Бормана. В нижнем холле маяка охранник резко остановился и поднял руку вверх:
— Извините, господа, но вас я не могу пропустить в подземное укрытие. Инструкции строго запрещают!
Рейхсканцлер тем временем уже скрылся за массивной железной дверью, судя по звуку его шагов, там была ещё одна лестница, ведущая глубоко под землю.
— И куда нам теперь? — недоумённо спросил Третьяков.
«Чёрный плащ» равнодушно пожал кожаными плечами:
— Не знаю, честное слово. Попробуйте спрятаться где-нибудь снаружи, только от маяка отойдите подальше. Там, недалеко от берега, имеется небольшой сосновый лесок, дюны…
За дверью старого маяка стоял тихий июньский вечер: солнце робко выглядывало из-за сиреневых туч, обещавших весёлый летний ливень, над жёлтой песчаной косой чёрными молниями мелькали шустрые стрижи, на море властвовал полный штиль, тёмная вода разлилась до самого горизонта огромным нескончаемым зеркалом…
— Чёрт, скоро начнётся нешуточная гроза, могли хотя бы выделить по паршивому плащу. Вот же жадные морды, засранцы натуральные! — всерьёз обиделся Гарик. — Если под английскими бомбами не умрём, так до последней нитки под дождём промокнем. Не понос, так золотуха…. Вот же, несправедливость какая!
Денис слегка хлопнул Третьякова по плечу.
— Кончай, любезный Фриц, ерундой заниматься! Надо быстро спрятаться куда-нибудь. В любой момент из этих сиреневых туч могут вынырнуть бомбардировщики, с ними долго не поговоришь, мокрого места не останется…
Они побежали в сторону ближайшего соснового леса, видневшегося в полукилометре на севере, за низкими сероватыми дюнами. Когда до спасительных деревьев оставалось метров тридцать, над головами угрожающе и зловеще загудело.
Добежав до леса, Денис крепко ухватился руками за тёплый ствол высокой сосны, задрал голову вверх: два тёмно-тёмно-зелёных самолёта грузно заходили со стороны моря, оставляя мрачные сиреневые тучи чуть в стороне.
— Вот же, блин горелый! — Третьяков перешёл на язык рязанских берёзок. — А как же хвалёные немецкие асы, а? Где эти непроходимые кольца Генриха Геринга? Бардак полнейший! Нет, надо же: столько дешёвого трёпа, а как доходит до дела, так только полный пшик! Я бы на месте Гитлера — вешал бы всех этих хвастунов на Центральной площади Берлина. Причём, сугубо за интимные места…
Денис, ловко упав в невысокие кустики вереска, сильно дёрнул Гарика за брючину:
— Капитан Третьяков, немедленно замаскироваться! Перейти на немецкий язык! На гауптвахте сгною — при первом же удобном случае!
— Я воль, герр майор! — падая на землю, пообещал Гарик. — Просто стало обидно…. Как пивной шнапс жрать под дикую утятину, так все равны. А как прятаться от английских бомб, так пожалуйте на улицу, ибо мордой и экстерьером не вышли…. Вот же, лицемерные уроды! Ничего, сейчас вам английские джентльмены подбросят красного молотого перца — под ваши трусливые хвосты…
Но английские бомбардировщики повели себя более чем странно: сперва разошлись в разные стороны, синхронно ложась на боевые развороты, (Денису даже на секунду показалось, что крошечные чёрные точки — тяжёлые авиабомбы, закреплённые под фюзеляжами самолётов — слегка задрожали, готовясь сорваться вниз, прямо на здание старого маяка…), и вдруг…
Вдруг, самолёты одновременно начали резко набирать высоту, разворачиваясь при этом в сторону моря. И минуты не прошло, как их тёмные силуэты навсегда растаяли в таинственном сумраке сиреневых грозовых туч…
Денис не мог поверить своим глазам:
— Что, собственно, произошло? Почему они ушли, так и не сбросив ни одной бомбы? Старались, старались, потеряли восемь самолётов, а в последний момент — ушли? Такое впечатление, что в самый последний момент они по рации услышали строгий приказ: — «Отбой! Всем следовать на базу!».
— Не так всё просто, командир, — Третьяков стал до неприличия серьёзен. — Очень даже возможно, что всё именно так и было. В том смысле, что им пришла однозначная и строгая команда, мол, бомбы не сбрасывать ни в коем случае…
— Это что же, английская королева, вдруг, ни с того, ни с сего, решила, что Мартина Бормана необходимо оставить в живых? Решила и срочно отозвала бомбардировщики назад?
Гарик заметно смутился, но быстро взял себя в руки:
— Не могу я тебе, Дэн, всего рассказать. Извини! Конечно, ты — командир «Омеги», и это обсуждению не подлежит.…Но эта операция (она называется «Северный остров», ничего хитрого), имеет международный статус. Сейчас мы впервые с англичанами и американцами работаем бок о бок. Наша с тобой задача — вычислить эту секретную лабораторию, не более.
Денис чего-то подобного и ждал, поэтому особо возмущаться не стал, только желчно уточнил:
— Следовательно, эти слова рейхсканцлера — о желании генерала Франко отозвать меня через две недели в Испанию — совсем не шутка? За этим стоит что-то серьёзное?
Третьяков нахмурился:
— Я сразу предупреждал, что ты будешь против. Но они, которые в погонах с большими звёздами, ничего не хотели слушать…. Тут, насколько я понимаю, дело даже не в тебе. Генералиссимуса Франко надо от этих дел отмазать — во что бы то ни стало…. Большая политика, чтоб её! Как выражается наш общий знакомый Мартин Борман.
— Это означает, что я должен пальцем показать на эти долбанные центрифуги, после чего незамедлительно отбыть в Испанию, чтобы создать сеньору Франсиско Франко безупречное алиби?
— Точно так, — Гарик упорно смотрел в сторону. — Ты отбываешь, лучше — с каким-нибудь заметным скандалом…. Проходит недели три-четыре, и только тогда на нужном объекте происходит эффективная диверсия. Только так и не иначе…
— Да пошёл ты!
Третьяков совершенно не обиделся:
— Я же их, козлов важных, предупреждал. Не подействовало…. Сразу же ответ: мол, у майора Леонова любимая жена в Союзе осталась, куда же он, красавец писанный, денется — с этой подводной лодки? Суки…
Дождь пошёл неожиданно и сразу: тяжёлыми косыми струями, в полной тишине, действенно остужая разгорячённые головы. Потом из сиреневых туч ударила одинокая молния, солидно зарокотал гром…
— Ладно, будет официальный приказ, вот тогда и подумаем, — высказался через минуту Денис. — А пока будем решать текущие задачи: лаборатория пока даже и не найдена. Вот найдём, дождёмся однозначного чёткого приказа, вот уже тогда…
Одновременно сверкнуло сразу несколько молний — непривычно тонких и длинных, долгий и низкий гул грома — сразу на несколько минут — тяжело завис над морским берегом.
Вечером следующего дня они без всяких проблем получили у миляги Шульца комплект необходимых пропусков — в сопровождении цветистого букета наставлений и пожеланий:
— Рейхсканцлер лично просил меня передать в ваш адрес, господа, наилучшие пожелания и искренние уверения в его безграничной дружбе. Партайгеноссе Борман был вынужден срочно отбыть в Берлин: срочные дела, личный звонок фюрера, вы же понимаете…. У меня остались подробные письменные инструкции. Письменные! — Шульц демонстративно помахал в воздухе мятым листком бумаги, густо исписанным убористым почерком. — Итак, командиром вашей временной группы назначается…, - Шульц выдержал классическую театральную паузу: — Штандартенфюрер СС, герр Бернд фон Готфрид!
Левая дверь, ведущая из кабинета криминалдиректора в полную неизвестность, абсолютно бесшумно распахнулась, и в помещение проник (возник, просочился, нарисовался прямо из воздуха…) субъект в чёрной форме, с погонами штандартенфюрера СС на плечах. Весьма элегантный субъект: высокий, стройный, худой, но с ощущением некой скрытой силы, подтянутый, тщательно выбритый, лет сорока пяти — сорока семи.
