По дороге домой — он жил в самом центре — Волин, окончательно изведя себя, не выдержал, купил в коммерческом ларьке бутылку вина и выпил ее тут же, у тыльной стороны киоска, из горлышка. Терять, как ему казалось, все равно было нечего.
Дерьмо!
Вино, однако, подействовало на него благотворно. По мере приближения к дому душевная тошнота понемногу рассосалась, сменившись раздумьем о предстоящем объяснении с домашними. Лариска, конечно, дым коромыслом не поднимет, но приятного все равно мало. Напоследок мелькнула даже мысль относительно недавнего приключения: «Не одна же она такая. Другие как-то устраиваются, не все собой торгуют…» Несмотря ни на что, дома Волин чувствовал себя лучше, чем где бы то ни было. Он ускорил шаг.
Позади кто-то загоготал, оглушительно в ночной тишине, бессмысленно и словно не глоткой, а самой утробой. Волин вздрогнул и оглянулся. В этом месте не горела пара фонарей. В неосвещенном пространстве маячили и перемещались какие-то едва различимые фигуры. Волин не мог разобрать, что там за компания колобродит, но ему почему-то представилась не уличная шпана, а именно «жлобы» и «мордовороты».
Алексей ускорил шаг, свернул с главной улицы и на минуту вздохнул спокойно. Но орава, покуролесив на перекрестке, потащилась вслед и незаметно приблизилась на расстояние двух десятков шагов.
Волину не стыдно было припустить бегом. Но он знал, что от таких не убежишь.
Компания заржала особенно гнусно, и Волину показалось, что среди прочего невнятного болботания послышалось слово «карась». Ну да, он и есть «карась», пьяненький, которого шмонают в подворотне, иногда предварительно огрев чем-нибудь тяжелым по голове, чтоб не трепыхался.
Теперь Алексей испугался по-настоящему. Его вдруг ошпарила мысль: вот оно, то, что выматывало душу бессонными ночами и над чем он посмеивался по утрам…
Позади с оглушительным звоном и грохотом что-то разбилось, должно быть пустая бутылка, и чей-то голос торжествующе завопил. Волин сунул руку в карман, ощупал рубчатую рукоять револьвера, но особого прилива уверенности не испытал.
Слева и справа все так же холодно сверкали витрины, сплетались в тяжелые кружева железные решетки, охватившие, кажется, весь нижний уровень города, по пустынной мостовой изредка на бешеной скорости проносились легковые машины, отражая свет фонарей черными бельмами тонированных стекол.
И тут впереди Волин заметил арку. Как же он мог о ней забыть? В лицо ему дохнуло плесенью, но Алексей, не раздумывая, нырнул в темноту и затхлый воздух тоннеля.
Бегом миновал искусственную пещеру, подвернул ногу на невидимой выбоине, наступил на какую-то липкую гадость, оказался во дворе и затаился. Через минуту компания шумно проследовала по улице, гуканье и уханье стали стихать, рассыпаясь перекатистым эхом. Волин с тоской подумал, что раньше в этот час кругом было бы еще полно народу, милиции наконец, но теперь с наступлением сумерек жители города спешили укрыться за решетками и металлическими дверями, на недосягаемой высоте верхних этажей, за непроницаемой плотностью штор, отгородиться любыми способами от темноты и шныряющих в ней жутких, искаженных игрой светотени и оттого кажущихся не совсем человеческими фигур.
Волин решил выждать минут пять, а потом вернуться на улицу. Но тут где-то неподалеку со страшным дребезгом рухнула витрина. Не окно, а именно витрина.
Басовитый лязг толстого стекла и звон тяжелых осколков ни с чем спутать было нельзя. Сквозь тоннель до Алексея докатились торжествующие вопли и визг.
Нет, на улицу — это уж извините! Двор был проходным. В нем стояла темень и тянуло сквозняком. Промозглый ветерок, дувший Волину в спину из-под свода тоннеля, забирался под джемпер, трогал шею и затылок, словно примериваясь, как бы получше ухватить. Тоннель пронизывал основание старого небоскреба и опрокидывался в колодец, образованный тылами трех дряхлых зданий. Над его асфальтовым дном нависали подгнившие балконы и галереи. Фасады домов еще поддерживались в более или менее приличном состоянии, но здесь, на задворках, Волину даже при свете дня становилось не по себе. Возвращаясь с работы и желая сократить путь, он иногда нырял в этот угрюмый двор и, поеживаясь, пробирался среди груд старого хлама: битых ящиков, поломанной мебели, каких-то искореженных металлических каркасов. Двор оканчивался вросшими в землю ржавыми железными воротами. Один прут в них был выломан. Протиснувшись в дыру, Волин, подхлестываемый неприятным чувством, резво пересекал короткий мрачноватый переулок и попадал в собственный двор, казавшийся по контрасту особенно обжитым и ухоженным. Но и днем тайная свалка, притаившаяся в самом центре города, оставалась местом отталкивающим и слегка пугающим. Сейчас же, на пороге полуночи, Волин, ежась от холода и дурного предчувствия, понял, что вряд ли сможет заставить себя пересечь ее.
Где-то высоко вверху слабо желтели редкие окна. Отсветы этого мерцания прорисовывали в плотной темноте силуэты кособоких пристроек и подвальных навесов, желтыми и зелеными огонькам отражались в зрачках бутылочных осколков.
Под одной из стен чернело стадо мусорных контейнеров.
«Да что я, в самом деле, ребенок, что ли?!» — подумал Волин и сделал шаг. Каблук с грохотом опустился на растрескавшийся асфальт. Хихикнуло эхо. С невидимого карниза сорвалось летучее существо и с хлопаньем крыльев взмыло к беззвездному небу. Волин выругался. Голубь.
Нет, это просто глупо. Так нельзя. Алексей вынул револьвер и осторожно, ощупью, двинулся вперед.
По двору обвалом прокатился посторонний звук. Кто-то невидимый крадучись двинулся от мусорных контейнеров наперерез Алексею. Приглушенный топот, мешаясь с мягким шелестом потревоженного сора и отражаясь от стен, заметался из одного конца двора в другой. Волин от неожиданности едва не выронил револьвер. Это еще кто? Частый дробный звук мало напоминал человеческие шаги. Тем не менее впереди кто-то был, и, судя по производимому шуму, немалых размеров. Алексей хотел поднять свое оружие, но рука не послушалась.
Сильный порыв ветра толкнул Алексея в спину и, должно быть, замкнул где-то неисправные контакты. Над входом в подвал вспыхнула сама собой электрическая лампочка. Она была слабенькой, ватт на сорок, но Волину показалось, что зажглось маленькое солнце. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел метрах в десяти перед собой невероятно огромного черного пса с короткой поблескивающей шерстью.
Животное стояло боком, повернув к человеку удлиненную брылястую морду. Из-под обвислых щек желтоватой эмалью отсвечивали клыки. Волину они показались величиной с мизинец.
— Пошел вон, — сказал Волин и икнул. Дог дернул обрубком хвоста и приоткрыл пасть. Похоже, он никуда не торопился. Волин не мог оторвать от него глаз.
Собака и собака, не дикий же зверь. Но у этой, слишком поджарой и тонкотелой, на карикатурно длинных лапах, ребра проступали так, что их можно было безошибочно пересчитать, шкура хоть и поблескивала, но имела какой-то буроватый оттенок, бока ходили ходуном от тяжелого дыхания, а глаза с опущенной к земле морды смотрели нехорошо, косо, исподлобья и будто сквозь маслянистую пленку. Особенно не понравилась Алексею пасть. Она сочилась обильной пеной. Но прежде всего бросалась в глаза огромная коричневато-розовая плешь на плече собаки, привольно расползшаяся от самого бока до груди. Плешь шелушилась и белела шершавыми струпьями. Дог дернул мордой и не то лизнул, не то укусил себя за изуродованное лишаем плечо. Собака была тяжело, скорее всего смертельно, больна. Алексей никогда не сталкивался со случаями бешенства, но решил, что сейчас на то как раз и похоже.
«Господи, наказанье! Дурной сон. За что?» — подумал Волин, совершенно забыв о револьвере, который сжимал в повисшей руке, и сраженный приступом слабости, на мгновение прикрыл глаза.
Когда он снова приподнял веки, дорога перед ним была свободна. По двору бродили какие-то неясные шумы, но нельзя было определить их происхождение. Собака исчезла.
Сволочи! Выгнали больное животное, не захотели возиться. Усыпление денег стоит.
Но и пес не дешевый, могли позаботиться. Может, забулдыги какие-то, или сам потерялся и скитается? Забулдыги догов не держат. Жалко, мучается. И бед может натворить…
Волин, покачав головой: сюр бледнеет перед бытом — проскочил в дыру между железными прутьями старых ворот и энергично зашагал по знакомому переулку.
Впереди уже призывно светились окна родного дома.
