— Да, такой и чудище проглотит и не подавится. Кстати говоря, это не растение. Видишь, где я его из винтовки подстрелил — кровь?
— Животное?
— Именно. Демоническая суть. Коборганская поделка. У него корневище, поди, огромное. Бьюсь об заклад, что еще живое. Иначе бы поймался отпечаток в жемчуг.
— Будем копать? — пожал плечами я.
— Не, ни за какие шиши. Сейчас мы его удобрим кое-чем… — Джим зло захихикал.
Секунду спустя, на свет он извлек баночку, из которой высыпал на землю небольшую кучку серого порошка. Его он полил водой, смывая в сторону стеблей. Рыхлая почва легко впитала все, не оставив на поверхности и следа.
— А вот теперь отходим — произнес Джим отбегая.
Земля задрожала. На поверхность, тут и там вылезли миниатюрные зубастые стебли, маленькие подобия тех, что Джим уничтожил, и… заорали. Никогда не слышали, как визжат кролики? Помню, когда-то у моего брата был кролик, и бабушка догадалась дать ему помидорную ботву, не зная, что та, мягко говоря, не очень хорошо переваривается. Больше всего это мне напонило именно этот визг. Продолжался он минут пять, иногда переходя на практически человеческий стон, а потом, наконец, растение затихло, а жемчужина в руке Джима засветилась.
— Что это за дрянь такая, которую ты высыпал?
— А я что, химик? Спер на каком-то заводе, уже и не помню где. Отрава жуткая. Ее одна баночка упала в реку, так вся река и водохранилище немаленькое ныне мертвы. Ну… я покумекал, и спер ящик. Как видишь, пригодилось.
Я вздохнул, взвалил на плечи мешок, и мы двинулись дальше. Компас был бесполезен, так как направление «север» за последние дни менялось уже раза четыре, и нашим единственным ориентиром было солнце. И луна.
Лун здесь две, но одна из них красивее, чем все то, что я когда-либо видел. Похоже, что она обитаемая: каждую ночь, когда на небе месяц, на темной стороне видны светлые точки.
Монах собрался с силами и стал вновь рисовать. Краска его жизни замирала в воздухе узорами и вплеталась в большой узор, который охранял монастырь… Вернее руины.
Но это не играет роли. Орден жив, пока жив последний его адепт.
Три десятка лет он поддерживал этот барьер, давая возможность чувствовать себя спокойно в его пределах. Себе и людям. Впрочем, в его попечении было немного народу: старик, медленно, но верно сходящий с ума, женщина, больная призрачной лихорадкой, и ветеран, которому в последней войне отстрелили ногу, ее отец.
Впрочем, монах не поддавался отчаянию. Он не знал, что это такое. Он делал свое дело, помалкивая и не тратя душевные силы на слова утешения, и вместо них лишь проходился камнем по лезвию своего кинжала, а потом лезвием по своей, гладко выбритой согласно всем канонам, голове. И менять в своем быту он ничего не был намерен — ведь не для этого он отрекся от имени, вступая в орден.
Убедившись, что все в полном порядке, монах вернулся к костру и, сев на свое место, стал слушать. Вдали, слышимые только ему, переговаривались твари. Они чувствовали человеческую плоть и шли за ней.
— Буря идет! — произнес монах через некоторое время, вгрызаясь в сочную плоть яблока. Только здесь, во дворе монастыря росли еще яблони, согреваемые от холодов горячим источником.
Ветеран привычно извлек длинную, странную на вид винтовку, служившую ему еще и костылем, и потянулся к баночке с жидким огнем.
— Устоим?
Монах не ответил. Он не делал предсказаний и предположений. Каждый раз, когда бродячая стая тварей подходила к выставленному им барьеру, ветеран хватался за оружие, предварительно отсылая дочь подальше, в глубь развалин, а старик читал молитвы каким-то старым богам. Но пока все обходилось. Редко когда приходилось стрелять в ту или иную тварь, которую указывал монах.
— Шанрисс, наш друг говорит, что сюда идут твари. Я хочу, чтобы ты спряталась в башне.
— Но…
— Иди.
Дочь кивнула и, бросив полный беспокойства взгляд на отца, пошла в башню. Башня одиноко возвышалась среди руин. Когда-то часть восточного крыла монастыря, ныне она была единственным уцелевшим строением, не считая куска крепостной стены возле нее.
Полубезумный старик, Хракли, вновь стал читать свои нудные молитвы сгинувшим сотни лет назад в небытие божествам. Читал он их всегда вслух, и заставить его замолчать было невозможно. Шорли поморщился, глядя на отсутствующую правую ногу. Фантомные боли последнее время изводили его едва ли не сильнее, чем призрачная лихорадка — его дочь.
Двое вынырнули из сумерек и побежали в сторону барьера. Один из них прошел легко барьер, а вот другого барьер отбросил. И тут из темноты появились твари. Собакоподобные, быстрые… Шорли невольно вспомнил, как три таких разорвали в клочья восемь человек меньше чем за полминуты. С тех пор прошли годы, но память была все еще свежа и бережно хранила те воспоминания.
Оставшийся наружи вскочил на ноги, извлек два клинка и сам шагнул навстречу тварям. Сражался он хорошо. Да и клинки у него были явно не простые. Практически каждый удар смертелен, и с каждым мгновением они вращались все быстрее и быстрее. Казалось, что убитые твари дают ему силу продолжать этот смертельно опасный танец. Вот одной твари повезло, и она укусила его за ногу, но сразу отлетела в сторону с отрубленной головой. Воин хромает, но пара ударов и хромота проходит.
— Открывайте ворота, пока моего друга тут не разорвали! — закричал его товарищ, успевший за эти мгновения добежать до костра. Говорил он с небольшим акцентом, но уверенно.
Шорли кивнул в сторону монаха.
— В нем зло, ибо оттолкнул его барьер — спокойно ответил монах и отвернулся.
— Твою… Мужик, он что, на демона похож?
Монах не ответил.
В этот момент всех накрыла волна дикого страха, если не сказать, первобытного ужаса. Даже монах поморщился. Твари жалобно заскулили и убежали, а старик, до этого читавший молитвы заверещал. Это длилось несколько удивительно долгих секунд, а потом пропало. Твари убежали, и воин, выронив клинки, упал на землю.
Чужак сплюнул и пошел к другу, а ветеран поплелся за ним. Монах возник сзади Шорли неожиданно и подхватил его, словно тот был ребенком.
— Спасибо, дружище — отозвался тот, уже привычный к тому, что монах иногда носил его на руках, если возникала нужда.
Тем временем чужак помог встать другу и двинулся с ним к барьеру.
На этот раз воздвигнутая монахом стена не оттолкнула пришельца.
— В нем было зло, раз барьер не пускал его, чужак. Переночевать я позволю, но утром — уходите.
— Хорошо, спасибо и на этом. Меня зовут Джим, это Игорь.
— Шорли. Вон тот старикан, который там пищит — Хракли. Откуда вы здесь?
Джим помог Игорю сесть у костра, и скинул рядом мешки. Шорли с интересом отметил, что, несмотря на порванную штанину и следы крови, раны как таковой нет — только проглядывает свежий шрам.
— Долгая история. Мы совершенно не в курсе, что происходит, у нас карты, которые устарели на несколько веков и мы… как бы это лучше сказать… Вот уже месяц не можем найти разумных существ, которые не захотят нами перекусить и расскажут, что же тут происходит!
— Это же пустоши, парень. Здесь вы их и не встретите. Откуда вы?
— Ну… Скажем так… Во времена Тиаль-Самира, нас положили в глубокую спячку, с наказом проснуться, когда станет плохо, вот теперь мы и выбрались.
— Врешь, испражнение Ска-Вира! — вступил в разговор монах — я чувствую ложь, так что не лги.
