подробности аварии танкера на перегруженном мосту стали намного понятнее после того, как она провела час на том самом мосту в одиночестве ночью, в тот самый момент, когда произошел несчастный случай. При рассмотрении одного убийства заявление ответчика о самозащите было отвергнуто ею, после того как она отважилась сходить в переулок, где нашли тело. Яркий свет из окон близлежащего магазина падал прямо на то самое место. Когда шел суд по незаконному причинению смерти при пересечении перекрестка с железнодорожными путями, она день и ночь колесила по улицам, дважды останавливаясь у поездов, и пришла к выводу, что виноват был водитель. Разумеется, свои заключения она держала при себе. Решать вопросы факта призваны присяжные, а не судья, но странное любопытство влекло ее на место преступления. Она хотела знать правду.
Баумор действительно оказался таким унылым, как говорилось в статье. Она припарковалась за церковью в двух кварталах от Мэйн-стрит и прогулялась. Вряд ли в городке можно было увидеть еще один спортивный автомобиль «БМВ» красного цвета, а внимание она привлекать не желала.
Даже для субботы движение на дороге и деловая активность производили впечатление вялости. Половина магазинов стояла с заколоченными окнами, открыты были лишь уцелевшие счастливчики. Аптека, магазин уцененных товаров и пара других розничных лавок. Она остановилась у офиса фирмы «Ф.Клайд Хардин и младшие юристы». Его имя тоже упоминалось в статье.
Упоминалось там и кафе «У Бейб», где Шейла заняла место у стойки, предвкушая, как выяснит новые подробности дела. Она не должна уйти отсюда разочарованной.
Было почти два часа дня, и у стойки она оказалась в одиночестве. Два механика из сервисного центра «шевроле» обедали в огороженной секции в начале зала. Само кафе было тихим, пыльным, отчаянно нуждалось в покраске и замене полов и, судя по всему, не меняло облик десятилетиями. Стены были увешаны расписаниями футбольных матчей еще за 1961 год, школьными фотографиями, старыми газетными статьями и всякой всячиной, которую кто-то хотел показать всем остальным. На большой табличке значилось «Мы используем только бутилированную воду».
За стойкой появилась Бейб и, как всегда, дружелюбно поинтересовалась:
— Что вам подать, моя милая? — На ней была накрахмаленная белая униформа — темно-красный фартук с вышитым розовыми нитками именем «Бейб», белые чулки и белые туфли, словно она сошла с экрана, где показывали фильм из пятидесятых. Вполне возможно, что она и правда работала здесь так долго, хотя ее взбитые волосы были окрашены в весьма агрессивный цвет, очень похожий на цвет ее фартука. Вокруг глаз пролегли морщинки, как у заядлой курильщицы, которые не мог скрыть даже толстый слой тонального крема, что она наносила на лицо каждое утро.
— Просто немного воды, — попросила Шейла. Она жаждала узнать больше об этой самой воде.
Бейб выполняла большую часть работы, безнадежно глядя на улицу через пыльные окна. Она схватила бутылку и сказала:
— Вы не местная.
— Я здесь проездом, — пояснила Шейла. — У меня родственники живут в округе Джоунс. — И она не солгала. Дальняя тетя, которая, как ей казалось, еще была жива, всегда жила неподалеку, в округе Джоунс.
Бейб поставила перед ней бутылку объемом шесть унций с простой этикеткой «Розлито для Баумора». Она сказала, что у нее тоже есть родственники в округе Джоунс. Чтобы не углубляться в дебри генеалогии, Шейла сменила тему. В конце концов все жители Миссисипи имеют родственников.
— Что это? — спросила она, взяв бутылку.
— Вода, — ответила Бейб с несколько озадаченным видом.
Шейла разглядывала этикетку, предоставив Бейб возможность говорить дальше.
— Вся вода в Бауморе бутилированная. Ее привозят из Хаттисберга. Эту дрянь, которая течет из кранов, невозможно пить. Она заражена. Откуда вы?
— С побережья.
— И никогда не слышали о бауморской воде?
— Простите. — Шейла отвинтила крышку и сделала большой глоток. — По вкусу вода как вода, — сказала она.
— Еще бы, вам нужно попробовать настоящую дрянь.
— А что с ней не так?
— О Боже, дорогая, — сказала Бейб и огляделась, чтобы проверить, не слышал ли кто-нибудь этот возмутительный вопрос. Но в кафе никого не было, поэтому Бейб закрыла крышкой диетическую соду и осторожно вышла из-за стойки.
— Вы когда-нибудь слышали об округе Канцер?
— Нет.
Еще один недоверчивый взгляд.
— Это мы и есть. В нашем округе самый высокий уровень смертности от рака, потому что питьевая вода заражена. Раньше здесь был химический завод «Крейн кемикл», которым управляла кучка умников из Нью-Йорка. Долгие годы — двадцать, тридцать, сорок лет, зависит оттого, кому верить, — они сбрасывали тонны токсичного дерьма, простите за выражение, в какие-то овраги за заводом. Бочки за бочками, контейнеры за контейнерами, тонны за тоннами дерьма отправлялись в яму, и в итоге все попало в водоносный слой, на котором город под управлением настоящих тупиц, я не шучу, построил водонапорное сооружение еще в конце восьмидесятых. Питьевая вода из прозрачной превратилась в светло-серую, а затем и в светло-желтую. Теперь она коричневая. Она начала странно пахнуть, а потом и вовсе вонять. Мы годами боролись с городскими властями за то, чтобы ее очистили, но нас не слушали. Боже, да они никогда не обращали на нас внимания! В общем, как бы там ни было, из-за воды разразилась настоящая война, а потом, дорогая моя, началось самое плохое. Стали умирать люди. Рак косил местных как чума. Умирали повсюду. И до сих пор умирают. Инес Предью почила в январе. Думаю, она была шестьдесят пятой. Что-то вроде того. Все это всплыло на суде… — Она сделала паузу, чтобы рассмотреть двух пешеходов, прогуливавшихся по тротуару.
Шейла осторожно выпила еще воды.
— А был суд? — спросила она.
— Вы и о суде не слышали?
Шейла невинно пожала плечами и напомнила:
— Я с побережья.
— Боже мой! — Бейб поменяла положение локтей и теперь оперлась на правый. — Многие годы ходили разговоры об исках. Все юристы приходят сюда выпить кофе, и никто не научил этих умников говорить потише. Так что я все слышала. И до сих пор слышу. Хвастливые речи, которые они повторяют из года в год. Они засудят «Крейн кемикл» за то и за это, но в реальности ничего не происходило. Думаю, просто иск был слишком крупным, к тому же сложно наступить на химическую корпорацию с кучей денег и толпой хитрых юристов. Разговоры постепенно сошли на нет, а вот рак лишь продолжал душить всех и вся. Дети умирали от лейкемии. У людей вырастали опухоли в почках, печени, мочевом пузыре, желудке, и, моя дорогая, это было просто ужасно. «Крейн» кучу денег заработала на производстве пестицида под названием «пилла-мар-5», который запретили двадцать лет назад. Запретили здесь, но не в Гватемале и подобных местах. Поэтому компания продолжала производить пилламар-5 здесь, переправляя его в банановые республики, где им поливали фрукты и овощи, которые потом отправляли нам обратно, чтобы мы их ели. Это тоже всплыло на суде, и, говорят, присяжные пришли в ярость. От чего-то они точно пришли в ярость.
— Где был суд?
— У вас точно нет здесь родственников?
— Точно.
— А друзей в Бауморе?
— Нет.
— И вы не репортер, ведь правда?
— Вовсе нет. Я просто проезжала мимо.
Удовлетворенная тем, что нашла подходящего слушателя, Бейб сделала глубокий вдох и заговорила дальше:
— Они перенесли завод из Баумора, что было весьма умным решением, ведь любой состав присяжных приговорил бы к смерти «Крейн» и идиотов, которые управляли компанией, и дело передали в Хаттисберг судье Харрисону, одному из моих любимчиков. Округ Кэри находится в его юрисдикции, и он бывает в этом кафе уже много лет. Ему нравятся дамы, и это нормально. Я ведь тоже люблю мужчин. Как бы там ни было, долгое время юристы просто болтали попусту, но никто не осмеливался бросить вызов «Крейн». Потом местная девушка, точнее, молодая женщина, одна из наших, имейте в виду, послала всех к черту и подала крупный иск. Мэри-Грейс Пейтон выросла в миле от города. Отличница бауморской средней школы. Я помню ее еще ребенком. Ее отец, мистер Труман Шелби, до сих пор заходит сюда время от времени. Мне нравится эта девушка. Ее муж тоже юрист. Они вместе практикуют в Хаттисберге. Они подали иск от имени Дженет Бейкер — милой женщины, у которой муж и маленький сын умерли от рака с интервалом в восемь месяцев. «Крейн» сражалась не на жизнь, а на смерть, наняла сотню адвокатов, судя по оживлению движения на улицах. Суд тянулся долгие месяцы и, черт возьми, почти разорил Пейтонов, как я слышала. Но они победили. Присяжные обвинили «Крейн» во всех смертных грехах. Сорок один миллион долларов. Удивляюсь, как вы об этом не слышали? Как мог хоть кто-нибудь о таком не слышать? После этого Баумор нанесли на карту страны. Хотите что-нибудь съесть, моя дорогая?
— Как насчет запеченных бутербродов с сыром?
— Прекрасно. — Бейб бросила два куска белого хлеба на гриль, не промахнувшись ни на дюйм. — Сейчас дело должно пройти апелляцию, и я каждый вечер молюсь о том, чтобы Пейтоны выиграли. А юристы уже вернулись в город и ходят повсюду, и вынюхивают новые подробности, ищут новых жертв. Когда-нибудь слышали о Клайде Хардине?
— Никогда с ним не встречалась.
— Его офис в семи домах отсюда, слева. Он сто лет здесь сидит. Член моего клуба любителей выпить кофе в восемь тридцать, кучки хвастунов. Он нормальный, но у него противная жена. Клайд как огня боится зала суда, поэтому связался с настоящими темными дельцами из Филадельфии — Пенсильвании, а не Миссисипи, и они подали коллективный иск от имени кучки тунеядцев, которые тоже хотят получить кусок пирога. Ходят сплетни, что некоторые из их так называемых клиентов даже не живут здесь. Они просто жаждут чеков на крупные суммы. — Она развернула два куска плавленого чеддера и положила их на горячий хлеб. — Майонез?
— Не нужно.
— Может быть, картофель фри?
— Нет, спасибо.
— Как бы там ни было, город раскололся на два лагеря. Действительно больные люди злились на новых жертв, которые больными только
