полна, что кажется материальной и хищной. Ее глупо не бояться. Даже если ты и в детстве не шарахался от темных углов и не спал с зажженным светом.
Тьма уже сама по себе стресс для горожанина. Особенно такая тьма - не земная, а подгорная. Тьма, которая охотится на живое.
Естественно, я не обрадовалась подобной «компании». Но и свет зажечь не пыталась. Мне отчего-то сразу стало ясно: не получится просто щелкнуть выключателем и вздохнуть спокойно. Свет надо было найти. Свет был там, где есть кто-то еще. И я пошла искать других.
Вернее, другого. Я пошла искать Дубину. Я знала, что он опять попал в переплет. Нет. Мы оба попали.
Где-то рядом раздавалось невыразимо гадкое, глумливое хихиканье и пение. Так поют и хихикают сумасшедшие, забывшие все слова на всех языках. Мычание, бормотание и нытье, периодически переходящие в тихий вой, потом снова в бормотание... Весь этот набор ужасающих звуков слышался буквально в двух шагах - и одновременно очень, очень далеко. Как минимум в конце коридора длиной в целый сердечный приступ.
Вечность я брела, касаясь руками стены, на саундтрек из преисподней. Попутно надеясь, что проснусь окончательно, так никуда и не дойдя.
Но я дошла.
И в такой же комнате, как предыдущая, обнаружила их обоих. Дубину и Безумную Каргу.
Я знаю, он называет меня Хитрая Дрянь. Я называю себя Старый Викинг. Тоже, если вдуматься, прозваньица неласковые. Хотя и с толикой самолюбования и уважения. А в этой, новой подруге, никакого самолюбования-уважения и в помине не было. Не существовало ругательного прозвища, которое описало бы ее гнусный облик и кошмарную суть. Пришлось ограничиться усеченным вариантом.
Помните скульптуру Микеланджело «Пьета»? Откровенно говоря, на репродукции шедевр смотрится лучше. В жизни ему не хватает масштабности - маленькая женщина держит на коленях безжизненное тело маленького мужчины, совершенно потерявшись на фоне окружающей помпезности. И кажется, что у «Пьеты» какой-то бытовой вид. Бесхитростно-скромный. Среди ватиканской пышности ей не место.
И точно так же Безумной Карге было не место ЗДЕСЬ. В нашем мире, где все же имеется какое-никакое добро. И разум. В подобном мире не место зрелищу, которое мне открылось. Этакой маниакально-злобной пародии на Микеланджело: ужасная старуха с выражением извращенной радости на елейно-подлой морде, держащая на коленях обвисшее тело убийцы. Убийцы и моего друга.
Впервые за долгое время я подумала о нем. И поняла, что здесь не для спасения себя, а для спасения Дубины. Потому что не могу отдать его этому... существу. Не знаю, что Карге от Геркулеса надо, но я ей не позволю.
Пока я соображала, каким оружием отбивать Дубину, Безумная Карга самозабвенно тянула свою тошнотворную песню. А может, заклинание. Я же не знаю, как звучат заклинания. Если так, то... я не хочу слышать ничего подобного. Никогда в своей жизни.
Несмотря на бессмысленность речитатива, в голосе Безумной Карги отчетливо слышались издевательские нотки. Какие-то гнусные намеки, отвратительные подначки, мерзкие шуточки.
Я не верю в абстрактное зло. Зло всегда конкретно. Оно направлено против ЭТОГО человека. Или ЭТОГО народа. Или ЭТОЙ цивилизации. Оно вонзается абордажными крючьями в живой человеческий мозг, выискивает слабые места - любовь, дружбу, надежду, уважение... Все те места, которые позволяют человеку быть человеком. И рвет их в клочья, превращая человека в зверя.
Песенка Карги была как раз такой. Со стороны легко сказать: да плюнь ты на это! Забей! Не обращай внимания! Смирение паче гордости, бла-бла-бла... И почти невозможно последовать благому совету, когда орудие зла полосует тебя, а не другого.
Не могу сказать, чтобы от бреда Карги тени сгустились или из-под мебели привидения поползли... Нет, все было куда прозаичней. Становилось все противнее и противнее, пока не затошнило. От этого ощущения я впала в бешенство и схватилась за первое, что под руку подвернулось - за спинку стула. Не то пытаясь удержаться на ногах, не то собираясь метать в Каргу предметы мебели. Одно было ясно: мое терпение на исходе.
И тогда взгляд Карги изменился. Пропала гадостная хитреца и глумливая пронзительность. Появилось спокойная жестокость и терпеливое ожидание.
А переменившись в лице, она обернулась ко мне и любезно кивнула:
- Здравствуй, сестрица дорогая!
Я аж темнотой захлебнулась:
- К-к-к-кто-о-о?
Карга подняла на меня глаза цвета плесени:
- Ты в зеркало-то глянь.
Но мне не требовалось зеркала. Я уже вспомнила, кто я есть. Ламия. Бешеная полузмея, чье сознание пронизано ненавистью, словно метастазами. Таково мое главное занятие - испытывать ненависть. И разогреваться до нужной кондиции. До кондиции разрушения.
Все было на месте - хвостище, зубищи... Ядовитый воротник вокруг шеи тоже развернулся во всей красе и аж гудел от напора крови в сосудах. И противное чувство бессильной ярости прошло. Его сменило чувство сильной ярости. Я была в родной среде. В среде уничтожения всех и вся в пределах досягаемости.
Щелкнув от переизбытка чувств зубами, я потянулась, растопырив пальцы. Потом принялась красивыми витками укладывать хвостик. Хвостик у меня был не коротенький - этак примерно метров двадцать... пять.
- Ну как, ты уже вся здесь? - безмятежно поинтересовалась Безумная Карга.
И я, приглядевшись к ней, поняла, что ни капельки она не безумна. А если сравнивать лично со мной, то она вообще может логику преподавать. В старших классах. И политологию. В вузе. Потому как прекрасно знает, что и зачем делает. В отличие от меня.
Тем более, что она делает это не в первый раз! Она познакомила нас друг с другом - новорожденную ламию и усталого параноика, узнавшего, что скоро умрет, и пришедшего спросить у смерти: за что? А вместо унылой философской дискуссии о предначертанном параноик обрел себя. Как некоторые обретают тайное знание или магические амулеты.
Мы с Викингом узнали друг друга, и срослись друг с другом, и станем защищать друг друга, пока не превратимся во врагов, что, откровенно говоря, очень даже может статься... Особенно если кто попало, произнеся издевательскую абракадабру, сможет не просто обратить меня в змеюку с асоциальным расстройством психики, но и подчинить змеиную мощь своей власти...
Страннее всего было то, что Карге зачем-то приспичило превратить меня в Черную Фурию. Мне открылось истинное имя ламии! Ее зовут Черная Фурия. «Фурия», кстати, по-испански означает «ярость». Ну так она - я - и была яростью в чистом виде. Именно свистящий в черепной коробке огонь подогревал мое упрямство. Я не собиралась отступать. Я намеревалась получить свое. А мое тут было только одно. Дубина! Он был моей собственностью. И я не собиралась его отдавать.
У Карги, кстати, тоже было другое имя. С привкусом книжной пыли и психологии - Трансакция [25].
С таким имечком и не захочешь, а начнешь выжиливать у людей их кровные. И у нелюдей тоже. Что-то она потребует с меня и за Дубину, и за это тело, вечно балансирующее на грани змеиной неподвижности и змеиной же стремительности...
Все это проносится у меня в голове гораздо медленнее черной молнии, перечеркнувшей комнату. Я не успеваю додумать мысль до конца, как обнаруживаю: бОльшая часть хвоста у меня скручена аккуратной пружиной, в которой, будто личинка в коконе, отдыхает Дубина. А в зубах я держу плечо Трансакции. И мои ядовитые зубы основательно воткнуты в ее тело, хотя еще и не разорвали ткань ее платья... рубахи... хитона... А, черт, неважно! Одежки, одним словом.
Одежка-то наверняка из плотного шелка. Рубашки из него азиаты надевали в бой. Он не рвался даже под ударом стрелы. И наконечник можно было извлечь из раны, потянув за шелковую оболочку, - и остаться при своих внутренностях.
Умная старая сука! Я брезгливо вытаскиваю зубы из ее плоти. Продолжая, впрочем, крепко держать хилое туловище ручищами с бликующими под лампой когтями. Острыми как бритва когтями.
Освободив зубы, я аккуратно ставлю на место не по- человечески вывернутую челюсть, деликатно кхе-кхекаю и произношу сакраментальное:
- Ты сссама-то к-к-кто-о-о?
- Не узнаешь сестру Трансаку? - ехидно спрашивает Карга.
- Врешшшь, - без тени юмора или раздражения заявляю я. У Черной Фурии вообще плохо с чувством юмора. - Ты мне никакая не сссессстра. И никакая не Транссака.
- Да уж, от сестры с таким имечком грех не отказаться, - полуобиженно, полунасмешливо бормочет Карга.
- Ты сссейчассс же ссскажешшшь мне, зачем ты вссе время притворяешшшься кем попало, - холодно отвечаю я и неожиданно растягиваю рот в змеиной ухмылочке - шире, чем это в силах человеческих. - А не то укушшшу...
- Надо же, догадалась! - одобрительно замечает Карга. - Да если б я не притворялась, ты бы меня уже вычислила. Оно мне надо?
Тем временем я укладываю тело Дубины на подвернувшуюся горизонтальную поверхность. Он холодный. Не как труп, но все-таки.
- Ладно, не до тебя сссейчас, придурошшшная! - решительно отмахиваюсь я и поворачиваюсь к Геркулесу.
Его запрокинутое лицо светится желтоватой бледностью, точно восходящая луна. Глядя на него, понимаешь значение слов «смертный сон». Он в коме. И не умирает лишь потому, что и я... не совсем жива.
А вот теперь мне совершенно все равно, что там затевала, затевает и еще только будет затевать Карга по имени Трансакция. Мне плевать на ее игрушки. Я с яростью (а с чем же еще?) осознаю: вот он, результат моей главной сделки, заключенной, как и все главные сделки, без участия разума. Возле инкубатора смертей я пожелала, чтобы боги, демоны, высшие силы или кто-нибудь, распоряжающийся всем этим складом утильсырья, сменил бы
