пообещала в случае чего переехать вместе с Юрочкой в Рязань.
— И ты больше никогда его не увидишь! Всю жизнь будешь мучиться из‑за того, что родного сына на шлюху променял!
Нервы Влада не выдержали, он сдался, написал Лие прощальное письмо. Та потом звонила Веронике, плакала, просила войти в положение, отпустить, но, в очередной раз услышав оскорбительное «Тварь!», сказала, что все равно у Вероники ничего не получится. У Лии могло бы получиться, а у Вероники точно нет. Их брак давно обречен, и самым умным было бы с этим смириться.
— И вообще, ему никогда не нравились толстые, — сказала она на прощание, перед тем как в последний раз повесить трубку.
А потом Влад нашел работу. Появились деньги — сразу и много. Они переехали в просторную квартиру на Краснопресненской набережной, Веронике выдали ключи от серебристого «Субару», Юрочку «поступили» в МГИМО.
А Влад опять сорвался.
И ладно бы он был классическим бабником‑гуленой, из тех, что спят с грудастыми секретаршами, в общественных местах прячут обручальное кольцо во внутренний карман, не пропускают ни одной юбки и хвастаются друзьям, сколько именно моделей из агентства «Point» прошло через их постель. Но нет, Влад влюблялся, надолго, степенно раскручивал один роман за другим, каждый раз подумывал уходить от Ники, выводил каждую новую пассию в свет, нагло представляя ее своей девушкой. Они были его музами, а Вероника — мебелью. А ведь она пробовала наверстать упущенное. На ходу запрыгнуть в последний вагон не вовремя ускользнувшей молодости. Купила абонемент в бассейн (через две недели бросила), стала блондинкой, сделала татуаж губ. Все без толку.
Она по‑прежнему была для него никем.
И вот опять.
Опять у Влада роман. На этот раз с какой‑то Настей, которой всего девятнадцать лет. С помощью «доброжелателей» Вероника легко собрала досье: студентка журфака, из прекрасной семьи, красавица‑умница, спортивный разряд по художественной гимнастике, немного модель, ум живой, язык подвешен. В общем, караул. И они уже вместе летали в Гоа. Она уже и не помнит, что именно соврал тогда Влад, каким образом ему удалось легализовать недельное отсутствие. И, услышав это, Вероника не смогла удержаться от слез, кажется, на этот раз Влад решил проявить характер и уйти от нелюбимой жены. По слухам, на имя этой ушлой Насти уже куплена квартира, куда собирается переехать и Влад.
И ничего нельзя поделать.
Даже привычный шантаж именем Юрочки на этот раз не пройдет. Юрочка — взрослый здоровенный мужик, самостоятельная личность, у которого свои отношения с отцом. Его нельзя сграбастать в охапку и увезти в Рязань.
Вероника решила посоветоваться со своей лучшей подругой Наной.
Дружба с Наной была тоже родом из детства. Они сидели за одной партой, когда Влад атаковал бумажными шариками прямую Вероникину спину. Нана, фыркнув, говорила, что он дурак, ведет себя как маленький. Потом, через много лет, пройдя через два неудачных брака, она признается, что тоже была влюблена в него — все детство, со второго класса по десятый — и отчаянно ревновала. И ей до зубовного скрежета хотелось быть на месте Вероники, хотелось собственной спиной чувствовать мягкие бумажные удары, хотелось ловить на своем лице его внимательный взгляд.
А вот Влад почему‑то Нану с детства недолюбливал. Называл ее мартышкой — наверное, за живое подвижное лицо, за субтильную гибкую фигурку, за природную непоседливость, богатую мимику, быстрые птичьи движения — вот она энергично чешет затылок и в ту же секунду опускает тяжелый учебник географии на голову зазевавшегося одноклассника, параллельно над чем‑то громко смеется и пытается извлечь из кармана непонятно как там оказавшийся мятый бутерброд. Годы шли, а Нана не менялась — все такая же резкая хохотунья с замашками дворового пацана.
«Что, опять со своей мартышкой в кино пойдешь?»
«Опять болтала с мартышкой по телефону три часа подряд, вместо того чтобы мужу ужин приготовить?»
«Твоя мартышка совсем обнаглела, носит мини‑юбку, с ее‑то кривыми ногами!»
Нана отвечала ему взаимностью — детская глупая влюбленность трансформировалась в снисходительное презрение. «Бесчувственный пень, — говорила она. — Не понимает, какая роскошная ему досталась баба. Только и может, что деньги заколачивать. А на простые, понятные чувства не способен, козел!»
— Не знаю, что делать, мне хочется умереть, — бубнила Вероника в телефонную трубку. — Я ведь ни в чем не виновата. Всю жизнь на него убила, старалась, чтобы у нас была нормальная семья. Конечно, сейчас я понимаю, что с самого начала все пошло как‑то не так. Уже с тех пор, как родился Юрочка. Он перестал меня замечать, — она судорожно всхлипнула. — Да, перестал замечать. Я стала для него НИКЕМ.
— Хорошо, что ты об этом заговорила! Я давно хотела сама начать разговор, мне давно эти мысли не дают покоя! Все ждала подходящего момента. Я все придумала! — От экспрессивного возгласа Наны, казалось, нагрелась телефонная трубка. — Я знаю, что ты должна сделать.
— Повеситься? — усмехнулась Вероника, которой было не до шуток.
— Отставить переживания, — отчеканила она. — Ты ведь хочешь, чтобы все было как раньше? Ты вовсе не хочешь уходить, так?
— Ну допустим, — после недолгой паузы согласилась Вероника. — Только знаешь, Нанка, хорошо мне с ним было только в самом начале. Когда нам было по шестнадцать и мы целовались по подъездам, а потом я узнала, что беременна, и он долго кружил меня на руках.
Вспомнив об этом, она не смогла удержаться от улыбки. Странно, что она еще помнит. Это было так давно. В другой жизни. И будто бы с другими людьми.
— А потом начались трудности. Эта нищета, и Юрочка все время болел, а Влад пропадал на работе, и я была совсем одна. Но верила, что у нас все еще наладится. А потом узнала о его первом романе на стороне. То есть, может быть, роман тот был вовсе не первым.
— Можно я буду говорить то, что думаю? Правду‑матку? — деловито осведомилась Нана. — Даже если тебе будет неприятно это слышать?
— Ты меня пугаешь, — насторожилась Вероника. — Если ты сейчас скажешь, что он и тебя оприходовал, то я, пожалуй, и вовсе перестану верить в хорошее.
— Нет уж, увольте, — усмехнулась Нана. — Я считаю, что ты тоже виновата, мать. Очень уж ты себя запустила. Нет, я понимаю, времени не было и денег. Но посмотри на себя его глазами. Он влюбился в беззаботную девчонку, которая смеялась так, что все оборачивались, у которой были синие глаза размером с блюда для плова и осиная талия! А в жены ему досталась безразмерная унылая тетка, которая только и способна, что жаловаться на жизнь. Неудивительно, что ты стала для него никем. Ты и есть никто — серая, бледная, унылая, ни одной яркой черточки.
Вероника больше не сдерживала слезы. Она пыталась спорить, говорить, что это не она виновата, а обстоятельства, что она едва тянула ребенка и дом и у нее совсем‑совсем не было сил заниматься еще и собою, что и сам Влад не раз говорил ей, еще давно, еще когда им было по шестнадцать, что любит ее не за яркую внешность, а за нечто большее, нечто, что он сумел разглядеть в ее глазах. Но в глубине души она понимала, что подруга права. Она опустилась, сдалась, не выдержала битвы с обстоятельствами. И нет ей оправдания, нет. Ну ладно, раньше у них не было денег, да и маленький Юрочка требовал повышенного внимания. Но теперь‑то, теперь! Дом — полная чаша, Юрочки весь день дома нет, у него тоже любовь и какие‑то там свои проблемы. Казалось бы, живи в свое удовольствие, трать деньги, ходи на аэробику и в бассейн, меняй наряды. Но нет, Вероника продолжала жить по‑старому, в домашних хлопотах и добровольном аскетизме. В итоге в сорок лет она выглядел куда старше ровесниц. Да и располнела неприлично, что уж там говорить.
— Эй, ты там плачешь, что ли? — взорвалась трубка возмущенным Наниным голосом. — Прекрати, я не за этим тебе правду сказала. Я хочу, чтобы ты изменилась, чтобы наконец начала что‑то делать!
— Поздно, — прошептала Вероника, глотая соленые слезы. — Не получится, Нанусик, уже слишком
