ничего не знали о своем родстве? Никто не отваживался говорить об этом.
Гней всегда заботился о Сильвии, дал ему образование, необходимое для надежного будущего, задолго до того, как лишился других наследников. И тем не менее Аврелий догадывался, что этот юноша, не питавший к Плавцию никакой благодарности, скорее гордился бы своим происхождением от Спартака, чем от богатого торговца рыбой.
— О нем не очень хорошо отзывались, — произнес Сильвий. — Однажды мне довелось случайно услышать разговор двух гостей о том, чем Гней занимался во время правления Тиберия. Какие-то весьма сомнительные дела, которые вряд ли позволили бы ему с чистой совестью явиться в Рим. Отсюда и его любовь к сельской жизни, именно поэтому он удалился сюда, на берега Авернского озера.
— И ты веришь этим сплетням, Сильвий? — миролюбиво спросил Аврелий.
— Но ведь и в самом деле Гней сколотил свое состояние в те времена, когда другие падали замертво под мечом палача.
— Я тоже выжил при Сеяне, при Тиберии и Калигуле. Пришлось выкручиваться, признаюсь. Другие, менее осторожные или, может, более честные и бескомпромиссные, чем я, потеряли все. Они сделали свой выбор, и он, безусловно, похвальный. Но, как я уже говорил тебе, не всегда героическое самопожертвование или красивая смерть — подобные тем, что риторы приводят в качестве примера в книгах по истории, — делают жизнь лучше. Так или иначе, копание в прошлом Гнея ничего не изменит. Хороши ли, плохи его деяния, он твой отец.
— Я перестал ненавидеть его. Теперь он, в чем мать родила, сидит в лодке Харона, а там слуга ничем не отличается от короля.
— И ты станешь
— Никогда не соглашусь на это… — решительно заявил Сильвий.
Аврелий улыбнулся с едва заметной насмешкой.
— Ох, согласишься, мальчик мой… Во всяком случае, после того, как тебя немного поупрашивают, твоя чрезмерная гордыня умолкнет.
— Гордыня? У слуги? — со злобой воскликнул вольноотпущенник, сжимая кулаки.
— Да, и намного больше, чем та, что может продемонстрировать знатный Луций с присущей ему спесью, юный Сильвий! Кстати, о Луции Фабриции. Имей в виду, что, если не отыщется завещание, он станет управлять тут по-своему: будет держать рабов впроголодь, изводить непосильным трудом, забивать плетьми. Сам видишь, для всех было бы лучше, если бы наследство оказалось в твоих руках.
— Не могу, — повторил юноша, но уже не так уверенно.
— Ты должен! Ты не имеешь права оставлять людей в руках этого мясника только из-за какого-то мнимого благородства, лишь бы покрасоваться перед самим собой! — воскликнул сенатор, беря Сильвия за руку. — Тебе неприятно, понимаю. Ты всегда презирал хозяев, а теперь судьба обязывает стать одним из них!
— Я не справлюсь, — посмотрев на Аврелия, проговорил юноша, и по лицу его потекли слезы.
Патрицию показалось, он что-то увидел в его темных глазах. Они словно что-то напомнили ему, почудилось сходство с другим лицом…
— Утри свои женские слезы, Плавций Сильван! Ты уже мужчина, римлянин, глава семьи. И не можешь больше позволить себе слабость! Будешь повелевать рабами, вершить справедливость, управлять имением. Вставай, пора!
Юноша словно очнулся. Он выпрямился, стараясь принять решительный вид.
Привыкнет, решил про себя Аврелий. Не так уж это и сложно — быть хозяином. Пожалуй, самое легкое ремесло на свете.
Сенатор продолжал строго смотреть на него, пока не убедился, что тот полностью взял себя в руки.
—
Помпония строго взглянула на него:
— У тебя нет сердца, Аврелий, ты разочаровал меня.
— Тебе не удастся вызвать у меня угрызения совести, подруга. Плаутилла слишком уступчива, особенно если ее утешает мужчина, а я уж точно не девственная весталка. И мы с тобой прекрасно понимаем, чем бы все закончилось, если бы я остался с нею на ночь, — возразил сенатор, качая головой.
— Ты бросил ее на произвол судьбы, отдал в руки убийц, — продолжала упрекать Помпония.
— Нет, дорогая, — поправил ее патриций. — Не забывай, что ее оберегал Кастор.
— И ты доверяешь этому лентяю греку? А мне служанка сказала, что проходила ночью по коридору, но никого там не видела. Вместо того чтобы сторожить ее, как ты приказал, твой секретарь конечно же дрых без задних ног в каком-нибудь укромном уголке!
— Боги! Если дело обстоит так, то это же все меняет! — в гневе воскликнул Аврелий и бросился в комнату грека, а в сознании один за другим возникли вопросы: где была Плаутилла во время убийства Аттика? И правда ли то, что ее брат не хотел давать ей приданое? И как оказалось среди ее драгоценностей то коралловое кольцо?
Перед его глазами одна за другой промелькнули сцены: молодая, избалованная женщина, оставшись без матери, узнает, что отец собирается снова жениться; видит, как новая жена завладевает драгоценностями Аппианы, которые должны были достаться ей: тайком открывает ларец, перебирает украшения и одно из них, не удержавшись, надевает на палец — кольцо дешевое, мачеха не заметит. Ее внимание привлекает странная раскрашенная подвеска, она рассматривает ее, и камея открывает секрет загадочного предсказания. Проходят годы, и вот представляется случай использовать мрачное пророчество, и она действительно решает воспользоваться им. Следуя стихам оракула, убивает братьев, чтобы завладеть состоянием, не сомневаясь, что никто ее не заподозрит…
— Где он? — закричал Аврелий, с грозным видом входя в комнатку Ксении. — Давай его сюда!
Легкое поскрипывание матраса сразу обнаружило убежище Кастора.
— А теперь ты мне все объяснишь! — Аврелий почти рычал от гнева, схватив Кастора за волосы.
— Не здесь, хозяин, прошу тебя! — умолял секретарь. — Я все расскажу, но только не здесь…
Ухватив александрийца за тунику, Аврелий притащил его в свою спальню и швырнул, словно мешок овса, на красивый мозаичный пол.
— Так ты выполнил мой приказ? Так охранял Плаутиллу Терцию всю ночь?
— Конечно, патрон, позволь мне объяснить…
— Подлый обманщик! В коридоре никого не было!
— Это верно, хозяин, — признался секретарь. — И тем не менее…
— Тогда говори, бездельник, пока я не свернул тебе шею! — вскипел Аврелий, выходя из себя от возмущения.
— Как ты приказал, хозяин, я неотлучно сторожил девушку.
— Хватит лгать! Где ты шатался, несчастный слуга? Возле двери тебя не было!
— Совершенно верно. Возле — нет, хозяин, а за дверью — да…
Сразу Аврелий не понял, что хотел сказать Кастор, но потом до него дошло.
— У меня не такое черствое сердце, как у тебя! — продолжал секретарь обиженным тоном несправедливо осужденного человека, которому приходится доказывать, что он невиновен. — И поскольку ты постыдно уклонился от исполнения святого долга, пришлось взять дело в свои руки. Как ты часто напоминаешь мне, я всего лишь слуга, а хороший слуга должен делать все возможное для благополучия и безопасности хозяев.
— Ты хочешь сказать, что провел ночь в постели Плаутиллы? — с недоверием спросил Аврелий.
— Не в постели, патрон, а на ковре, — уточнил александриец.
— Ах ты, негодяй! — вскипел сенатор. — Даже я, римский патриций, потомок древнего и знатного
