Кровь вероломного Медея отомстит. Умрет мой враг! и что за страх меня томит? Давно ль и от чего Медея робкой стала? Иль брата лишь убить рука ее дерзала? Невинных поражать нетрудно было ей, Так пощажу ль того, кто смертный мой злодей. Пусть гибнет!.. но увы, какое ослепленье! Чтоб он погиб, герой, любовь, мое творенье, Предмет моих трудов, забот, злодейств самих. Нет, нет, он не умрет, он мука дней моих! Его Креон склонил на брак, мне не стерпимый, В Креона обратим мы гнев неумолимый: Тиран лишил меня супруга моего, И месть ужасная да поразит его! Р о д о п а Умерь, царица, ты жестокое мученье; Ах, удержись, иль скрой души твоей волненье! Я слышу шум. Идут, сей нервный гнев сокрой. Царица, вот Креон, враг ненавистный твой!
Я В Л Е Н И Е I I I
Медея, Родопа, Креон. К р е о н Язон и дочь моя уже судьбу свершили, И граду торжество их брака известили. Медея! как твоя судьбина не грустна, Язона и меня оставить ты должна. Здесь радости твое лишь сердце потревожат; Оставь сии места, пусть мук они не множат. Покорствуя судьбе, оставь ты мой народ, Пусть в пристань верную тебя судьба ведет. Того Акаст, Коринф и просят, и желают, И мир ценою сей друг другу обещают, Сей мир положишь ты обытием твоим. Вотще противился б я подданым моим; К тебе их ненависть с днем каждым возрастает, Их злобы и моя вся власть не обуздает. Какой ярем народ в пылу не сокрушит? Сей яростный поток чей остановит щит? Ты, необузданных страшася исступленья, В одном изгнании ищи себе спасенья. То рок тебе велит, покой наш, жизнь твоя. Вот что, для польз твоих, открыть счел нужным я. М е д е я За дивное твое благодарю старанье! Супруга отнял ты, и на конец изгнанье Ты ж назначаешь мне; скажи мне, за какой Проступок мой у вас так милосерд со мной? К р е о нМедея ли своих не знает преступлений? М е д е я Но кто тебе вручил права для угнетений? Тираны подданных насилием разят; Коль сам судить меня ты хочешь унижаться, То осуждай, или — позволь мне оправдаться. Не знаю, что меня бесславит пред тобой, Но вот мои вины: будь судия ты мой. Я сих вождей спасла, бессмертью обреченных. Цвет лучший Греции, богами порожденных. Добыл ли без меня руно златое он, Сей образец вождей, сей славимый Язон? Иль славу он мою сокрыл перед тобою? Коль он на то дерзнул, так я сама открою: В дубраве мрачной, где луч дневный не светил, Ужаснейший дракон руно сие хранил. Оно — священное Арея достоянье, И исполнял дракон небесных завещанье. Он сладким никогда не наслаждался сном, И нестерпимым взор его горел огнем. Равно и день и ночь он, гибелью грозящий, Бродил неистовый и ужас разносящий. Два яростных вола, созданье злых небес, Оберегали вход в таинственный сей лес. Дыханье их огнем окрестность заливало; И необузданных, смирить их надлежало; И должно было зреть — вдруг из змеи зубов, Рождаемых землей, сонм яростных бойцов, И, кровью дышащих, их победить ужасных! Кто, смертный или бог, героев спас несчастных? Я, победив судьбу, героев сих спасла, Я сохранила их, я славой обрекла. И, забывая всё: отечество, державу, И собственный покой, и собственную славу, В награду — я из них искала одного; Владейте всем, а мне оставьте вы его! К е р о н Итак, по сим словам невинна ты душою. Ужасных дел твоих — одна любовь виною. Медея, чтоб спасти любви своей предмет, Злодейством рук своих наполнила весь свет. Но мы не чувствуем признательности правой. Мы ей обязаны и жизнею и славой, Эллада целая... М е д е я Обязана мне всем!