зуд. Он отошёл метром на пятьдесят-семьдесят от походного бивуака, срубил длинный осиновый прут и привязал к его кончику тонкую бечёвку. Из-за отворота своей видавшей виды треуголки Егор извлёк рыбацкий чёрный крючок (один из трёх) качественной немецкой ковки. В качестве же грузила он решил использовать обычный медный гвоздь, очень кстати завалявшийся в левом кармане камзола.
«А где взять поплавок?», – напомнил о себе внутренний голос. – «Поплавок – в рыбацком деле – вещь наипервейшая!».
Неожиданно справа раздалось негромкое рычание, Егор обернулся: на него выжидательно смотрели тёмно-янтарные глаза Вупи, в пасти волчицы чуть заметно дрожала – в последних судорогах агонии – крупная бело-чёрная сорока.
– Очень кстати! – улыбнулся волчице Егор. – Молодец! Иди-ка сюда! Иди, иди, не бойся…. Хватит рычать, я же не отнимаю у тебя добычу…. Просто заберу два-три пёрышка. Поплавок мне, сестрёнка, нужен…
Снасть была настроена, но подлая рыба категорически отказывалась клевать. Плескалась, пуская широченные круги, в считанных сантиметрах от перьевого поплавка, но крохотные кубики моржового мяса и китового сала, применяемые рыбаком в качестве наживки, презрительно игнорировала.
– Вот же зараза! – расстроился Егор, когда рядом с поплавком вывалил из воды, продемонстрировав бронзовый бок, крупный красавец-язь. – Издевательство какое-то изощрённое, право слово…
Стараясь не шуметь, на речной берег вышли супруги Уховы-Безуховы, улыбающиеся и полностью довольные жизнью.
«Обнимаются, как всегда, бесстыдники!», – тут же занервничал внутренний голос. – «Сейчас, наверное, острить примутся, хохмить и издеваться…»
После молчаливого трёхминутного созерцания, Айна тихонько поинтересовалась используемой наживкой. Оглядев моржовые и китовые кубики, девушка язвительно хмыкнула, неодобрительно покачала головой и попросила супруга:
– Ваня, переверни дерево. Да, вот это…
Ухов снял походный сюртук, повесил его на нижнюю ветку ближайшей ёлки, поплевал на ладони и, браво крякнув, выворотил из земли – вместе с огромным корневищем – толстую (по северным меркам) засохшую берёзу. Индианка достала из ножен, закреплённых на поясе, острый охотничий нож и принялась с его помощью отдирать от ствола дерева большие пласты коры.
Вскоре она протянула незадачливому рыбаку кусок бело-розовой бересты, на котором шевелились жирные, бело-кремовые короеды, и ёмко объяснила:
– Черви – хорошо! Вкусно! Они жить в старых берёзах. Под корой. Рыба любить черви. Как Айна – Ваню…
«Полюбился нашей розоволицей красавице русский язык!», – задумчиво прищурился внутренний голос, иногда бывающий избыточно подозрительным. – «Бесспорно, она миленькая, сообразительная и добрая, но…. Как-то всё это немного странно. Очень уж быстро она залопотала по-русски…. Хотя, Айна, если верить местным легендам и преданиям, инопланетного происхождения. Вот и достоверное объяснение её неординарных способностей…».
Егор насадил на острый немецкий крючок упитанного северо-американского короеда, и уже через сорок-пятьдесят секунд в высокой прибрежной траве отчаянно прыгал крупный семисотграммовый окунь. Ещё через минуту к нему добавился килограммовый линь, переливающийся в ярких лучах северного солнышка всеми цветами радуги.
«А окуни-то здесь другие, совсем не похожие на наших, российских!», – заметил внутренний голос. – Торпедообразные такие, плавники – ярко-алые, а чешуя – очень крупная, с чёрным отливом…. Красавцы просто!».
В течение получаса он поймал ещё несколько крупных окуней и линей, а также двухкилограммовую светло-зелёную щучку. А потом на аппетитного короеда польстился кто-то очень уж крупный, кончик удилища, не выдержав нагрузки, сломалась, и неизвестный великан навсегда скрылся в тёмных водах Юкона – вместе с немецким крючком и перьевым поплавком.
– Эх, как крючка жалко! – огорчился Егор. – Если так и дальше пойдёт, то о рыбалке придётся забыть надолго…
– Не грусти, господин командор! – посоветовал записной оптимист Ухов. – У атабасков я видел много крючков, больших и маленьких. Только, естественно, костяных. Они их делают из мелких и острых костей птиц. Особенно для этого дела хороши кости вальдшнепов и болотных куликов…
– Да, собственно, и не в крючке дело! Просто это очень плохая примета, когда добыча уходит вместе со снастью. Причём, уходит, даже не показавшись незадачливому рыбаку. Кто это был? Большой сом, крупный сазан, гигантский окунь? Неизвестно…. Не к добру это! Теперь можно ожидать всяких неприятных сюрпризов. Гадостных таких сюрпризов и подлых…
День за днём путешественники сплавлялись вниз по Юкону, проходя за световой день в среднем шестьдесят-семьдесят миль. Ночное время они проводили на берегу, иногда ставя палатки, взятые из первого промежуточного лагеря, а иногда, когда было откровенно лень, и погода способствовала, то спали по-простому – около жарких костров, на подстилках из пышных еловых ветвей.
И всё бы ничего, но уже на вторые сутки пути у Егора начались существенные проблемы с его пятой точкой. Мягкое место нестерпимо болело, противно ныло и постоянно затекало. Он беспокойно ворочался на шлюпочной скамье и поминутно менял положение тела, только всё это помогало слабо. Жизнь разделилась на две части: на пытку шлюпочной скамьёй и на неземную благодать привала. Судя по отдельным репликам, и остальные соратники, исключая ко всему привыкших атабасков, испытывали аналогичные проблемы.
Окружающая их природа была типично-северной: высокие тёмно-изумрудные ели, берёзы – непривычно кустистые и многоствольные, осины – неровные и сучковатые. Иногда по берегам тянулись обширные гари, заросшие обыкновенным российским Иван-чаем, только очень высоким, почти двухметровым.
Вдоль русла Юкона постоянно перемещались в поисках корма стаи диких уток и гусей. Первые представители птичьей молоди тоже пытались подняться в воздух, отчаянно хлопая короткими крыльями и оставляя позади себя на речной глади длинные светлые дорожки.
По утрам на песчаные речные косы выходили пугливые косули, рогатые лоси и чуткие благородные олени. Часто Егор через окуляры подзорной трубы с удовольствием наблюдал за разномастными – тёмно- бурыми, светло-кремовыми, пегими, слегка желтоватыми и почти чёрными – медведями-гризли, увлечённо ловящими рыбу в мелководных притоках Юкона.
Наступил август. В рассветные часы заметно холодало, на прибрежную траву выпадали крохотные кристаллики молочно-белого инея, осиновые рощи – на дальних холмах – начали постепенно одеваться в красно-багровые одежды.
– Осина – самое главное и полезное дерево этих мест! – делился Ванька Ухов полезной информацией, полученной от собственной жены. – Там, где есть осиновые рощи, водятся лоси, косули, зайцы, куропатки и бобры. Ну, соответственно, волки, лиси, росомахи и медведи. А районы, заросшие соснами и ёлками, бедны на дичь. Там предпочитают селиться только ленивые барсуки, питающиеся лесными муравьями и прочими насекомыми, да северные белки. Они не рыжие, как наши, российские, а палевые, со светлой, почти седой опушкой…. Кстати, по поводу барсуков. Атабаски их очень уважают. Вернее, барсучий жир. Айна говорит, что его индейцы используют и в качестве лекарства – вместе с разными травами, и как топливо для светильников.
Начиная с шестых суток маршрута, Егор начал внимательно присматриваться ко всем рекам и речушкам, впадающим в Юкон.
«Джек Лондон – в своих литературных произведениях – многократно и подробно описывал данный речной путь», – нудно поучал памятливый внутренний голос. – «Главная примета – река Белая. Цвет воды у неё характерный – молочный, ни с чем не спутаешь. За «молоком» должен проявиться следующий крупный приток – знаменитая река Стюарт. Её воды имеют слегка рыжеватый оттенок. А после этого и до Клондайка – уже рукой подать. Вода в Клондайке очень чистая, практически родниковая…».
Ранним утром третьего августа 1705 года в водах Юкона появились длинные, вытянутые по течению молочные полосы.
«Ага, это река Белая обозначает себя!» – обрадовался внутренний голос. – «Скоро уже будем на месте, чёрт побери!».
