Кровавый мост пользовался дурной славой, и пользовался ею весьма умело. Во всяком случае, прохожие на него захаживали редко, чему мост был рад. Прохожих он не любил. Прохожие его — тоже. Им не нравилось название «Кровавый мост», и их трудно в этом винить. Хуже только Падающий мост, расположенный в другом конце города. Там прохожие появлялись еще реже. Назвать мост Падающим — еще хуже, чем Кровавым.
Стояла гнетущая ночная тишина… Есть такие места, где кажется будто всегда стоит гнетущая ночная тишина. Даже днем. Даже когда шумно. А все равно кажется. Объясняется это характером самого места, — характером, следует заметить, весьма и весьма скверным.
Кровавый мост и был одним из таких мест.
Итак, стояла гнетущая ночная тишина. При желании можно было услышать, как растет трава. Но мало у кого бы возникло такое желание, потому что слышать, как растет трава — довольно жутко.
Над мостом повисла полная луна. Здесь она всегда была полной. Такое уж это место… Пожалуй, можно было бы решить, что Кровавый мост сродни Старому Кладбищу. Но в отличие от последнего, здесь было не так весело. Собственно, весело не было вообще. Есть такие места, где не тянет веселиться. Например, Кровавый мост.
Вот и Бенджамину Кроту веселиться не хотелось.
— Ну почему надо было назначать встречу именно в таком месте? — жалобно спросил он Берту.
— Хорошее место, зловещее, — объяснила та.
— А это обязательно, чтобы зловещее?
— Разумеется! Вы что, думаете, мы сюда на прогулку пришли? Нам предстоит ужасная встреча с коварным и вероломным врагом. Где же еще проводить такую встречу, как не в зловещем месте?
— Даже насекомых не слышно… — простонал Крот.
— Затаились, — сказала Берта. — Ждут чего-то. Или кого-то…
Чего ждут затаившиеся насекомые, археолог спросить не отважился.
— А почему мост называется Кровавым? — поинтересовался он, подозревая, что ответ его расстроит. Но любопытство оказалось сильнее страха.
Берта прищурилась, кинула взгляд в темноту и произнесла:
— Когда-то, давным-давно, здесь пролилась кровь… Много крови.
— Какая страшная история… — прошептал Крот.
— Не особенно, — ответила Берта. — Что такого уж страшного в том, что перевернулась лекарская карета, перевозящая донорскую кровь?
— А, донорская! — обрадовался Крот. — Я уж подумал, что убили кого-то!
— Так и есть. Всех доноров убили. Иначе как бы у них отобрали кровь? Но произошло это не здесь, а в другом месте. Оно теперь называется Площадь Павших Доноров.
Бенджамин Крот сник.
— Если страх говорит тебе «Беги!», сначала беги, а потом спрашивай, почему, — произнес он. — Это цитата.
— Из кого? — спросила Берта.
— Из царя Мосолона.
— А, — припомнила Берта.
— Он был мудрейшим из древних царей. — Крот поежился. Ему было зябко и боязно, хотелось побольше говорить, чтобы не думать о зловещем и ужасном. — Знаете историю о самках и детеныше?
— Не уверена.
— К мудрому царю Мосолону на суд пришли две львицы и принесли новорожденного львенка. Каждая львица утверждала, что именно она является детенышу сестрой. Чтобы решить их спор, царь велел разрубить львенка пополам и дать львицам по половинке. Одна из спорщиц согласилась, а другая воскликнула: «Нет! Пускай малыш будет ее братом, только не разрубайте его!» И все поняли, что именно она является сестрой детеныша. Вот!
Берта покосилась на рассказчика.
— Сестрой? Вы ничего не путаете? — спросила она.
Крот задумался.
— Вообще-то я волнуюсь, так что мог что-то напутать… Хм… А! Точно! Конечно, перепутал! Он был не царь, а император!
— А может, львицы заявляли, что были матерями детеныша?
— Нет, — твердо сказал Крот. — Точно, сестрами. Уж мне-то можете поверить, я ведь известный ученый.
— Ладно, поверю. Известные ученые не могут ошибаться.
— Не могут, — гордо согласился Крот.
— Тише! — Берта насторожилась. — Он идет!
С другого конца Кровавого моста появилась фигура. Она медленно приближалась, источая ужас. Так, во всяком случае, показалось Кроту.
— Мы еще успеем сбежать, — дрожа, заметил он.
— Зачем вы это сказали? — строго спросила Берта.
— Просто… Подумалось…
— Выкиньте из головы эти глупости, — велела лисица.
Тем временем фигура вышла на середину моста и остановилась.
— Пора! — скомандовала Берта. — Давайте мне карту, и пойдем.
— Карту? Вы хотели сказать, копию карты?
— Нет. Меня только что осенило. Лучше дать им оригинал карты. Тогда они в жизни не поверят в ее подлинность. А копию оставим себе, она ведь в точности повторяет оригинал.
— Э-э… — засомневался Крот.
— Нашли время спорить! — рассердилась Берта. — И вообще, если будете тянуть, все кафе закроются, и вам некуда будет вести меня соблазнять!
На такой довод Кроту нечего было возразить. Он покорно протянул Берте свернутую в трубочку карту.
— Идем! — Берта ступила на мост. — Только не вздумайте говорить плохо о пингвинах!
— По-по-чему? — спросил Крот, который и не собирался говорить о пингвинах — ни плохо, ни хорошо. — Он — пингвин?
— Да. Кстати, о волках тоже не вздумайте говорить плохо. И о гусях.
— Он что, и волк тоже?! И гусь?! — Крота охватила паника.
— Да, и волк тоже, — ответила Берта. — Вот такой гусь! Эх, вы даже не представляете, какие жуткие создания работают на Лиса Улисса. Демоны! Что стали? Идем!
Вражеский посланник не сделал и шага им навстречу. Подойдя к нему, Крот попытался определить, кто перед ним — пингвин, волк или гусь? Это оказалось невозможным, так как фигура была плотно укутана в темный плащ с капюшоном, а морду скрывала маска с прорезями для глаз.
— Карту, — раздался хриплый злодейский голос посланника.
Берта протянула карту. Из-под плаща высунулось крыло («не волк», — со слабым утешением подумал Крот). Карта скрылось в недрах плаща.
— Теперь вы, — сказала Берта.
Снова появилось крыло, на этот раз в нем была зажата свернутая в трубочку карта — сразу видно, что другая. Берта приняла ее.
— Мы уходим, — сказала она.
Фигура не издала ни звука. В этот момент Кроту безумно захотелось сказать что-нибудь плохое о пингвинах, волках и гусях. Желание было настолько сильным, что ему пришлось зажать пасть лапами. Голова посланника медленно повернулась в его сторону.
— Уж не хотите ли вы сказать что-то плохое о пингвинах? — поинтересовалась голова своим жутким хриплым голосом.
Крот энергично покачал головой.
— Может, о волках? — спросил посланник.
