назвать кошмаром. В последнее время с кровельного покрытия туннеля, ведущего в аэропорт, не падали плитки, да и прежде там никого не убило, так что я чувствовала себя вполне комфортно, ведя по нему машину. Правда, я заметила, что, въехав в туннель, я невольно пригнула голову.
Нам удалось найти место на центральной парковке, так что хотя бы не пришлось ехать на автобусе от удаленных стоянок. С заднего сиденья своего «фольксвагена-жука» я вытащила чемодан и новую сумку- перевозку для Канноли — нарядный рюкзачок на колесиках с изображением отпечатков лап. Увидев это чудо впервые, я подумала, что носить его должна собака, но оказалось, что рюкзак предназначен для того, чтобы его носил на спине человек, предварительно засунув туда своего домашнего любимца. У рюкзака были удобные длинные ручки и колесики, как у чемоданов, так что его можно было катить по земле. Впереди и по бокам было много отверстий, чтобы внутрь попадало побольше воздуха. Расстегнув верхнюю молнию, я посадила Канноли в рюкзак, а затем пристегнула к ее ошейнику со стразиками специальные ремни безопасности.
Канноли в ужасе посмотрела на меня.
— Не беспокойся, — сказала я. — Я не стану застегивать молнию до тех пор, пока не возникнет такая необходимость.
Заперев машину, я записала на парковочном талоне, где мы ее оставили, поскольку прекрасно понимала, что мне нипочем не вспомнить, что машина стоит на этаже Лебедей. Вечером в воскресенье мне будет казаться, что это был… м-м-м… этаж Патриотов или, может, этаж Дельфинов. Я хочу сказать, разве можно запомнить эти названия? Да, для творчества всегда должно находиться время и место, но если бы меня спросили, я бы твердо ответила, что стоянка аэропорта Логан для него совсем не подходит.
Выдвинув ручки у чемодана и рюкзака, я поставила их у себя за спиной, а ремень сумки перебросила через грудь, чтобы сумка не спадала с плеча, когда я двинусь вперед. Думаю, зрелище мы собой являли весьма красочное. Наконец я взялась сзади за выдвижные ручки, и мы пошли. Мы продвигались достаточно быстро, но не суетливо. Чемодан на колесиках — одно из лучших изобретений человечества, которое можно сравнить разве что с ионной сушилкой для волос. Хотелось бы мне быть тем самым бизнесменом, который изобрел обе эти вещи.
Тут я услышала у себя за спиной покашливание. Оглянувшись, я увидела, что Канноли повисла на ремнях безопасности, а ее задние лапки болтаются в воздухе. Вид у нее при этом был такой, словно она ехала на велосипеде на уровне земли.
— Канноли! — завопила я. Отстегнув ремни, я убедилась, что она может дышать. Когда я попыталась снова засунуть ее в рюкзак, она заскулила. Я поговорила с ней ласково, но твердо и предприняла еще одну попытку. На этот раз Канноли зарычала, как будто я причинила ей боль.
Проходившие мимо люди так и косились в нашу сторону.
— Ну что вы смотрите? — спросила я у какой-то пары. Внезапно я пожалела о том, что иногда недоуменно поглядывала в сторону родителей, которые были не в состоянии успокоить раскапризничавшегося ребенка. Я поклялась, что буду лучшей тетей для детей Тьюлии, если мне когда- нибудь удастся выйти с этой стоянки. Я еще раз попыталась уговорить Канноли. Тщетно.
Тогда я взяла ее на руки и засунула в свою сумку на ремне. Она высунула голову наружу и тут же успокоилась.
Я протянула руки назад и повезла за собой чемодан и пустую перевозку для собак.
— Только не думай, что тебе удалось одержать победу, — проворчала я.
Я посадила Канноли в рюкзак и застегнула его на молнию лишь в тот момент, когда надо было за нее заплатить и показать содержимое моего чемодана, а затем я снова вынула собаку. К счастью, все живое нужно было проносить через рамку металлоискателя, так что здесь проблем не возникло. Одна из сотрудниц службы безопасности оказалась любительницей собак, и она даже подержала Канноли, пока я надевала после досмотра свои туфли. Мир был бы куда лучше, если бы люди в трудную минуту приходили друг другу на помощь — вот каково мое мнение.
Едва ли не первым человеком, которого я увидела, подойдя к нужному мне выходу, оказалась моя мать. На ней был костюм для путешествий — розовые теннисные туфли и турецкий спортивный костюм — а губы были традиционно накрашены ее любимой красной помадой.
Я с удовлетворением отметила, что цвет ее волос слегка изменился. Возможно, она все-таки стала пользоваться краской «Грей шик» от «Л'Ореаль», которую я предложила ей три года назад. Моя мать из тех женщин, которые носят седину как знак большого успеха. Я сказала ей: ну хорошо, делай, как знаешь, но хотя бы закрась желтизну с помощью оттеночного шампуня — подойдет «Уайт вайлет» от Артек, а большей яркости волосам можно придать с помощью полупрозрачного «Шер кристалл» от того же «Л'Ореаль».
Когда мы обнялись, моя сумка на ремне оказалась зажатой между нами.
— Мне очень жаль, правда, — сказала я. — Надо было позвонить тебе, чтобы узнать, каким рейсом ты летишь. Мы же могли вместе приехать в аэропорт.
Мама бросила беглый взгляд через плечо, а потом, повернувшись ко мне, пожала плечами.
— Мы все люди занятые, — вымолвила она.
Я знала, на какую кнопку надо нажимать, имея дело с мамой.
— Все дело в том, что я специально попыталась воспользоваться собственным одиночеством, — сказала я. Тут Канноли высунула голову из моей сумки.
— Понятно, — кивнула мама.
— Видишь ли, я не хочу становиться одной из тех женщин, которые готовы всю жизнь ждать мужчину, вместо того чтобы взяться за дело и начать заново строить свою жизнь.
Мама улыбнулась. В толпе позади нее я разглядела знакомую блестящую голову.
— Ого! — воскликнула я. — Не смотри туда, но, кажется, папа летит тем же самолетом.
— Чао, Белла! — пару мгновений спустя услышала я голос отца. Обняв маму, он вручил ей один из двух сливочных рожков, которые держал в руке. Рожки были ванильными, посыпанными шоколадной стружкой — почему-то в Бостоне все называют их джиммиз.
— Сладости для сладких, — проговорил отец.
Мне показалось, что мама хихикнула в ответ, но вокруг стоял такой шум, что, возможно, мне это только послышалось.
— Хм, — хмыкнула я, глядя на второй рожок, который папа все еще держал в руке. — Выглядит заманчиво.
Папа не сводил с мамы глаз.
— Кажется, нам через три выхода налево, — сказал он.
— Вот оно что, Лоренс Майкл Шонесси! — проговорила мама. — Выходит, ты помнишь джиммиз.
— Что ж, Мэри Маргарет О'Нилл, — произнес отец, — это, конечно, не совсем то, что мы ели в Тоскане. Но я готов спорить на альбом моего любимого Дина Мартина, что в Атланте мы сможем найти то что нужно.
— Разве Дин Мартин — итальянец? — спросила я.
— Урожденный Дино Крочетти, — сообщила мне мама.
Папа буквально расцвел, глядя на нее.
— Все великие романтики — итальянцы, — сказал он. Настала очередь мамы сиять, как медный грош. Все эти лучезарные улыбки начинали действовать мне на нервы. Папа вырядился в спортивный костюм оранжевого цвета с ярко-голубыми лампасами. Красный cornicello в золотой оправе на толстой золотой цепочке, висевший на его шее, как-то не очень гармонировал с его нарядом, а черные теннисные туфли, украшенные светящимися зелеными полосками, добавляли пестроты этому цветовому взрыву.
— Bay! — воскликнула я. — У меня такое ощущение, что вы оба для нас потеряны.
Мои родители продолжали наслаждаться мороженым, глядя друг на друга.
Я искоса посмотрела на них.
— Вы ведь не сошлись снова, нет? — полюбопытствовала я.
— Между прочим, пора бы тебе знать, что именно поэтому такие вещи называют личной жизнью, — заметила мама.
— Послушай, а не собака ли у тебя прячется в этом рюкзаке, а? — спросил отец.
— Ну ладно, — бросила я. — Не буду больше задавать вопросов. К тому же мне необходимо присесть.
