Собрание коллектива по пятницам было нашей семейной версией воскресных обедов. После закрытия салона все собирались в нем, и отец заказывал пиццу. Это давало нам возможность минут двадцать, пока не доставят еду, поговорить о бизнесе.
Но даже если вы не имели к делам никакого отношения, вы оставались по крайней мере на кусочек пиццы. Иногда стилисты, свободные от работы, приезжали пораньше, чтобы поэкспериментировать с новыми идеями. Вот и сегодня две девушки — новые стилисты — уже с час как приехали и делали друг другу прически. И теперь у обеих был такой вид, словно им просто необходимо отправиться на прогулку.
— Woila,[4] — сказала одна из девушек, подкалывая заколкой- невидимкой последнюю кудряшку своей подруге.
Мы с Марио переглянулись.
— Woila? — фыркнул Марио.
Тут в салон через крытый коридор вошел отец. На нем была длинная белая туника и расклешенные джинсы. Вызывающий наряд для человека, собирающегося пройти через множество трудностей, особенно если учесть, что ему было за семьдесят. Однако отца это ничуть не смущало. Он просмотрел пачку писем и отложил в сторону письма от риелторов и застройщиков.
— Барракуды, — проворчал отец. — Все они — стая барракуд. Скомкав нераспечатанные конверты, он бросил их в корзину для мусора.
Остальные письма отец положил на стол и принялся постукивать по нему пальцами — в точности как битники шестидесятых, когда они слышали хорошее стихотворение.
— Ну так вот, — продолжил отец. — Заседание суда объявляется открытым, так что встать, суд идет.
Это был сигнал для нас — нам следовало расставить свои стулья полукругом возле отца. Я постаралась сесть как можно дальше от Софии. Отец перестал барабанить пальцами, чтобы дотронуться до небольшого cornicello[5] — рога, висевшего у него на шее на массивной золотой цепочке. Рог, сделанный из ярко-красного коралла, обрамленного золотом, он носил на счастье. Если бы мы и в самом деле были итальянцами, я бы, возможно, знала, действительно ли «рог» по- итальянски — cornicello.
Я знала, что бывают педофилы, библиофилы, франкофилы. А мой отец был единственным итальянофилом, которого я встречала в жизни. Правда, я думаю, что стремление ко всему итальянскому было вызвано у него деловыми соображениями: «Итальянский салон красоты» звучит куда гламурнее, чем «Ирлавдский салон…» Я хочу сказать, много ли вам удастся заработать в ирландском «Салоне де Симус», даже если ту часть Массачусетса, в которой выживете, все называют Ирландской Ривьерой? Ах да, отец еще провел свой самый первый медовый месяц со своей самой первой женой в арендованном доме в Тоскане. Вероятно, итальянский опыт произвел неизгладимое впечатление на Счастливчика — Лаки Ларри Шонесси — и Мэри Маргарет О'Нилл и повлиял на имена их будущих детей.
— Есть какие-нибудь свадебные новости? — спросила Анджела у Марио.
Марио повернулся к Тодду. Тодд был мужем Марио, нашим менеджером по бухгалтерии и бизнесу, а также — вместе с Марио — одним из двух отцов моего племянника Эндрю, новоиспеченного жениха. Да уж, не скажешь, что в нашей семье все так просто и безоблачно.
Они оба покачали головами.
— Разве только то, что родители Эми доводят их до безумия, — сказал Марио. — Эндрю с Эми хотели сыграть обычную свадьбу, но ситуация с каждым днем все больше выходит из-под контроля. Совершенно ясно, что родители Эми рвутся устроить грандиозную церемонию в Атланте. Мне до сих пор не верится, что все произойдет в доме Маргарет Митчелл.[6]
— Ты хочешь еще раз посмотреть фильм «Унесенные ветром»? — спросила одна из девушек- стилистов.
— Да, — ответила я. — Кажется, это будет прямо перед выборами.
— Скажите-ка мне еще раз, — попросил отец, — родители невесты действительно странноватые?
— Разумеется, — ответил Марио, хотя на самом деле они попросту были южанами. — Кстати, папа, звонил Дональд Трамп. Он сказал, что хочет вернуть свои волосы.
В нашей семье было много необычного, и не на последнем месте среди всего этого стояли отцовские волосы. Они были гораздо темнее, чем у Дональда, и отец всегда тщательно за ними ухаживал. Утро он начинал с пригоршни мусса, придающего волосам объем. Потом приклеивал прядь за прядью к лысой макушке. Заканчивал папа спреем «Мгновенно скрывает вашу лысину». Возможно, блеск в его карих глазах и самоуверенная манера держаться отвлекали внимание от его фальшивой прически, ведь как-никак ему удалось чем-то привлечь трех своих бывших жен.
— А мама придет на свадьбу? — спросила Анджела. У меня перехватило дыхание — так случалось всякий раз, когда кто-то заговаривал с отцом о маме.
— Но она же бабушка, так что, само собой, придет, — ответил Марио. — Во всяком случае, я на это надеюсь.
Отец сжал в руке свой cornicello. Он в самом деле верил, что коралловый рог может защитить его от дурного глаза.
— Ну и хорошо. Закончим на этом, — сказал он. — Вернемся к делам.
Тьюлия распахнула дверь. Тут же трое ее детей вбежали в салон, чтобы обхватить дедушку за колени. На Маке поверх купального костюма была надета красная футболка, а в руках он держал красный игрушечный посад. Мэгги и ее кукла нарядились в голубые сарафаны, а Майлз, как и тележка, которую он тащил за собой, были желтыми. Наклонившись к Марио, я прошептала:
— Она что, кодирует своих детей с помощью цвета, как ты считаешь?
— Возможно. Странно, что отец не делал этого с нами, ведь он буквально помешан на том, чтобы контролировать других. Так и представляю себе, что теперь я бы ходил к психотерапевту и рассказывал: «Все началось с того, что у всех цвета были лучше, чем у меня…»
Тодд рассмеялся, а потом они с Марио обменялись такими любящими и понимающими взглядами, каких я никогда прежде не замечала у них.
— Думаю, это были бы чудесные воспоминания, — заметил Тодд. — «Я был второстепенным цветом: шокирующая история о том, как братья с сестрами оскорбляли брата!»
Тут в салон вошла мать Тьюлии и, пройдя мимо нее, направилась за стулом.
— Простите, — извинилась Тьюлия. — Майку сегодня придется работать допоздна, а я забыла, что на этой неделе на собрание приходит мама.
— Да ладно вам, — проворчал отец. — Все равно они скоро будут работать здесь. — Он оторвал от себя детей, и те побежала в детскую зону.
Когда люди знакомятся с нами как с группой, нам бы следовало давать им на всякий случай специальную табличку с указанием степени родства каждого. Но даже в этом случае они едва ли смогли бы сразу разобраться, кто есть кто. Обычно так происходит с большими шумными семьями. Поэтому я всегда советую всем делать записи — позднее им, возможно, придется пройти нелегкий тест на узнавание.
А ведь, ко всему прочему, мы все еще очень похожи. У всех детей моего отца были густые темные волосы и светлая кожа. Плюс к этому — большие глаза, а в дополнение к ним — почти не сходящие с лиц широкие улыбки. Да и все жены отца были весьма похожими друг на друга, если не считать того, что цвет их волос включал в себя гамму оттенков от седого до золотистого.
Иногда, если мне приходилось объяснять кому-то, кто есть кто в нашей семье, я называла бывших жен моего отца буквами А, Б и В — для простоты объяснения. Мэри — мать Анджелы, Марио и моя, была А. Мать Тьюлии, Диди, я называла Б. Линда, мать Софии, становилась в моих объяснениях В. Так действительно было проще, особенно если учесть, что неприятный для меня переход от Б к В обычно сопровождался лишением некоторого количества волос. Диди и Линда работали в разных салонах и приходили на еженедельные собрания в разные пятницы. Моя мать вообще не ходила на них.
Она поселилась вдалеке от нас и вернулась в школу, чтобы стать социальным работником — это случилось сразу после того, как она ушла от отца, что, в свою очередь, произошло после того, как он начал обманывать ее с Диди, его будущей второй женой.
Сейчас отец выглядел очень элегантно. Это могло означать, что где-то поблизости расправляет крылья его будущая четвертая жена. Мне оставалось надеяться лишь на то, что, если она будет работать с
