Они взяли оружие и вышли наружу, прямо в густые морозные сумерки.
– Снег перестал, – сказал Дымов.
– Да уж пора бы, – отозвался Сармаш. – Посты по пояс завалены…
Артур достал сигареты. Закурил. Протянул пачку прапорщику.
– Пойдём, я вам удобства продемонстрирую, – сказал тот, закуривая.
По еле различимой тропинке они вошли в лес, необычайно светлый, несмотря на непрестанно сгущающиеся вокруг сумерки. Было тихо, только хрустел снег под ногами да лежалая ветка трещала под чьей-нибудь неосторожной лапой. Нарушать такую благодать не хотелось, и они шли молча. Шагов через сотню лес оборвался, заснеженная земля круто ушла вниз, и там, внизу, у противоположного края расстилающейся у их ног долины замигали, заискрились крошечные огоньки.
– Деревня, – сказал Сармаш и стукнул кулаком в стену крошечного фанерного сооружения, примостившегося на краю обрыва.
– Это, что ли, удобства? – спросил Артур.
Дымов приоткрыл скрипучую деревянную дверь.
– Они самые, – ответил Сармаш.
– А поближе не могли поставить? – поморщился Артур.
– Пытались. Летом такая вонь стояла – и караула не надо: ни враг, ни друг не подойдёт. Солдатский рацион, сам знаешь.
– Да уж, – вздохнул Дымов, закрывая дверь.
– Вон, видите, – Сармаш вытянул руку. – Там, перед домами, белая полоска.
– Вроде вижу, – приглядевшись, сказал Артур. – И чего?
– Транспарант. Со Дня Революции висит. Дать бы по нему короткой очередью…
– Что на нём? Написано что-то?
– Написано.
– Вась, не томи душу! Чего написано-то?
– Чего написано? «Счастливого пути» написано.
– Ааа… А я думал – оскорбление…
– А разве это не оскорбление?! – зло спросил Сармаш.
– Да уж, – согласился Артур. – Враги.
– Ну, почему же враги? – подал голос Дымов.
– Эти-то? Точно враги. Мне Калёка рассказывал, он к ним за вином мотался, в одну хату стучал, в другую – не открывают. Он давай в стекло, вышли два хлопца с обрезами и собаку на него спустили. Ели ноги унёс.
– Может, из-за автомата?
– Он «калаш» в караулке оставил. Божится, иначе бы пса пристрелил, а потом, может, и хозяев. Хотя я лично не верю. Калёкин – трус.
– Странно, – сказал Дымов. – Любить нас, конечно, не любят, но чтоб так, с собаками…
– Тут танковый полк стоит, не забывай. Тут их землю железом терзали. Представь, твоя бы жена во двор вышла бельё развешивать, а мимо танки едут, грохот, как на войне, да ещё и рядовой Хамраев ей с башни жопу голую показывает. Как бы тебе такое понравилось?! Лично я бы хлебнул «выборовой» и из обреза бы прямо в эту жопу…
– Ладно, – махнул рукой Сармаш. – Оправляйтесь, и пошли.
– Нет уж, – сказал Артур. – Лучше я в лесок сбегаю…
В палатке они разобрали вещи и поправили спальные мешки.
– Давно мы здесь караулы мочим? – Артур прислонил автомат к стенке и достал бутылку водки из мешка.
– С августа, – ответил Сармаш.
Он нагнулся и вытащил из своего вещмешка консервную банку.
– Убери, – сказал Артур, и на столе появился завёрнутый в фольгу поросёнок.
– Это по нему сегодня зампотыл панихиду служил? – усмехнулся Сармаш, убирая сухой паёк.
– По нему, – кивнул Артур. – А также по отцу его и братьям.
Он присел на стул и развернул фольгу.
– Красота! – восхитился Сармаш.
Он воткнул штекер в гнездо и прислонил к уху телефонную трубку.
– Пост номер семнадцать, начальник караула прапорщик Сармаш. Докладываю: объект принял по списку. Печати и замки без повреждений. На посту находится рядовой Юращенко. Отдыхающая и бодрствующая смены со мной в караульном помещении…
Сармаш положил трубку на стол и отсоединил провод. Сказал:
– Оскома пьян в стельку. Жаль мужика. Был когда-то хорошим офицером…
Артур отстегнул от ремня штык-нож.
– С ума сошёл – такой тупенью, – Сармаш положил на стол свой, перочинный.
– Интересно, – сказал подошедший к столу Дымов. – Ещё ничего не решено, а мы первые полки выводим. Не подвинет ли это процесс в неблагоприятную для нас сторону?
– А что, – рот Сармаша скривился в ухмылке, – у нас есть благоприятная сторона?
Дымов задумался.
– Польша такой территорией, как сейчас, никогда раньше не обладала, – сказал Сармаш. – Несмотря на вой Валенсы о советской оккупации… Это наш единственный козырь. Хотя, если разобраться, какой уж там козырь. К нам ни линия Керзона, ни Восточная Пруссия, ни Гданьск никакого отношения не имеют. Не вспоминать же нам про Галицкую Русь… С другой стороны, если мы шум поднимем, глядишь, и бывшие хозяева встрепенутся. У «бундесов» голос на международной арене всё громче становится. О «Третьем рейхе» им, кроме жидов, никто и не вспоминает…
– Давай по маленькой, – сказал Артур, разливая водку в стаканы. – Чего нам о грустном…
– Ну, почему же о грустном? – усмехнулся Сармаш. – У нас хоть время есть котомки собрать. В отличие от других групп войск. Я тут такие письма из Чехословакии и Венгрии читал – впору удавиться.
– Да я тоже читал, – сказал Артур, поднимая стакан. – Имел удовольствие. Ну, за хороших людей…
Они чокнулись.
– Взглянуть бы на таких, – проворчал Сармаш и выпил.
– Ну-ну! – сказал Артур, потирая руки. – Не время терять веру в человечество.
И разлил по второй.
– Вам легко говорить, вы через полгода – тю-тю, – Сармаш хмуро посмотрел на Артура с Дымовым. – А мне здесь хрень расхлёбывать. И жене каждый день в глаза смотреть… Жене офицера, бля…
– За наших любимых! – провозгласил Артур и поднял стакан.
– За обманутых нами любимых, – сказал Сармаш и выпил.
– Вась, – сказал слегка захмелевший Артур. – Кончай хандрить. Мне через полчаса заступать. У меня от слёз автомат заржавеет… А твоя, Серёг, любимая небось медсестра?
– Ну, почему же. Нет. Она на филологическом учится.
– Ой-ой-ой! На филологическом! Ну прям интеллектуал на интеллектуале…
– При чём тут это? Она человек хороший…
– Нууу! Это серьёзно. А я-то думал, тебе её анатомия, как хирургу, приглянулась.
Гипоталамус, там, дуги надбровные. Первичные признаки млекопитающего…
Артур налил в стаканы.
– Да нет, друг мой, – сказал Дымов. – Душа мне её приглянулась, душа… А ты бы не пил больше. Тебе алкоголь не полезен, как я вижу…
– Ой-ой-ой! Мне доктор пить запрещает! Скажите, пожалуйста…
– Отставить словоблудие! – гаркнул Сармаш. – Рядовой Сагамонов, поставить стакан, встать и оправиться… Через двадцать минут заступать… Счастливчики! Полгода – и домой!
Артур поставил стакан на стол. Посмотрел на Сармаша и сказал:
– Какие полгода, Вась, мне Попов холостые патроны подсунул, а я за боекомплект расписался. Мне
