– О, это вы! – с некоторым облегчением произнес преподобный. – Почему вы остались, мсье? У вас ко мне какое-нибудь дело?
Жан-Жак послушно кивнул:
– Я хотел поговорить с вами, святой отец.
– Разве вы не были на исповеди? – слукавил преподобный, которому голос Брасье был хорошо знаком. Нет, этот не был на исповеди, не то священник бы его запомнил.
– О нет. Я не решился. Вы знаете, я всегда неохотно исповедуюсь здесь, особенно когда на мессе полно народу. Мне кажется, что кто-нибудь может подслушать и тайна исповеди будет нарушена (Бернар едва заметно поежился). У меня, наверное, идея фикс, – виновато развел руками Брасье.
– Так что же вы хотите, мсье Брасье? – с легким нетерпением задал свой вопрос преподобный.
– Я хотел бы исповедаться вам теперь же. Здесь. Пока никого нет рядом.
– Ну что ж… Вы пришли к священнику с тяжелой душой, и я не вправе вам отказать, – отец Бернар внезапно почувствовал прилив странного чувства пустоты, будто на мгновение нечем стало дышать. Так всегда бывало с ним, когда он видел покойника, поэтому отпевание для отца Бернара было самым трудным обрядом, и он соглашался на него всегда с большой неохотой. В этот раз ощущение было таким сильным, что преподобный почувствовал головокружение и опустился на скамью. Брасье воспринял это как знак готовности священника выслушать его и с почтением опустился рядом. – Во имя Отца, и Сына, и Святого духа… – начал отец Бернар и осенил прихожанина крестным знамением.
– Аминь, – откликнулся тот и начал торопливо говорить, – я грешен, святой отец, ибо горячо желал смерти одного человека. А быть может, и не одного, – он запнулся, – если быть точным, то двух человек – Словно испугавшись собственного признания, Брасье осекся и замолчал.
– Ну же, смелей! – подбодрил его отец Бернар, – кто эти люди и чем они вызвали ваш гнев, столь сильный, что вы дерзнули задуматься о таком?
– Я женат на русской девушке, – голос Жан-Жака заметно потеплел, – у нас растет дочь, ей три года. Она дивный ангел! Я давно живу в этой стране и успел к ней привязаться. Здесь я имею гораздо больше того, что имел во Франции. Я продаю вино, моя жена занимается тем же, – Брасье говорил короткими предложениями, четко их разделяя. Так учат говорить торговых агентов на многочисленных тренингах по улучшению мастерства продаж.
– Мы неплохо зарабатываем, – продолжал Брасье, – и в наше непростое время смогли накопить на вполне приличную квартиру в центре Москвы. Сделали прекрасный и весьма дорогой ремонт. Приобрели всю обстановку. Получилось милое, уютное гнездышко. Но над нами живут соседи, которые также делают ремонт. Разумеется, с помощью рабочих. Я не знаю, кто эти люди по национальности, но моя жена говорит, что они из какой-то бывшей республики Советского Союза. Такие смуглые, похожи на наших марокканцев. Эти рабочие уже два раза забывали перекрыть воду и заливали нас! Ремонт теперь придется делать заново, а это такие расходы! Я вне себя от ярости! После первого раза я ходил к ним ругаться, но они, я готов поклясться, что нарочно, вновь устроили потоп! Это ужасно, ужасно! Такие неприятные лица! Они издеваются надо мной, смеются. О! Это невыносимо! Я поймал себя на мысли, что готов их убить! Я ревностный католик, святой отец, понимаю, что сама мысль об убийстве есть тяжкий грех, поэтому прошу вашего пасторского слова, вашего наставления и прощения у Господа нашего.
– Сын мой. – Отец Бернар почувствовал себя столпом веры и преисполнился желанием наставить этого заблудшего на путь истинный. – Чему нас учит вера? Вера учит нас умению быть терпимыми и прощать. Все люди друг другу братья и сестры, все вышли из колена и ребра Адамова, всех призовут на Страшный суд. Чему учит нас Церковь? Смирению и милосердию к ближнему. Прощению ближнего своего. Вам, сын мой, выпала честь явить этим заблудшим образец христианского поведения. Поговорите с ними, пустите в сердце свое, наставьте кротким словом, и воздастся вам! Воздастся… – повторил преподобный в легком замешательстве, вновь застигнутый ощущением пустоты, еще более сильным, чем прежде.
– Да, но… – Брасье, смущенный оттого, что перебил священника, словно извиняясь, молитвенно соединил ладони, – простите, святой отец, но мне кажется, что такие люди, как эти, не в силах оценить Христовы заповеди. Они для них непостижимы! Вспомните Париж, мятежи в Сен-Дени, когда они громили все вокруг, когда убивали и жгли автомобили! Да будь там сам Спаситель, кажется, и он не смог бы усмирить их с помощью одного лишь слова. Они воспринимают нашу кротость, наше смирение как слабость. И в этой стране все то же самое. Никаких отличий. Быть может, нужно бороться с ними?
– Вы должны стоять выше дикарей, сын мой. Нести им свет веры. Уверяю вас, что миссия католика всегда и везде состоит только в этом. Дикарь отступит перед христианским словом, и вы увидите, как на ваших глазах он из дикаря превратится в доброго мирянина. Наставьте этих простых и невежественных рабочих на путь истинный. Пообещайте, что последуете моему совету.
– Хорошо, святой отец, – смиренно согласился Брасье и послушно опустил голову. Священник машинально отметил про себя наметившуюся тонзурную плешивость Жан-Жака и его большие, словно лопухи, уши.
– Все мы равны перед Господом нашим, – возвел очи к потолку преподобный, – сокрушайтесь о грехах. – С этими словами отец Бернар быстро прочел положенную в таком случае молитву, отпустил Жан-Жаку Брасье грехи и проводил его взглядом до дверей костела. Торопливо засобирался домой.
Эта «история» не заинтересовала преподобного. На ходу смакуя подробности услышанного сегодня в исповедальне от иных прихожан, отец Бернар поспешил домой, где предался литературным трудам, до глубокой ночи делая записи в тайной тетради. О том, что рассказал ему Брасье, он быстро позабыл и чрезвычайно удивился бы, если кто-то вдруг сказал бы ему, что повод вспомнить об этом рассказе появится у него уже очень скоро.
3
Жан-Жак, его супруга Таня и дочь Мария готовились ко сну после семейного ужина. После исповеди Брасье совершенно успокоился и, будучи человеком очень набожным, решил исполнить все так, как наказал ему священник. Поэтому перед возвращением в свою квартиру он поднялся выше этажом, позвонил в дверь и несколько минут рассыпался в извинениях перед двумя перепачканными краской гастарбайтерами. В конце своей речи Брасье еще раз попросил у них прощения за те резкие слова, что он сказал прежде, и предложил пойти на мировую. Разговор шел по-русски, и стороннему наблюдателю, случись он неподалеку, было бы забавно наблюдать за мимикой и акцентом всех троих: Брасье отчаянно грассировал, рабочие забавно коверкали слова. В результате все закончилось перемирием, пожатием рук и заверениями в искренней дружбе. Брасье с легким сердцем спустился к себе и весь остаток вечера провел в атмосфере семейной идиллии, которую не смог нарушить даже вид огромного пятна на потолке в гостиной – результата тех двух «проливов». «Пустяки, – храбрился Брасье, – вот приедут хозяева квартиры, и я получу с них за это пятно. И зачем это я так нервничал? Как хорошо, что теперь нет никакого напряжения, а эти рабочие вполне приятные ребята». С Таней, которая лишь недавно перестала истерить по-поводу «козлов вонючих, которым надо яйца пооткручивать», он решил свой поступок доброго христианина не обсуждать.
Ужин прошел замечательно, Жан-Жак выпил пару стаканчиков вина и пришел в благостное расположение духа. С Таней они обсудили планы на следующую неделю, и женщина, уложив маленькую Марию в кровать и включив ей ночник, без которого девчушка отказывалась оставаться одна в своей спальне, пошла в ванную комнату, разделась и встала под душ. Жан-Жак включил телевизор и рассеянно, одним глазом наблюдал за происходящим, одновременно пытаясь постичь смысл статьи в каком-то журнале. Внезапно раздался звонок в дверь, и Брасье встрепенулся:
– Я открою! – крикнул он жене, но та не услышала его из-за шума воды. Маленькая Мария спала крепким сном невинного ребенка и не услышала ни звонка, ни отцовского голоса. Ей снилось, что ее большой плюшевый медведь вдруг заговорил человеческим голосом, и они вместе стали играть в догонялки и прыгать с дивана в гостиной. И было все это так чудесно, так волшебно, что Мария улыбалась во сне.
Брасье покрепче затянул пояс халата, сунул ноги в уютные домашние туфли и вышел в коридор. Подошел к входной двери, посмотрел через глазок и увидел, что на лестничной площадке переминается с ноги на ногу один из рабочих.
– Что случилось, друг? – не открывая двери, спросил Жан-Жак. Рабочий принялся что-то бормотать, выразительно жестикулируя, но разобрать ничего было невозможно. Брасье досадливо поморщился и, помедлив мгновение (о, как стоит ценить всякое мгновение, ведь зачастую от него так много зависит),
