь — постреляю гаденышей.
— Ладно, Семеновна, — успокоил Логинов, — учтем твои показания.
— Да ну вас, — тетка махнула рукой. — Мили-иция!..
— Черт его знает, — почесал затылок Николай, когда они шли к машине, — Сергеич этот — человек злой и скупой. Мог в сердцах и умышленно бабахнуть. А сейчас сводит к неосторожным действиям. Не дурак, понимает, что чем пахнет, хоть и пять классов образования.
— Как ты ему умысел докажешь?
— Ясно, что никак. Он свою линию четко будет гнуть.
— Значит, считаешь, врет про медведя?
— Опять же не знаю. Могло, конечно, и такое быть…
— Знаешь, — продолжал Сергей — читал я когда-то одну книжонку. Ситуация в ней похожая. Находят на снегу странные медвежьи следы, только от задних лап. А вдоль — дырки, будто кто-то шел и на палки опирался. Давай искать злоумышленника, который под медведя работает. В итоге выяснилось, что шатун самый настоящий, только угодил передними лапами в капкан, покалечился, вот и передвигался на задних, но время от времени опирался на обрубки передних. Как тебе такой вариант?
— Ну что ты все про одно заладил? — проворчал Николай.
— А все-таки? Я, конечно, про тайгу знаю только, что в ней грибы растут. Но, согласись, непонятно ведь, чего он как кенгуру скачет.
Логинов рассердился. Вот еще послал Бог зоолога-любителя! Ему хоть про Фому, хоть про Ерему — он, один черт, про медведя своего. И почему-то странное это пристрастие гостя все больше и больше настораживало начальника угрозыска. Хотя с медведем, действительно, выходила какая-то несуразица.
— Пристрелим — узнаем.
— Ну, дай-то бог…
Логинов поселок знал, как свои пять пальцев, сокращая дорогу, направлял дребезжащую колымагу в непроезжие на вид проулки, бороздил бескрайние лужи, осторожно огибал обманчиво безобидные пятачки грязи, под которыми таились ямы.
«Москвич» нигде не увяз и вскоре выбрался на другую окраину поселка, туда, где располагалась котельная.
— А вот тут, возможно, мокруха, — сказал Николай, обруливая очередную колдобину.
Кочегарка помещалась в цоколе приземистого, закопченного строения из красного кирпича, одиноко возвышающегося на краю обширного, заросшего могучим бурьяном пустыря. Бурьян, погубленный ранними осенними холодами, раскачивался под порывами утреннего ветра, уныло шелестел, поскрипывал толстыми стеблями, словно повылезли из земли старые высохшие мертвецы, да так и остались бессмысленно стоять, не зная, что же делать теперь на этом свете. Из травяного сухостоя там и сям торчали ржавые металлические каркасы неведомых механизмов и кучи строительного мусора.
В верхнем этаже здания когда-то квартировало строительно-монтажное управление, но потом его закрыли, и уже несколько лет полунеобитаемая кирпичная коробка угрюмо дремала посреди унылого пейзажа. Над крышей высоко в небо торчала железная труба котельной, словно перст Божий грозил неразумным двуногим, изгадившим под собой земную твердь. Двуногие, впрочем, никакого знамения в ржавой трубе, похоже, не замечали.
Судя по отсутствию дыма, кочегарка не работала. Рядом со входом застыл милицейский «уазик». Логинов смерил неодобрительным взглядом дремлющего за рулем водителя и начал спускаться по истертым, покатым ступеням.
В полуподвале стоял жаркий туман от залитой водой топки. Знакомый уже Сергею прокурорский следователь и тучный краснолиций судмедэксперт, вернувшийся, наконец, со своего семинара, возились над лежащим посреди куском брезента. На нем покоилось тело. Вернее, то, что от него осталось. Сверху осталось немного: обугленная головня с культями на месте рук. Нижняя часть почти не пострадала.
Череп скалился рядом.
Старшина участковый шарил под топчаном. Двое оперативников, накинув поверх свитеров найденную тут же спецовку, кашляя от плавающей в воздухе золы и тихо бранясь, копались в печи. У инструментального столика водил кисточкой по водочной бутылке криминалист, отыскивая отпечатки пальцев. У входа опасливо жались понятые.
— Ты чего, Коля, так долго? — спросил следователь, не отвечая на приветствие. — Онуфриев тут орал-орал, не дождался, уехал.
— Он без меня скоро отлить не сходит, — ругнулся Логинов. — Лучше скажи, чем порадуешь? Мокруха?
— Это ты вон его спроси, — кивнул следователь на судебного медика — Хорошо хоть личность установлена.
— Точно, значит, Матюхин?
— Точно, — вмешался в разговор один из оперов, отходя от печи и вытирая лицо рукавом спецовки. — У него на ноге татуировка была, с зоны. У трупа точно такая же. И ботинки его, он в одних ботинках всю жизнь. Да и кому еще быть?
— Вот это ты брось, — наставительно произнес Николай. — Тут к нему, знаешь, сколько бичевни шлялось! Эй, Георгиевич, а ты что помалкиваешь?
Судебный медик видом своим напоминал пивную бочку, поставленную на два толстых чурбака, и аромат от него исходил соответствующий. Подсвечивая себе фонариком, он угрюмо осматривал корявый выступ на том месте, где раньше у погибшего была шея, отозвался брюзгливо:
— А чего ты хочешь услышать? Что без признаков?
— Оно, конечно, висяк мокрый нам ни к чему. Но ты говори, как есть. Если уж закручиваться, так лучше сразу.
— Дырок я пока не вижу. Череп целый. Шейные позвонки просто перегорели. Не исключено, конечно, что оглушили, потом в печь засунули.
— Ты, Георгич, с версиями не газуй, версии еще успеем напридумывать, — вставил Логинов.
— Я не версии газую. Я говорю, как оно быть могло, — обиделся эксперт.
— Отработали, кто к нему ночью мог наведаться? — спросил помалкивавший пока Сергей.
— Отрабатываем, — сказал опер. — Не так это сразу и установишь. Пустырь кругом, сусликов только допрашивать. Поехали двое наших по бичатникам, корефанов его трясти. Но сюда же, считай, все богодулы ныряли. Место злачное.
— Я, ребята, прикидываю — не похоже на убийство, — подал голос следователь. — Порядок не нарушен. Крови, следов борьбы — нет. А он, хоть и алкаш, но ни слабаком, ни трусом не был. Если бы заварушка какая-нибудь получилась, непременно за себя бы постоял. Признаков групповой пьянки тоже не видать. Кружка с запахом спирта — одна. А всего таковых кружек три, плюс граненый стакан. Чего ж из одной пить при наличии свободной посуды? Четыре окурка в пепельнице, все одинаковые. Его, надо думать. Может, кто и некурящий был, но это навряд ли.
Бичи, они все курящие. То есть, получается, сидел Егорушка тихо сам с собою.
Пьяного если только до беспамятства в топку затолкали? Так какой мотив? Грабить нечего, а врагов у него не было. Согласен, Коля?.. Допустим даже — оглушили исподтишка. Если уж жечь, почему целиком в топку не закинули? Места бы хватило.
— Я вот тоже смотрю и сомнение у меня… — подхватил Логинов.
— А и сомневаться нечего! Печь — форменный крематорий. Здесь, до революции еще, паровая лесопилка была или заводик какой-то, точно не знаю. С той поры и сохранился агрегат. За ночь вполне можно человека до золы сжечь. Нет, думается мне, имеем мы тут несчастный случай, а не преступление. Егорушка во хмелю, как всегда, открыл заслонку, хотел, наверно, шуровать. Повело его или споткнулся, головой ударился, свалился в огонь. А, может, сунулся неосторожно, роба вспыхнула, в масле же вся. Болевой шок, потеря сознания, и вот результат. Нет, ребята, как хотите, уголовное дело возбуждать рано. Проводите проверку, там посмотрим.
В словах следователя содержалось рациональное зерно. Действительно смахивало на несчастный случай, и от этого Сергею даже сделалось как-то легче. Глупо ведь связывать гибель кочегара с тем их разговором посреди улицы…
