Вот и закончилась рыбалка. Возвращаемся обратно в Ленинград, собираем друзей, и, в 'Гавани', под море пива — разъедаем семикилограммового язя и ещё всякой сорной рыбы — без счёта.
Сейчас Витька заявляет, что, мол, с той самой поездки он и стал заядлым рыбаком.
Но это, смотря — что под этим термином понимать.
Ну, разжился Толстый деньгами, купил яхту — небольшую, метров двенадцать длиной, оснащённую эхолотом и прочими наворотами. Спиннинги дорогущие, воблеры разные — в количествах немереных, нехилая коллекция средств от комаров и прочих мошек — всё это хорошо, конечно.
Но какое отношение всё это имеет к рыбалке?
Я так думаю — что никакого.
Рыбалка настоящая — это философская субстанция, способствующая лучшему мироощущению, не терпящая суеты и избытка комфорта.
Байка четвёртая
Не спорьте с дамами, гусары!
Ещё Денис Давыдов, в своё время, говорил о женском коварстве. Предупреждал, советовал бдить неустанно, ухо востро держать. Да что толку с тех советов? Ловушки женские коварны и изощрённы, нет от них спасения.
А гусары, они как зайчики маленькие — наивны и доверчивы….
Едем в Крым — на практику — учится карты геологические чертить, в камушках разных разбираться. Поезд тащится долго, почти трое суток. Но за преферансом, что общеизвестно, время летит незаметно.
В шесть утра прибываем в Бахчисарай, главное — никого не забыть. Пробегаемся по всем купе — будим, расталкиваем, выгоняем с вещами на перрон.
Нас встречает Начальник Лагеря — Виталь Витальевич, строит, ведёт к автобусу, пересчитывает;
— Товарищи практиканты, вас по списку должно быть ровно сорок человек, а по факту — тридцать девять. Где ещё одного бойца потеряли? Кого не хватает?
А, действительно, кого?
Вдруг от поезда — прямиком к нашему автобусу — приближается сюрреалистическая фигура: белоснежный костюм, чёрный цилиндр, тросточка. Прохожего сильно пошатывает из стороны в сторону, с первого взгляда понятно — он пьян до изумления. Кого-то он мне смутно напоминает.
— Вы, извините, кто? — Вопрошает Виталь Витальевич.
— Как это кто? — возмущается незнакомец, — Да Пушкин я, Александр Сергеевич! Не узнали, батенька? Стыдно, ей-ей.
Начальник Лагеря нешуточно смущён и сбит с толка — говорящий действительно похож на Александра Сергеевича — чёрные кудрявые волосы, бакенбарды, длинный нос.
За моей спиной раздаётся громкий хохот — это ротмистр, завалившись на землю, бьётся в экстазе.
Отсмеявшись, Кусков буднично объясняет:
— Да это он и есть, в смысле — потеряшка наша, сороковой по списку. Воронин же это Серёга — просто усы сбрил, бакенбарды пришпилил, парик нахлобучил и цилиндром где-то разжился, сучёнок. Не узнаёте, что ли?
Присматриваемся, действительно — Серёга. Молоток — классная шутка получилась!
А Воронин, пользуясь тем, что шофёр автобуса куда то отлучился, лезет на его, шофёрское, место, крепко обнимает руль и засыпает мертвецким сном.
Извлечь из-за руля его удалось только минут через сорок.
— Начинается, — ворчит Виталь Витальевич, — Как всегда, приезжает Эр Тэ, и тут же начинаются фокусы разные, разнузданные….
Через два часа приезжаем в лагерь. Нас уже ждут, геологи и гидрогеологи приехали на практику раньше на две недели. Толстый Витька близоруко всматривается в толпу встречающих — Нинку, явно, высматривает.
Устраиваемся, разбиваем палатки, выясняем диспозицию — где что, сколько до ближайшего населённого пункта, где купаться можно, что с культурной жизнью.
Всё не так и страшно: до ближайшего населённого пункта, магазинами оснащённого — километра три, до пруда с проточной водой — метров сто, и с культурной жизнью всё просто отлично — каждый вечер на двух, вместе сшитых простынях, фильмы разные показывают, после фильмов — танцы и песни у костра.
Начинаем ходить в маршруты — добывать разную геологическую информацию, собирая образцы пород горных и всякие окаменелости древние.
Крым — он весь — жёлто-синий, с редкими зелёными вкраплениями: жёлтые скалы с островками зелёного кустарника, синее небо, жёлтое злобное солнце — прямо над головой.
В лагерь возвращаемся усталые, обгоревшие на солнцепёке, потом пропахшие.
Сразу лезем в прохладный пруд, потом обед — обычная столовская еда, ни хорошая, ни плохая. После обеда — работа в камералке, волокита бумажная — описание того, что с утра увиделось, и того, что собралось в геологические планшеты.
А вечером — кино, танцы-шманцы, костры, песенки — конечно, с отдачей должного винам местным. Но вина эти, кстати, совсем неплохие, по началу пьют достаточно вяло — дневная усталость даёт о себе знать.
Но тут руководство совершает фатальную ошибку — как-то вечером нам крутят совершенно идеологически- невыдержанный фильм.
Фильм называется — 'Дюма на Кавказе'. В чём суть его — совершенно неважно, важен всего лишь один небольшой эпизод. Дюма — то ли сын, то ли отец, спорит со старым грузином — кто может выпить больше вина — француз, или грузин?
Естественно, устраивают соревнование, и пьют вино под всякие заковыристые тосты.
Дословно не помню, но звучит это приблизительно так:
— И они выпили за французов и француженок, за грузин и грузинок; за доблесть и мужество, за любовь и верность любви, за синие дали и за звёздное небо над головой….
И за каждую звезду — в отдельности….
Последнее — всем в особенности понравилось.
А звёзд в крымском ночном небе — ничуть не меньше, чем в ночном небе над горами Кавказа.
Поэтому и количество ежевечерне выпиваемого вина тут же удвоилось, или даже — утроилось.
Громче зазвучали песни у ночных костров.
Пели разное: песни бардов известных и доморощенных — про далёкие стоянки и верную любовь, про нелёгкую судьбу геолога и мужскую дружбу.
