Бесшумный фронт

верфь в этот день передала в эксплуатацию три новых морских корабля. Стальные конструкции Дворца культуры и науки в Варшаве в этот день поднялись на высоту сто сорок два метра, а на базу в Еленках поступили новые партии материа­лов из СССР: стальные связи для купола зала конгрессов, асбестобетонные и керамические трубы. В этот же день был пущен первый на Любельщизне сахарный завод в старинном имении .князей Замойских в Клеменсове. На складах этого завода для начала оказалось уже свыше тридцати тысяч квинталов сахарной свеклы. В Гдыньский порт с морского лова около Клайпеды возвра­тился сейнер «Гд-47», который привез семь тысяч пятьсот тридцать восемь килограммов морской рыбы. Во Вроцлаве открыт большой продоволь­ственный магазин, работающий с 4 часов утра до 24 часов ночи. Вице-министр здравоохранения заявил в этот день, что количество смертей от ту­беркулеза в Польше за последнее время умень­шилось на 52 процента по сравнению с 1945 го­дом. Доклад об этой страшной болезни, сделан­ный в Гданьске на Всепольском съезде по борьбе с туберкулезом, был основан на скрупулезном ис­следовании результатов шести тысяч курсов ле­чения, проведенных с применением нового препа­рата. В Познани, на заводе имени Сталина, при­ступили к серийному выпуску револьверных станков типа «Р.В.80», очень легких в обслужи­вании и очень производительных: их образец был встречен с большим интересом в Париже, Лейпциге и Стокгольме. Общество Крестьянской взаимопомощи сообщило, что в четвертом квар­тале 1953 года польское село получит промыш­ленных товаров на миллиард злотых больше, чем за этот же период в прошлом году.

Свыше ста тысяч человек прибыло в то воскре­сенье в Рогожницу в Нижней Силезии, где на территории прежнего концлагеря Гросс-Розен был открыт памятник-мавзолей. Прежний узник этого концлагеря, а ныне Секретарь ЦК ПОРП Ежи Альбрехт сказал собравшимся, что «...вос­поминания миллионов людей в Польше и во всем мире о гитлеровских преступлениях пробуждают священную ненависть к фашизму и вечное осуж­дение агрессии и войны». Оратор напомнил также, что «...могучей силой лагеря мира является ныне ГДР — первое в истории немецкое государ­ство, управляемое трудовым народом». Ганс Зейгевассер — секретарь Главного Комитета Гер­манского Национального Фронта — заявил, что «...Аденауэр жаждет вернуть к жизни гниющий в руинах подземной канцелярии «третьего рейха» труп германской политики «овладения жизненным пространством». Действительно, — продолжал да­лее Зейгевассер,— его ничему не, научила исто­рия. Этот канцлер агрессии взывает к самым низ­менным шовинистическим инстинктам».

Мы позволили себе перечислить все или при­близительно все пришедшие за этот день вести с фронта строительства новой жизни и борьбы за мир. И тогда, когда мы радовались нашим успе­хам, большинство не знало, что на бесшумном фронте подготавливается последний акт схватки с очередным посланцем «канцлера агрессий». Польская контрразведка предвидела, что в это утро Врукк выползет из своей норы на дневной свет. Город готовился отметить событие, которое не могло не интересовать даже самого пристраст­ного к выпивкам шпиона: в это утро возвраща­лись с учений из летнего лагеря солдаты мест­ного гарнизона.

В 11 часов 20 минут флажок с надписью «Кон­рад Врукк» передвинулся на карте города с улицы Малковского, 22 на Гданьскую улицу... Шпион стоит в толпе горожан и смотрит на знамя части, на котором вышиты грозные для него слова: «За Польшу, свободу и народ». Толпа встречающих растет. Врукк невольно вздрагивает, когда до него доносятся звуки корабельных си­рен. Это украшенные флагами расцвечивания боевые суда приветствуют возвращающихся сол­дат. Врукк стоит и молча озирается вокруг. Всюду улыбающиеся, радостные лица и руки, го­товые к приветствию.

Потом Врукк движется вместе с толпой и при­сутствует при вручении наград отличникам боевой и политической подготовки. Он внимательна слушает называемые имена и фамилии. Рука его опять манипулирует в кармане и наносит на при­готовленные кусочки картона имена: Сеницкий, Галинский, Петеральский, Огродович... Потом он царапает огрызком карандаша фамилию передо­вого офицера Павлюка и... уходит. Он явно боится всех этих людей, озаренных солнечным светом, и даже не пытается завязать знакомство с солдатами, не намеревается собирать сведения о ходе учений. Возвращается в свою берлогу рано и сразу посылает Кнець за водкой.

Глава двадцать пятая Запланированное происшествие

Все дело Врукка тщательно анализируется. Вполне вероятно, что у шпиона есть оружие и что он пустит его в ход. Он хорошо понимает: в этой схватке ему терять нечего. Жертвами пуль врага могут пасть сотрудники контрразведки, которым будет поручено задержать шпиона. С другой сто­роны, если Врукк начнет стрелять, то вынуждены будут употребить оружие и сотрудники контрраз­ведки, а шпиона надо доставить в руки следова­теля непременно живым и невредимым: для него уже заготовлены вопросы, на которые необхо­димо получить исчерпывающие ответы. Нельзя также дать ему времени на то, чтобы он в стычке уничтожил свои рапорты и стер следы преступле­ния — своего и своих хозяев. На «личном счету» шпиона вырастают длинные колонки имен людей, с которыми он общался и разговаривал. Теперь наступило время подвести баланс и предъявить его самому владельцу счета.

Наше знакомство с домом номер 22 на улице Малковского пока еще очень поверхностно по сравнению со сведениями сотрудников контрраз­ведки. Расположение квартиры номер 31 им изве­стно так хорошо, словно они сами прожили тут несколько лет. Известно также, кто занимал эти комнаты до Евгении Кнець. Для дела это совсем не безразлично.

21 час 02 минуты вечера 27 сентября. К двери шпионской берлоги подходит какой-то человек. Ему отворяет особа, имя которой написано на табличке — Евгения Кнець. У нее хорошее настро­ение, так как Врукк в этот вечер не собирается в город: он заливает водкой неприятные утренние ощущения. Евгения Кнець вежливо отвечает мо­лодому человеку, который держит в руках чемо­дан:

— Нет, такая давно уже не живет тут... Ну чем же я могу помочь, если ваша тетя, даже не изве­стив пана, перебралась куда-то?

— Я очень-очень извиняюсь, конечно... Но, по­нимаете, я издалека... Может быть, можно выяс­нить, куда она выехала? Сегодня воскресенье, уже поздно... Ведь сейчас даже адресное бюро закрыто... Что мне делать?..

— Как не стыдно, право! Вы молодой и приго­жий человек, а такой беспомощный!.. Ну входите уж, входите, а я сейчас у соседок спрошу...

Молодой человек стесняется, очень вежливо благодарит, старательно вытирает ноги и входит в кухню. Рассевшийся около стола Врукк насто­роженно смотрит на пришельца, потом переводит взгляд на его сапоги: их покрывает густой слой пыли.

— Издалека?

— Да, извините... Из-под Гдыни еду... Пони­маете, думал, что найду здесь тетю, а оказы­ вается...

— Слышал, слышал... Ладно, найдете свою тетю, не горюйте! Женщину... хе-хе-хе... трудно потерять, но легко найти... Вот моя тоже куда-то поплелась, но, конечно, вернется... Садитесь! Бу­дете стоять или нет, все равно тетю не най­дете.

Молодой человек садится около стола. Внешне ничем не выдавая себя, он зорко следит за Врукком. Вспоминает слою, сказанные однажды вече­ром офицером, записывающим на «личный счет» Врукка его новые похождения: «Просто обнаглел до крайности этот подлец! Шляется ночами по вся­ким кабакам, словно тут ему Западный Берлин или гамбургская Сан-Пауль... А днем тоже, на­верное, хлещет, пьет и спит...»

Тут, в своей берлоге, Врукк спокоен и самоуве­рен. Пришелец разговаривает с ним еще не­сколько минут. Затем слышится скрежет ключа, вставляемого в замочную скважину. Это верну­лась Евгения Кнець. Она обходит стол, чтобы сесть рядом со своим приятелем, но неожиданно спотыкается о какой-то предмет, видимо, лежа­щий около стола.

— Сколько раз я говорила тебе: мог бы уж спрятать эту свою рухлядь!.. Брось ее за шкаф и... Третий раз спотыкаюсь об этот портфель...

— Не торопись бросать!.. Лучше гляди за своими ножками... Налей-ка нам и расскажи этому пану, что стало с его тетей. Посмотри только, как он тоскует о ней!