Как по черной, сверкающей дороге.
Вот, значит, что делают со временем бессмертные (или почти бессмертные) - скользят по его поверхности. Интересно, а я смогла бы? И если да, то с чего начинать?
Глава 7. «Мою смертную роль не сыграет никто за меня…»
- Я думаю, ты настоящий! – призналась я Дракону, озирая спину уходящего официанта. Никогда не видела такой возмущенной спины. Все сорок (или сколько там?) веков итальянской истории глядели на меня с этой спины. С негодованием глядели, со склочным итальянским негодованием.
- О чем это ты? – хмыкнул Константин. Он, в отличие от меня, на официантов не оглядывался и вообще не интересовался, на что способен язык тела обслуживающего персонала, оскорбленного в лучших чувствах.
- Для меня это высший пилотаж – то, что ты с ним проделал. Объяснить, что принесенное блюдо невозможно жрать, отправить на кухню, потребовать заменить… Я бы скорее отравилась насмерть или есть бы не стала, но заплатить заплатила бы. Покорно. Ну, а потом бы как минимум сутки изнывала от желания придти сюда еще раз, но уже с огнеметом. А ты защитил меня и от бессильной ярости, и от безвкусной кормежки.
- Все равно не понимаю, как это связано с тем, что я настоящий, - пожал плечами мой герой.
- Я еще когда сюда ехала, запретила себе думать: а вдруг ты плод моего больного воображения? Вдруг я тебя придумала, изнывая от безнадеги? Сама себя убедила, что мне ИЗВНЕ предложили встретиться, предложили поехать в Венецию, предложили быть вместе… Сам понимаешь, такие финты в моем состоянии удивительны, но не невозможны, - я сокрушенно вздохнула. – И до сих пор никаких доказательств, что ты есть…
Дракон поперхнулся и покраснел. Потом отвел глаза, усиленно разглядывая вид на Канале Гранде[28], открывавшийся из окна. Собственно, за вид из окна мы этот ресторан и выбрали. Точнее, я. Константину ресторан сразу не понравился.
- Давай я не буду читать тебе лекцию про сексуальные фантазии у шизофреников, а? – я накрыла его руку своей ладонью. – Ты же понимаешь: если мозг создает выдуманного любовника, он создает и все остальное. Причем именно такое, какое ему, мозгу, нравится. Если б ты оказался злым уродом, я бы получила доказательство твоей реальности еще утром, - жизнь идет вразрез с мечтами. А ты… - тут уже я покраснела.
- Ну, а сейчас? – встревожился Дракон. – Что, я наконец повел себя, как злой урод?
- Нет. Как человек, который умеет то, чего я не умею. В частности, ставить на место говорливых лаццарони, втюхивающих туристам черт-те что по утроенной цене.
- Уфф! – Дракон откинулся на спинку стула и посмотрел на меня с нежностью. И чуть-чуть – с иронией. – А я-то гадал: почему ты мне в лицо не смотришь? И говоришь словно сама с собой. Думал, может, я тебя раздражаю?
- Это я периодически представляла, как со стороны выглядит тетка, оживленно беседующая с пустым местом возле себя. Сама с собой – это еще ничего, наушник, телефон, трудоголизм, акции падают, акции поднимаются, ни дня без прибыли…
- Можно было проверить! – назидательно произнес Константин. – Знаешь, так вот…
- …надавить на глаз, спросить у портье, еще как-нибудь опозориться – знаю, знаю. Просто я решила ПРИНЦИПИАЛЬНО ничего не выяснять. – И я рассказала Дракону про нашу с Мореходом беседу на борту такси, везущего нас к причалу Академия, что возле палаццо Гварди. И о самом Мореходе рассказала. И о нашем с ним вынужденном, выморочном путешествии, откуда нет мне возврата, покуда не обретет моя душа свой кров, дом и причал. Мой спутник слушал и мрачнел.
Мне стало страшно. В конце концов, обычному человеку такие истории служат сигналом: ой, ходу отседова! Что я здесь делаю, рядом с этой ненормальной? А может, у нее ножик под подушкой? Вот решит она, что я не на вапоретто[29] сюда приехал, а в ночи в окошко забрался – да ка-а-ак прирежет меня сонного! Но если Дракон – не плод моего воображения, приходится быть честной. Пусть сам решает, нужна я ему такая или нет. Или даже – опасна я или нет…
- Он гнусный тип! – неожиданно выпаливает Константин. – Этот твой Мореход! Просто скотина. Зачем он тебя так мучает? Ему мало того, что ты пережила?
На глаза мои наворачиваются слезы. Хрустальная вазочка с пыльной псевдоикебаной в центре стола расплывается бело-красно-коричневым пятном. Кажется, это действительно мой герой. Даже от воображаемого экзаменатора, от внутреннего голоса защищать готов.
- Он грубый, но полезный, - вступаюсь я за Морехода. – Грубый, потому что я сама с собой груба. Полезный – потому что все-таки не хочу терять связь с миром… Это же часть меня, а я отнюдь не… ромашка полевая.
- Ладно. – Дракон фыркает, словно я прошу потерпеть нахального родственника, давно напрашивающегося на хорошую взбучку. – Я его все равно изведу. Но постепенно. Ты мне целиком нужна, а не фифти-фифти с этим… мореплавателем.
- Заметано. – Я бросаю опасливый взгляд в сторону кухни. Как будто оттуда в любой момент может выскочить взбешенный повар с тесаком в руке и, капая на нас кровью жертв, затеять скандал.
- Нервничаешь? – Дракон замечает мой страх и трепет.
- Ага. Всю жизнь разборок боюсь. Не ущерба, не драки, а разборок вообще. С воплями, с оскорблениями, с игрой на понижение. В детстве переела.
- Не посмеют, - убежденно говорит Константин. – Как цыпочки, изжарят другую рыбку до положенной кондиции и принесут с поклонами.
- Я, конечно, не знаток… - осторожно замечаю я.
- Зато я знаток! – смеется он. – Ты еще не поняла? Позволь представиться: повар. Шеф, критик и эксперт. Страшно?
Откровенно говоря, со словом «повар» у меня только две ассоциации – бабенция в крахмальной трубе на голове и грязно-белом фартуке и Ричард Гир в фильме «Осень в Нью-Йорке». Второе мне подходит.
А ведь совсем недавно объясняла Герке, что делить профессии на престижные и непрестижные – наша отечественная традиция, и традиция порочная. Что хороший профи и умный человек – вне дурацких установок на престижность-непрестижность. Ай-яй-яй, тетя Ася, ай-яй-яй. Что ж вы врете, как в рекламе стирального порошка какого?
Да не вру я, не вру. Просто не в силах изгнать из своего сознания глубоко советскую девушку, считающую: рыцарь-слесарь Гоша из фильма «Москва слезам не верит» - сказка, а пьяница-слесарь из соседнего подъезда – самая что ни на есть правда. Правда жизни. И приличные мальчики учатся в вузах, а неприличные – в ПТУ и техникумах. Потом все как-то спуталось, оказалось, что жизнь сложнее, мальчики – проще… Но дурацкая формула так в мозгу и осела. Так что прости меня, милый, за сверкнувшую над твоей головой огненную надпись: «Выпускник кулинарного техникума!» - это всего лишь дань безвозвратно ушедшей мне, девчонке из средней школы, которая точно знала, где искать свое девичье счастье, а где не стоит…
Впрочем, Ричарда Гира уже теснил широким плечом Жан Рено, красуясь в белом фартуке в «Истории любви», - и огненная надпись зашипела и растаяла, будто льдинка на сковороде.
- И ты с высоты своей квалификации поставил их на уши? Чтоб не мухлевали? – расхохоталась я.
- Сама понимаешь, - развел руками эксперт и критик, - нет у них другой мотивации хорошо готовить, кроме моих придирок. Конкуренции здесь отродясь не нюхали, ордам приезжих жрать негде. А уж заведениям, которые с видом на Большой канал, – тем вообще лафа. Каждый день наивные, романтически настроенные красивые девушки тащат сюда своих кавалеров. А кавалеры, очарованные своими красивыми девушками, едят все, что на столе окажется, с костями и плавниками. Спасибо, хоть бамбук не трогают, - и он задумчиво поправил ветку в букете посреди стола.
Я представила себе «кавалера», методично перемалывающего челюстями иссохшее филе, обтянутое пупырчатой кожей, украшенное по периметру серыми растопыренными плавниками с вязальными спицами костей – и содрогнулась. Дракон с усмешкой на губах наблюдал. Потом продолжил:
- И где-то раз- другой на тыщу туристов заявляется синьор Фигура де ля Стронцо[30], которому и то не так, и это не эдак. Ему подавай не разогретое, а свеженькое. И чтоб не заветренное, и на зубах не скрипело, и не горчило, и не расползалось… Одно слово - говнюк. Естественно, мое появление никого здесь не радует…
- А ты хорошо знаешь итальянский? – перебила я нахмурившегося сеньора, гм, Стронцо.
- Ну, чтоб дать им понять, чего их стряпня стоит, - на это меня хватит. Но экскурсий водить не проси – не потяну!
- А! Так ты только скандалить по-итальянски мастак! – догадливо закивала я.
- А что, разве этого недостаточно?
Наконец-то. Нам несли заказанную – уже дважды – чертовщину. Ну, то есть морского черта. Или может, не черта, а лешего. Кикимору адриатическую. Я, доверившись Константину, позволила сделать заказ и на мою персону. Все равно меню было на итальянском. Дракон по-хозяйски оглядел блюдо, вальяжно кивнул – и обед был сервирован с поразительной быстротой. Кажется, нас все-таки зауважали. Не только на Канале Гранде зенки лупать горазды, но и в морских чертях толк знают. Или как она там называлась, нечисть местная, жареная.
Восхищенная драконьей непреклонностью, я в тот день не отказала себе в удовольствии – затащила своего спутника еще в пару кафе… ну хорошо, хорошо, баров. Надо ж было проверить его познания в искусстве смешивания коктейлей, его способности сомелье и вообще… убедиться, что он есть. В результате я обнаружила себя под куполом синей-синей венецианской ночи в дымину пьяной. Собственно, никакая то была не ночь – зимой вечереет рано, город был полон туристов, а гондольеры еще заводили при
