поворачиваюсь и с аппетитом разглядываю жилы, проступившие на шее и руках Дубины.
- Суккуб... - выдыхает он, с неимоверным усилием шевеля губами.
- Понял теперь, что шутки с демонами до добра не доводят, мальчик? - шепчу я и кладу голову ему на плечо. Горло человека подергивается.
Сейчас я получу то, чего мне хотелось весь день, весь этот утомительный, тяжкий день, пока я выползало из холодного, сухого, скудного мира моего в этот плодородный, теплый, сочный мир живого.
Тут моя собственная рука хватает меня за глотку и отшвыривает назад. Отшвыривает с такой силой, что я сваливаюсь с Дубины. Тот довольно быстро приходит в себя. Но не убегает и даже с пола не встает. А бросает в меня что-то маленькое, когтистое, невероятно мощное. Теперь уже парализована я.
- Хозяйка, что мне делать с твоим суккубом? - спрашивает Дубина, приподнявшись на локте. Ноги у него, похоже, не действуют.
- Зачем ты его вызывал, кретин? - хриплю я из глубины жадного, похотливого, иссушенного жаждой существа, которое бьется, пытаясь хоть пальцами ноги дотянуться до беспомощных конечностей Геркулеса.
- Мне сказали, оно ответит, если спросить... про разное, - мнется мой незадачливый напарник.
- Про что тебе может ответить суккуб? Как людей валять и насмерть трахать?
- Про тебя!
- Что про меня?
- Про твою женскую сторону!
- Какую? - от изумления я аж суккуба перебарываю, поднимаю голову и обалдело таращусь на Дубину. - Ты хоть понял, че сказал-то?
Когтистая дрянь, намертво прикипевшая к моей груди - к совершенно нетипичной для меня груди, гладкой и шелковистой - похоже, прожигает в моем теле дыру. Аккурат напротив сердца. Боль такая, что я бормочу сквозь зубы все известные мне ругательства пополам с молитвами. Не хватает ни тех, ни других. Но уже видны мои родные шрамы, они проступают сквозь кожу, как детали картинки при увеличении, они наливаются мертвенной белизной и свежей розоватостью, они рисуют по мне историю моей жизни, они выдают мою слабость и мою силу - умирать и воскресать столько раз, сколько понадобится... Как же, оказывается, я люблю мои шрамы!
Вернувшись в себя, я вдыхаю столько воздуха, сколько легкие вместят, поднимаю с пола свалившийся с меня гри-гри [Талисман вуду или амулет для защиты владельца от зла или на счастье - прим. авт.] и бросаю его Дубине. Дубина ловит амулет и прижимает к сердцу. Втягивает воздух сквозь сжатые губы и медленно сгибает ноги в коленях. Исцелился. Молодец. Я присаживаюсь рядом на корточки и пальцем оттягиваю Геркулесу веко. Он в норме.
- Вы меня что, опоили? - интересуюсь я.
- Н-н... Кто? - тормозит Дубина.
- Ты и твой распрекрасный колдун вуду, - язвлю я. И со значением поднимаю бровь.
- Мы не опаивали, - безнадежно вздыхает этот обалдуй. - Ты как увидела его, сразу рванулась, я тебя по голове...
- Понятно. Хорош у меня защитничек. А потом?
- Он пошел за жертвой. Принес. Убил. Сказал что-то - кровь забила фонтаном. И ты вошла и встала под кровь.
Вот теперь я открыла дверцу в мозгу. Существо, покрытое таким количеством сала, что уже, подобно своим гостям из преисподней, утратило пол, режет зверюшку за зверюшкой в промозглом подвале. Их трупики, осклизлые от крови, смятыми плюшевыми игрушками падают вниз, исчезая из моего поля зрения. Я вижу только складчатые колени жреца, когда распахивается кокетливый атласный халат... Скоро гора тел поднимется выше его колен и придет тот, кого он зовет.
- Тебе мало было Безумной Карги. Ты нашел Старого Хрена. Какой трудолюбивый мальчик! - Я умиленно всплескиваю руками. - Ну да, ты же всегда слушаешься старших. Она тебе в уши напела и ты побежал исполнять. Чем она тебя соблазнила, ну чем? Явлением суккуба на грешную землю через грешную меня?
- Я подумал, ты стала демоном, потому что тебе одиноко. - Дубина смотрел в сторону с таким лицом, точно это я во всем виновата.
- А став суккубом, я никогда больше не почувствую одиночества. И заведу себе много новых питательных друзей. Старых-то я первыми пожру.
Конечно, стоило бы подпускать в голос поменьше яду. Парень хотел как лучше. Парни всегда хотят любви. Иной раз даже не для себя. Для небезопасных существ вроде меня.
Дубина смотрит на меня укоряюще. Это не детская мольба: почто животину мучаешь? - но и не своеобычные уверенность и спокойствие. Что ж, мне придется удовольствоваться этим.
- Значит, Карга наворожила и отправила тебя к нему, к этому падальщику, - я тычу пальцем в пол, в сторону подвала, наполненного трупами зверей... и не только зверей. - Такой у них уговор был. Ты пришел и попросил. Что он тебе ответил?
- Что он все исправит. Что ты перестанешь все крушить. Что смерть перестанет тебя искать. Что мы поймем, зачем все!
Не хватает только слова «сэр» в конце изложения. Четко объяснено. Как на смотру.
- Потом?
- Я обещал предоставить любые материалы, необходимые для обряда.
- Припер сюда целый зоопарк. Ясно. Люди понадобились?
- Нет!
- Вольно!
Значит, главная задача Старого Хрена - обратить меня в суккуба. Ему в его Горе суккуба не хватает. Зачем? Улучшать условия службы в армии? И заодно сокращать численность самой армии? Воспоминание о сущности суккуба красуется в мозгу, словно приторное, вожделенное лакомство. Сколько удовольствия - только отпусти поводок - сколько же удовольствия, сколько пищи...
Люди мечтают, чтобы их нашли и употребили. В пищу. Чтобы пожирали, чавкая от удовольствия, чтобы находили желанными и восхитительными. Чтобы не воротили нос при виде них, чтобы не отодвигали брезгливо в сторонку. Чтобы их жизнь не сгнила в помойном баке просроченным товаром.
Люди прячутся за болтовней о небывалом сексе, о сверхъестественном разврате, об адских наслаждениях... А сами всего- навсего еда, которая мечтает быть съеденной. Суккуб - мертвая женщина, инкуб - мертвый мужчина, они хотят секса с живыми, они ищут себе пару, бла-бла-бла...
Мертвое не нуждается в половой принадлежности. Мертвое не хочет секса. Мертвое мертво. И мечтает хоть на секунду вернуть себе живость ощущений. То, что живые принимают за секс, за совращение, за страсть, за любовь - попросту еда, еда, еда! Только она действительно насыщает нашу тоску по времени, когда мы тоже были живыми! Аха-а- аххх...
За оконным стеклом ударила молния, вырос огненный цветок в полнеба и погас. Ночь вернулась. А в стекле поверх моей татуированной кривоносой физиономии нарисовалась прозрачная как лед, как лед тоскливая и мертвая как лед морда демона...
Значит, еще и это живет теперь в глубине меня.
Глава 16. Луна, факел и что-то будет
Сковырнувшись с жердочки верхнего мира, я впечатываюсь в палубу непотопляемой галоши Морехода. Хорошо хоть не лицом. И хорошо, что не в корму. Потому что корма покрыта... рыбой. И даже не столько рыбой, сколько отвратительными существами утробно-розового цвета и червеобразного вида, безглазыми, слюнявыми и верткими. Худые жадноротые чайки - и те шарахаются от черверыбок, которые, оказавшись с пойманной рыбой в одной заднице, не отвлекаются от излюбленного занятия - и лезут, лезут к бьющимся о настил рыбьим тушкам, ввинчиваются им в рот и в жабры, пенясь оптоволоконными кабелями слизи, и душат свои жертвы, и жрут их изнутри и снаружи.
Миксины. Охотники на обреченных. На пойманных в сеть и на крючок, на больных и мертвых. Мастерицы ускользать от хищников, завязывая тело в узел и превращая воду в сопли.
- Твоя добыча? - брезгливо интересуюсь я, вышвыривая за борт розовую пакость вместе с ее защитными механизмами. - Ты что тут, на глубине тралить вздумал?
- Не нравится глубинная фауна? - посмеивается Мореход. - А как же разнообразие всего сущего и «каждому свое»?
Освободив место от разнообразного сущего, хмуро усаживаюсь на банку и начинаю шарить по карманам в поисках сигарет.
- Я, конечно, понимаю: в природе не существует облико морале и деления на красивое и некрасивое. В природе существует только деление на съедобное и несъедобное. Но какого черта ты натащил сюда всякой дряни? Из просветительских побуждений?
- Так ведь это ты мечтала в бездну заглянуть, не я! - переводит стрелки Мореход. - А миксины - бездна в действии. Чем глубже, тем миксинам привольнее. На большой глубине вообще ничего нет, одна вечная тьма, холод и эти милые зверюшки, жрущие разлагающихся китов и дохлых дайверов.
- Врешь. - Проведя с Мореходом немало времени, я заметила, что у него два метода слива информации: лживый и тенденциозный. - Как всегда, врешь. На глубине не только падальщики, паразиты и тьма. Есть свет, который тамошние обитатели рождают, а потом им же разговаривают, охотятся, любят и убивают. Биолюминесценция. Самый древний сотворенный свет. Так же и с подсознанием. Есть тьма, холод, небрезгливое дерьмоедство, но и свет тоже есть.
- Который для природы то же, что и миксиновые слюни, - возможность съесть, не будучи съеденным, - парирует он.
- Как говорится, вся природа - это бесконечное склонение глаголов «съесть» и «быть съеденным»! - огрызаюсь я. - Нашел, чем удивить. Так что если ты пытаешься напугать меня кошмарами из нижнего мира...
- Нет. Не пытаюсь. - Мореход протягивает мне свою зажигалку.
Руки у меня все еще дрожат и прикурить никак не удается. Волны хлещут в борт, шипят и пенятся, как молодое пиво. Ветер срывает огонек с
