— Скажите, миссис Уилсон, как она?
— Не могу сказать ничего определенного, Элизабет. Я звоню только потому, что знаю, как ты беспокоишься. Но, кажется, моя дочь ни с кем не хочет разговаривать.
— Могу ли я хоть попробовать поговорить с ней?
— Я не думаю, что она захочет разговаривать с тобой или с кем-либо из вашего клуба. Я не хочу тебя обидеть, дорогая, но должна щадить чувства моей дочери. — И она повесила трубку.
Элизабет увидела Робин после школы на следующий день и сразу же заметила перемену. Исчез открытый, дружелюбный взгляд и твердая стремительная походка. Робин не употребляла косметику и была одета в монотонное голубое платье из плащевки, которое, казалось, было ей слишком свободно. Она смотрела только прямо вперед, как будто весь остальной мир для нее не существовал. Прежняя Робин Уилсон словно исчезла.
— Робин, я хочу с тобой поговорить, — обратилась к ней Элизабет, перехватив ее у входа в школу. Робин повернулась к ней, казалось, что ее взгляд проходит сквозь Элизабет.
Лиз вздрогнула.
— Слушаю, — произнесла Робин резким, вызывающим тоном. Она остановилась и стояла, словно застыв, глядя немигающими глазами на Элизабет, которая почувствовала себя, как жучок, пришпиленный к стене.
— Робин, я хочу, чтоб ты знала, как мне жаль, что все так случилось.
— Это все?
— Робин, не надо так. Не позволяй этим, не позволяй им сломать тебя.
— Поздно, Элизабет. Они уже меня сломали. Но, ничего. Сейчас уже все в порядке.
Вдруг в дверях появилась Джессика, и, увидев их, поспешила подойти. Ее лицо светилось симпатией.
— Робин — начала она свои излияния, — я так рада тебя видеть. Я хочу тебе сказать…
Слова застыли у Джессики на губах. Робин повернулась и пошла прочь.
— Ты это видела? — взорвалась Джессика — Элизабет Уэйкфилд, с какой стати ты улыбаешься?
В течение нескольких следующих недель Робин попадалась на глаза Элизабет в школьных переходах. Она всегда смотрела только прямо перед собой, ни с кем не разговаривая, будто ее единственным желанием было остаться в одиночестве, исчезнуть. Она даже выглядеть стала иначе, хотя Элизабет не могла понять, что же изменилось. Робин словно стала другим человеком, и Элизабет не могла взять в толк, к лучшему это или нет.
Что-то случилось с Лилой Фаулер. Элизабет обратила внимание, что Лила одевается все более и более сумасбродно, щеголяя в броских драгоценностях и кричащих нарядах. В то же время, казалось, она стала меньше внимания уделять своим подругам, все больше замыкаясь в себе.
— Я перейду в школу на Восточном побережье, — однажды сказала она.
— Где? — переспросила Джессика, округлив от удивления глаза.
— В Нью-Йорке, — сказала Лила. — Мой папа хорошо знаком с директором Американской Академии Драматического Искусства. Может быть, я буду учиться там.
— В самом деле? — Джессика была потрясена.
— Вообще-то, папа хочет, чтобы я училась в Сорбонне, — продолжала Лила — Он все время занимается устройством моей жизни. Просто чудесно иметь отца, желающего посвятить тебе каждую минуту.
Пользуясь любой возможностью, Джессика прожужжала все уши Элизабет о необычайных планах Лилы. С точки зрения Джесс, Лила была не просто самой богатой и одной из самых красивых девушек Ласковой Долины, но, кроме того, у нее был самый любящий, щедрый отец.
— Она продолжает дарить тебе вещи? — спросила Элизабет.
— Да, Лиз, иногда. Ты не завидуешь?
— Нет, — твердо ответила Элизабет.
«Беспокоюсь» было бы более точное слово, но она его не произнесла.
— Как тебе нравится? — спросила Джессика, достав сережки, которые отлично гармонировали с ее светлыми волосами.
Элизабет взяла одну и внимательно рассмотрела. Это была изысканная, тщательно выделанная золотая бабочка, висевшая на тонкой золотой цепочке. Наверняка очень дорогая. Настало время сестричкам раскрыть свои карты.
— Джессика, откуда ты взяла эти сережки? — потребовала ответа Элизабет.
— Я уже говорила тебе. От Лилы. Ее тетя.
— Я говорила с Лилой о ее тете в Нью-Йорке и, должна сказать, она не очень хорошо умеет врать. Я не верю в существование никакой тети, Джессика, давай оставим это.
Лицо Джессики приняло вызывающее выражение:
— Что ты хочешь этим сказать, Лиз?
— Это твоя версия, что Лила подарила их тебе!
— Это единственная известная мне версия, — огрызнулась Джессика.
— А ты не брала их сама? Скажем, из салона на главной улице?
— Я не могу себе позволить такие покупки. Ты же это прекрасно знаешь. Может быть, они стоят пятьдесят или шестьдесят долларов.
— Джессика, они могут стоить двести пятьдесят или еще дороже. Открой же, наконец, глаза. Просто помешательство какое-то.
— Элизабет, я ничего больше не желаю слушать. Лила сказала, что ей их дала ее тетя, а она отдала мне. Что я должна была сделать? Швырнуть их ей в лицо? Так или иначе, Лила могла просто купить мне подарок и постесняться признаться в этом. Она не хочет хвастать своими деньгами, — добавила Джессика, прекрасно зная, что это не правда. Ей просто очень хотелось сохранить подарки, и она тщательно изыскивала любой предлог для этого.
— Джессика, дай мне слово, твое честное слово, что ты не брала их сама.
Джессика застыла, словно пораженная громом. Но уже через минуту ее шок сменился бурным негодованием, когда она догадалась, что ее сестра имела в виду.
— Элизабет, это уже слишком! Я все скажу маме.
— Нет, Джессика, пожалуйста, не надо. Все в порядке. Я тебе верю. Я очень беспокоилась и все. Я не хотела тебя обидеть.
Элизабет упрекнула себя за такую подозрительность. Может быть, она просто устала за последние дни, когда на ее голову свалилось столько событий. Даже Тодд вчера сказал, что она ведет себя, словно инопланетянка. Он был задет этим, что вообще-то на него не похоже. Кажется, она сумела обидеть всех за эти три дня.
На следующий день после столкновения с Джессикой, Элизабет решила уладить отношения с Тоддом, сделав ему подарок ко дню рождения. Она обратила внимание, что на занятии по баскетболу он засунул свои часы под пропотевшую майку, лежавшую на кромке поля, потому что ремешок часов весь истерся. Она подарит ему отличный новый ремешок.
После школы она направилась прямо к маленькому ювелирному магазинчику, где видела на витрине большой выбор темных ремешков из натуральной кожи. Они олицетворяли мужское достоинство, образцом которого в ее глазах был Тодд. На самом пороге магазина что-то отвлекло ее внимание. Очень странно одетая девушка внимательно изучала витрину в магазине «У Лизетты». На ней были светло-зеленые обтягивающие лосины и блузон, такой широкий, что в него легко можно было засунуть двоих. Хотя Элизабет видела только спину девушки, она смогла заметить, как та стащила золотой браслет, когда продавщица отвернулась. Она засунула браслет в карман, потом направилась к выходу. Только тут Элизабет увидела лицо девицы, набравшейся наглости воровать почти в открытую, словно ей было безразлично, поймают ее за руку или нет.
Это была Лила Фаулер.
