Аураннец, а потом лаонец подали кому-то ладонь: лезвие кинжала оставляло красные полосы, которые стали быстро набухать каплями. Приложив камни перстней к ране, маги оставили кровавые оттиски на пергаменте по обе стороны от истекающей красным ладони нерегиля — ее намертво прижали к свитку, но, похоже, самийа уже не мог сопротивляться и бессильно висел в руках у стражников.
— Теперь читай, — снова прозвенел голос Илва.
Аммар выдохнул и четко произнес:
— Я, Аммар ибн Амир, халиф Аш-Шарийа, свидетельствую заключение этого Договора и запечатываю его следующими Именами Всевышнего: Милостивый, Величайший, Миротворящий, Дарующий безопасность…
И вот тогда нерегиль закричал. Закричал так, что люди, слышавшие его, не могли забыть услышанное до конца жизни и молились о том, чтобы ни они, ни их близкие никогда не испытали бы мучений, заставляющих живое существо исходить в таком крике.
К тому времени, как Аммар произнес последнее, девяносто девятое Имя, нерегиль потерял голос и только хватал ртом воздух, как пойманная рыба. На пергамент опустилась Большая печать, раздавив сургучный оттиск с пропущенным внутри шнуром. Стражники отняли от свитка сведенную судорогой ладонь самийа.
Взяв свиток Договора за обе ручки, Аммар смотал его и сделал знак стражникам отпустить нерегиля. Тот обвалился на пол, не издав ни стона, ни звука.
— Отнесите это в сокровищницу, — приказал Аммар, перекладывая свиток на бархатную подушку. — Объявите, что этот день и два дня, последующих за этим днем, — дни праздника. Раздайте милостыню и пусть все нуждающиеся придут к воротам дворца, чтобы получить еду и одежду. Наши уважаемые гости получат обещанную награду, и пусть никто не сможет упрекнуть меня в скупости, — оба мага благодарно склонили головы.
Обойдя Камень, Аммар посмотрел себе под ноги.
Самийа лежал на боку, не подавая никаких признаков жизни, волосы, залепившие мокрое от крови и слез лицо, не шевелились дыханием. Намертво сжавшиеся в кулаки руки едва высовывались из рукавов грязной дорожной накидки.
— Пусть… он… лежит здесь. Когда очнется, передайте ему мой приказ привести себя в порядок и присутствовать на пиру.
Аммар перешагнул через скорчившееся тело и пошел к выходу из масджид. Двор перед его глазами заливало утреннее солнце.
Столпившиеся во дворе люди стали опускаться на колени, кланялись, касаясь лбом земли. Отовсюду слышались слова благодарности Всевышнему — и почему-то плач. Аммар протер засыпанные песком бессонницы глаза и заметил Яхью — тот стоял на коленях прямо перед ступенями лестницы. Его старый наставник тоже плакал.
— Поднимись, учитель, — Аммар протянул к нему руку. — И почему по твоим щекам текут слезы, ведь сейчас время радости?
Астроном лишь покачал головой, продолжая глядеть ему в лицо.
Дойдя до пруда под Старой Ивой, Аммар посмотрел на свое отражение в воде и понимающе кивнул. Его черные волосы девятнадцатилетнего юноши стали седыми, как у дряхлого старика.
…Среди грохота бубнов и свиста флейт можно было разговаривать спокойно, не опасаясь быть подслушанными.
— Откуда он узнал? Откуда он узнал все это?
Яхья осуждающе покачал головой:
— О мой повелитель, ты задаешь праздные вопросы. Какая польза тебе выйдет, если ты узнаешь ответ?
— Я и так знаю ответ, — мрачно сказал Аммар и подлил себе еще вина. — 'Ключ запирает, но и отпирает тоже', 'он имеет право призвать любых союзников', — эти сумеречники мне сказали истинную правду. Вот только забыли упомянуть, что они и есть те самые союзники и отпирающий ключ. Хорошо же они подготовились, все разузнали…
— Они исполняли свой долг, и ты не вправе винить их, — мягко заметил старый астроном. — У аль- самийа свои законы, и это не законы людей. Мы попросили их помочь в этом деле — они и помогли, но так, как принято у них в Сумерках…
К вечеру второго дня праздника у Аммара начала слегка кружиться голова — в обычные дни он не позволял себе одурманиваться вином. К тому же над садами Ас-Сурайа плыл одуряющий аромат роз. В плещущей воде огромного, длинного, в двадцать зира пруда отражались черные свечи кипарисов и огонь факелов и ламп.
Поэтому он не сразу заметил, что в Павильоне лилий стало необычно тихо. Потом он увидел, что у края ковра стоит на коленях его доверенный раб, Хисан.
— Почему у тебя перекошено лицо, о Хисан? — пытаясь шутить, спросил Аммар.
Шутка не удалась, а холодок, поселившийся под сердцем с самого рассвета, превратился в склизкую огромную жабу. Жаба толкалась в груди — Аммар понял, что самые нехорошие его предчувствия начинают сбываться.
— Во Дворе Приемов гонец, о повелитель, — Хисан заплакал.
И положил на ковер окровавленный грязный сверток из когда-то зеленого шелка. Аммар извлек оттуда свиток и углубился в чтение.
Потом поднял голову и посмотрел на раба. Хисан был родом из Мерва. Если верить письму — и гонцу, ожидавшему смерти за дурные вести в нижнем дворе, — Мерва, жемчужины Хорасана, больше не было. Луну назад его взяли джунгары.
— Где… он? — поинтересовался Аммар у командующего Левой гвардией.
Сардар аль-Масуди ответил с низким поклоном:
— Там, куда ты приказал его отвести, мой повелитель. В Алой башне.
— Передайте ему мой приказ быть в Львином дворе до окончания этой стражи. Я собираю военный совет.
Аммар помолчал и добавил:
— И пусть Всевышний поможет ему оправдать мое доверие. Потому что если он не сумеет отбросить джунгар, клянусь четвертым Именем, именем Судии, — я повешу его на том, что осталось от стен Мерва, за ноги.
-2-
Жемчужина Хорасана
…Шлепнувшись на подушку, Абд-аль-Барр, катиб военного ведомства, поднял тучу пыли. Раскладывая перед собой принадлежности для письма и бумагу, он задумался о нерадивости смотрителя дворцовых покоев: а если треснуть по ковру, какая туча подымется? Хорошо, что повелитель верных избрал местом сбора военного совета открытый свежему воздуху Львиный двор — над городом давно сомкнулась ночь, и прохлада позволила всем рассесться не во внутренних комнатах, а в самой галерее вокруг знаменитого фонтана.
От размышлений Абд-аль-Барра отвлекли шум и перешептывания. Все, кто успел рассесться на коврах и подушках, смотрели в одну сторону.
Между Хасаном ибн Ахмадом, командующим Правой гвардией, и Сардаром аль-Масуди, командующим Левой гвардией халифа, уселся некто еще не знакомый катибу. Абд-аль-Барр присмотрелся и понял, что видит источник недельного переполоха дворца и столицы, самийа, вывезенного из западных земель Яхьей ибн Саидом. Ничего особенного катиб не разглядел: самийа как самийа, в ведомствах посланий, хараджа и имений халифа лица из аль-Самар мелькали куда как часто.
Вошел повелитель верующих и все отдали земной поклон. Аммар ибн Амир сел лицом к востоку и
