снег, и удивленно замер. — Леха, ты что?
На него смотрели дула вертикалки, более черные, чем окружающий мрак.
— Надевай рюкзак и шагом марш, — приказал Волин. Мало знакомый с оружием, он не забыл передвинуть предохранитель двустволки в боевое положение, и этот слабый щелчок дошел до Сергея даже сквозь свист ветра и ропот тайги.
— Так ты нарочно? — ошарашенный Лобанов стоял, выпрямившись во весь рост, будто подставляя грудь под выстрел. — Как же так?! Леха… Не дури. Дай сюда. Раз в год и палка стреляет. — Он протянул руку.
— Только дернись. Уложу на месте, — пообещал Волин. — Мне все равно, что так подыхать, что здак. Кретин! Бери рюкзак и топай, ищи тропу. Шутки кончились. — И добавил: — Потом сам спасибо скажешь.
— А если я не пойду? — Сергей как будто успокоился. — А если мне тоже — что так, что эдак? Тогда как?
Волин переступил с ноги на ногу. Ответ у него был.
— Тогда я тебя здесь, в снегу, и похороню. На всякие штучки — сумеет не сумеет, — не надейся. Положу за милую душу.
— Легче тебе от этого станет?
— Представь себе! — ощерился Алексей. — Даже не потому, что ты меня втравил и выпутаться не даешь. Из-за таких, как ты, людям вообще покоя нет. Вы хуже бичей вокзальных. Те, если неудачники, так и коптят себе потихоньку. А вы воду мутите, самоутверждаетесь, хоть утверждаться-то не в чем! Ты куда меня тащишь? Ты спросил, что мне надо, чего я хочу? Ты меня и слушать не желаешь. Из-за вас вечно жизнь в тартарары катится, потому что все вам всегда не так. А на самом деле просто внутри у вас тарарам, как в том доме… Шагай! Не доводи до крайности!
— Может, ты в чем-то и прав. — Лобанов не двинулся с места. — Только я тебе свою правду под ружьем не навязывал.
— Ты мне выбора не оставил. Иначе с вами нельзя. Короче, считаю до трех.
— Ошибся Юрий Иванович, — сказал Лобанов, нагибаясь за рюкзаком. — Тебя бы в серые. Ваше корыто только затронь — вы сразу в серые…
Он распрямился, как пружина, и прыгнул. Мгновение между жизнью и смертью показалось Сергею безмолвным и пустым. Оно распахнулось в бесконечность, в которую можно падать и падать, никогда не достигнув дна. Но в голове лишь успело промелькнуть: «И сам, дурак, замерзнет…» Тело Лобанова отяжелело от усталости, да и молодых сил в нем поубавилось с годами. Сергей опоздал на долю секунды. Прежде чем снова взревел буран и Волин кубарем покатился в снег, Лобанов увидел прямо перед собой черные зрачки дул, будто сведенные ужасным косоглазием, и услышал… негромкий, сдвоенный щелчок дуплета-осечки.
Сергей тоже упал, но тут же, перекатившись с боку на бок, взвился на ноги, сжимая вертикалку за стволы.
Оглушенный Волин копошился в сугробе, загребая руками и ногами так, будто собирался переплыть через него.
— Не стреляет, однако, у тебя ружьецо. — Сергей перевел дух, смахнул со лба выступивший пот. — Ладно, хватит идиотничать. Вставай.
Алексей поднялся на четвереньки, потряс головой и засопел.
Лобанову показалось, что он плачет. В груди, на месте ледяного комка, рожденного непрозвучавшим дуплетом, шевельнулась жалость. Что же поделаешь? Не по коню воз… Сдуру ведь чуть не угробил, собака!
— Вставай, — повторил Сергей и шагнул вперед, подавая руку. Но увязший в снегу человек вдруг прямо с четверенек подпрыгнул, как вспугнутый заяц, умудрился встать на ноги, показал Лобанову спину, а затем, не произнеся ни звука, поскользнувшись и нелепо взмахнув руками, нырнул в прошитую снежными нитями темноту…
Волин успел разобрать позади: вернись!.. не трону!.. — и протяжное: дура-а-ак!
Потом голос Лобанова растворился в таежном гуле.
Алексей несся вперед, взрывая сугробы и волоча за собой, словно комета, зыбкий шлейф взвихренного снега. Стволы деревьев, казалось, шарахались от него в разные стороны. Ветер подхватил и закружил беглеца, как детский воздушный шарик, вырвавшийся из рук.
Волин не думал о том, куда и зачем он бежит. В эту минуту он вообще разучился думать. Остались лишь страх и отчаяние, которые, кусая в лопатки, гнали и гнали его вперед, но тут же, оскалив глумливые морды, вырастали прямо на пути. В мозгу мелькнул бессвязный обрывок: «Чуть не убил… что же это?!. Все равно осечка…
Опять».
Лес угрожающе гудел и со всех сторон подступал к Алексею. Колючая ветка в кровь рассекла щеку, ногу едва не перебила подвернувшаяся валежина. Но остановиться он не мог.
А потом снежная пелена на миг расступилась. Волин взмахнул руками, стараясь удержать равновесие. Под ногой скрипнул и зашелестел щебень невидимой осыпи, ручейком побежал вниз, увлекая за собой сорвавшегося с края человека.
Ручей мгновенно разросся, превращаясь в мощный, стремительный поток каменного крошева и снега, смял Алексея, словно комок пластилина в огромных пальцах, и потащил по лощине, сбегавшей с невидимого склона. Навстречу из темноты то и дело выскакивали узловатые, заиндевелые коряги, будто изломанные и выбеленные временем скелеты тех, кто раньше сорвался с этой крутизны.
Но Волин ничего не видел и не чувствовал, кроме спеленавшего его снежного кокона, погибельного ужаса и ударов о валуны.
Он не заметил, как впереди возник очередной обледенелый скелет и протянул навстречу падающему телу обломанную, острую кость.
Волин ощутил сокрушительный удар, пришедшийся под ребра. Снег вокруг вспыхнул жарким, багровым огнем, а в голове знакомый голос раздельно произнес: …в исходную точку…
Бледный спрут метели, оседлавший вершину, оглаживал щупальцами выпуклые бока сопки, касался странного предмета, прилипшего к склону у самого подножья, будто пытаясь на ощупь определить что это такое. Но вдруг, утратив интерес, хлестнул гигантскими конечностями и взметнул тучу снега, которая, смешавшись с темнотой, поглотила, кажется, не только горную гряду с раскинувшейся без края тайгой, но и весь этот уголок Вселенной.
29
Лобанов выкликал беглого приятеля недолго, сообразив, что кричать бессмысленно, нужно отправляться в погоню. Он рванул через сугробы и мерзлый подлесок в ту сторону, где скрылся Алексей, но через три десятка шагов застрял в валежнике, заметался и потерял направление. Вспомнив о следах, он вернулся назад, но обнаружил у выворотня лишь цепочку едва приметных вмятинок, быстро заносимых снегопадом.
Сергей не знал, как долго он перепахивал вязкую целину и проламывался сквозь тугие сплетения ветвей, прежде чем понял, что Волина ему не найти. К этому времени он сорвал голос и расстрелял в воздух почти все патроны.
Исходя паром и едва переставляя ноги, Сергей дотащился до поваленного ствола и присел на него, поставив ружье между колен. Голова сама собой склонилась и уперлась подбородком в ладони, сложенные на стволах вертикалки.
— Что же это я натворил? — негромко сказал Лобанов вслух. — А ты, Леха, чего наделал?
Сергей вдруг понял, что все случившееся с ним до злополучной ссоры вымывается из памяти и блекнет с каждой минутой, как сон после пробуждения: банкетный зал, заброшенные лабиринты, Юрий Иванович, фантастические уродцы. Какое теперь все это имеет значение?
