ржавья, пригодный для мены. Но только Ив встал с ящика, решив отправиться на поиски, как Мишка грубо пихнул его назад:
— Рано еще, цистерна не подошла.
— При чем здесь цистерна? О чем ты?
— О крематории, — отвечал Мишка-Копатель.
— Крематорий? — Иванушкин изумился. — Но я же тебе заплатил! Почти все барахло за пятый сеанс отдал. Ты что, не помнишь?
— Не надо так волноваться! — Мишка-Копатель похлопал Иванушкина по спине. — Я помню и в журнал, как положено, записал. Думал, порядок на все сто. Просто уверен был, что на прикопку едем. А оказалось с тобой не так просто, — Мишка знаком подозвал копателя с журналом, полистал замусоленные страницы, наконец отыскал нужную. — Вот, записано: 'Иванушкин, двести седьмой огород, созревание примерно июнь-июль… прикопка оплачена.'
— Оплачена, вот видишь, оплачена! — радостно воскликнул Ив.
— Погоди, — Мишка нахмурился. — Здесь еще примечание: 'Нарушение перекачки'. И значит — крематорий, а не прикопка.
— Какое нарушение? Я ничего не нарушал, — пробормотал Иванушкин растерянно.
— А пятый сеанс? Разрешено только четыре сеанса на мене, а пятый сам по себе нарушение перекачки. Клубень слишком большой получается. Или уж не знаю что там у них. Но пятый сеанс строжайше запрещен. Это преступление и карается по всей строгости законов Великих огородов!
— Но я же не знал! — Ив беспомощно протянул руки к Дине, будто она могла помочь и защитить.
— А этого никто из огородных не знает, даже я не знал прежде, пока сам не столкнулся с таким прискорбным фактом, — ухмыльнулся Мишаня. — А вот и цистерна пришла. Так что поторапливайся, допивай, доедай и пошли.
— Но почему меня не предупредили? — закричал Иванушкин, оглядывая жующих и пьющих копателей. — Почему?
— Вопрос не ко мне, — завил Мишаня. — Я не менамен.
Дина презрительно пожала плечами:
— Сколько раз твердила: не усердствуй! В огородах главное — не высовываться. Первые ростки непременно морозом прихватит — али не знаешь! А он в ответ: я умнее всех… Вот и допрыгался, умник хреновый.
— Так ведь ради тебя!
— 'Ради тебя', — передразнила Дина. — А что мне досталось? Лифчики, трусики, мелочишка всякая, другие за один сеанс больше получают. А ты как был бестолковым, там и остался. Другие мазилы в ТОИ давно пристроились, в Консерве живут, а этот, куда надо, никак попасть не мог. Так ступай в крематорий — заслужил!
'Аэрокар был', — хотел напомнить Иванушкин, но опять не осмелился, лишь посмотрел на Дину прощально и прощающе и проговорил тихо:
— Я тебя люблю. Сейчас в печку пойду, но все равно… — у него перехватило дыхание. — До последней минуты думать о тебе буду. — Глаза Иванушкина увлажнились.
Дина хотела садануть в ответ что-нибудь язвительное но поперхнулась и закашлялась сильно, до слез.
— Не печалься, яблочный мой, — Мишаня ободряюще обнял Иванушкина за плечи. — И далась тебе эта Траншея! Там можно лежать и гнить еще лет сто. Никто не знает, когда это воскрешение наступит. А тут, фр-р, огонек, чисто, красиво, и никаких ожиданий. Я бы на твоем месте даже рад был. Жаль, благословения у Трашбога не получили. Ну ничего, сами осилим! Ты у нас мужик крепкий, о-го-го, какой мужик! Пять сеансов на мене! Герой просто! Ну что такое для тебя какая-то паршивая печка?
Иванушкин после этих слов покорился. И прежде Иванушкин не часто роптал… Или, наоборот, часто? Он не помнил теперь.
'Так ведь не воскресну', — подумал с тоскою.
Они уже подошли к низенькому, наскоро слепленному кирпичному бараку с черной трубой. Гора жмыхов у входа говорила о том, что печь пока не работала. Копатели, что обслуживали крематорий, распивали уже вторую бутылку самогона, закусывая крупной редиской.
— Не воскресну, — повторил Иванушкин вслух. — А так хотелось.
Иванушкин жадно огляделся, стремясь запомнить каждую мелочь. Крематорий задней стеной примыкал к Золотой горе. И сейчас серые ее бока казались величественными и прекрасными, а ржавые куски железа, прикрывавшие норы, искрились золотом в лучах послеполуденного солнца. И тут Иванушкин увидел, что одна самодельная дверь приоткрылась, наружу высунулась голова в огромном зимнем малахае и приглашающе кивнула. Иванушкин не понял. Голова закивал энергичнее. Иванушкин отвел взгляд. Между ним и спасительным лазом стоял один из подручных Мишани. Ив сунул руку в карман в надежде нащупать нож, но нашел только две однофиковые монетки. Ив вытащил их и принялся рассматривать, не в силах придумать, что можно сделать с двумя фиками, стоя в очереди в крематорий.
При виде фик копатель оживился.
— Эй, парень, кидай их сюда, все равно в печке они тебе без надобности.
Иванушкин кинул, только не в руки копателю, а на землю. Тот нагнулся поднять. Иванушкин перепрыгнул через него, будто в чехарду играл, и помчался к спасительному лазу.
— Стой! — истошно завопил Мишаня, но Иванушкин уже скрылся в норе.
Тут же ловкие пальцы накинули беглецу петлю на запястье левой руки, раздался шепот: 'За мной', и веревка натянулась, увлекая Иванушкина в глубину лаза. Когда копатели гурьбой подбежали к норе, там уже никого не было видно. Чертыхаясь, с третьей попытки Мишаня зажег вечный фонарь и осветил проход. Почти сразу же туннель раздваивался, и было совершенно не ясно, в какую из дыр нырнули беглецы.
— Тихо! — рявкнул Мишаня и предостерегающе поднял руку.
Несколько секунд он вслушивался. Где-то совсем рядом по руками и ногами ползущих шуршали камешки. Но в каком из двух проходов — этого он сказать не мог. Копатель медлил, его дружки тоже. Все подземное — это для трашей, сюда копатели заглядывать не любят — боятся.
— Разделимся, — предложил Мишаня.
— Но фонарь один, — резонно возразила Дина.
— Значит, поползете в темноте! — рявкнул Мишка-Копатель.
— Ну уж нет! — в один голос отозвались подчиненные. — В этих ходах в два счета заблудишься. Без фонаря ни-ни, это тебе не грядки.
Мишаня выругался, пнул одного-второго и сам полез в нору. Добравшись до развилки, осветил фонарем оба коридора. Один из них поворачивал шагов через десять, а второй — вновь ветвился. К тому же здесь недавно произошла осыпь, потолок подперли обрубками бревен. Сверху противно монотонно капало, свежая осыпь в свете фонаря влажно блестела. Мишаня выбрал тот ход, что ветвился, и яростно работая локтями, пополз вперед.
Глава 10. КАФЕ 'ВЕЛИКИЕ ОГОРОДЫ'.
Надо было что-то делать, но что — Генрих Одд не знал. Он долго бродил по улицам, устал, зашел в привычный 'Макдональс', съел комплексный обед, потом вновь ходил по проспекту взад и вперед. И вот наконец зашел в кафе и заказал кофе. Теперь он сидел за столиком, помешивая крошечной ложкой черную жидкость в чашке и медленно обводя посетителей глазами. В кафе было пустынно и уныло. Несколько тощекошельковых бизеров за отдельным столиком примитивно надирались водкой. Бармен в косоворотке скучал и старательно выковыривал из зубов остатки пищи.
На мгновение взгляд Генриха задержался на девушке в ярких бриджах, с ниткой голубых пластмассовых бус на шее, с выкрашенными золотом волосами. Скользнул, метнулся в сторону, вернулся. Что-то зацепило, заскребло внутри. Одну часть Генриха потянуло к незнакомке необоримая сила, а другая половина души отшатнулась. Генрих сморщился, будто съел что-то кислое. Незнакомка на него посмотрела.
