— Хватит реветь, пошли, пока не явился старший огородник! прикрикнула на них Ядвига.
Бертиков с Васяткой взялись за ручки тележки и поволокли ее через грязь. Три сестры шли сзади. Дина мысленно прикидывала, сколько можно запросить за свою долю наследства. Ядвига ломала голову, где взять саженцы яблонь для выполнения папашиного завещания. Может быть, раскидать косточки, пускай пока дички растут? А потом она как-нибудь научится их прививать? Весной наломает в чужих садах веток. Не покупать же осенью на огородном базаре саженцы по диким ценам! Все равно торговцы жульничают, и из саженцев всегда вырастают дички.
У Ирочки был отсутствующий взгляд — Ирочка обдумывала новую картину. На полотне на фоне черного должна разместиться нагое мужское тело равномерно красного цвета с головой Бертикова. Весь вопрос, где взять чистый грунтованный холст? На остальное Ирочке было плевать.
Мужчины скоро выбились из сил, и Ядвиге с Диною пришлось их сменить. А когда повернули с дороги на рыхлое поле, тележку уже волочили впятером. Наконец Ядвига сказала: 'Здесь', и похоронная процессия остановилась. Серое небо нависало низко и давило. Ожидался дождь.
Развязали сверок. Под одеялом оказался совершенно голый человек, худой, узкогрудый, без возраста, с мучительно-напряженным выражением лица. Бертиков взял его за руку. Лицо огородника вытянулось, сделалось изумленно-глуповатым.
— А пульс-то есть.
— И должен быть, — отвечала Ядвига.
— Так он что, живой?
— Я же объясняла! — раздраженно воскликнула Ядвига. — Он — жмых.
— Он воскреснет, мы воскресим его! — выкрикнул сын Васятка и почему-то захлопал в ладоши.
— Надо торопиться! — Ядвига вязалась за лопату.
И тут хлынул холодный частый дождь. Капли зашлепали по голому телу. Вода скапливалась в закрытых глазницах, в уголках рта, стекала по щекам. Влажная прядь редких волос на лбу завернулась колечком. Но сам жмых даже не вздрогнул.
— Скорее! — почти истерически выкрикнула Ирочка. — Ему же холодно! — И плотнее закуталась в просторный плащ.
Наконец яму вырыли. Перепачканными в земле руками Ядвига прикрыла лицо жмыху куском полиэтилена.
— Ну что, опускаем?
Все замерли в нерешительности. Васятка жалостливо взглянул на Ядвигу.
— Я его любил, — Васятка всхлипнул. — Как же я буду без него?
Ядвига не ответила, и первой взялась за угол одеяла.
— Лучше бы он просто умер, — проговорила тихо Ирочка. — Нам было бы проще.
Через два часа они сидели в старом домишке Папаши, пили черноплодную брагу, закусывали квашеной капустой и картошкой. В углу распалялась жаром железная печка. Когда закуска кончилась, побежали во двор, надрали морковки с грядки, начистили и принялись жевать. Всех мучил страшный голод. Верно, от страха.
— У Папаши где-то мясные консервы припрятаны. Надо отыскать их и съесть, — предложила Дина.
— Вот он воскреснет, и покажет тебе, как жрать его консервы, пригрозил Васятка.
— Да не воскреснет он, все это чушь! В общем, так, я его сапоги забираю, и машинку счетную, и свитер, — объявила Дина.
— Свитер у меня, не все тебе хапать, дорогуша, — заметил Ирочка.
— Нахалка! Ты стаканы вчера забрала и одеяло теплое! — взвизгнула Дина.
Она вся дрожала от обиды. Опять ее обделили, опять ей ничего не достанется. А она самая младшая, ей вообще шестнадцать, не то, что этим коровам-перестаркам!
— Прекратите! — повысила голос Ядвига и стукнула ладонью по столу. Нам Папаша такое сокровище оставил, а вы из-за какого-то тряпья грызетесь!
— Разум Папаши должен перейти к кому-то одному. Делить его на две части просто варварство, — заявил Васятка.
— На четыре части, — поправила его Ядвига. — Тебе, братец, полагается только четвертушка.
— О чем вы балакаете! — воскликнула Дина. — Разум целый, не целый… Мне нужны теплые колготки и новые сапоги!
— Динуля, яблочная моя, — раздался над ухом бархатный голос Бертикова, — у меня такие трусики есть голландские, да еще кофточка, закачаешься… — Он накрыл ладонью Динину ладошку. — Тебе Папашин разум ни к чему, ты же женщина, в конце концов, и красивая женщина. А я в долгу не останусь.
Дина растаяла от прикосновения этих больших и уверенных рук. Ей хотелось попросить еще куртку и сапоги, но Бертиков смотрел так выразительно, что Дина почему-то уверилась, что куртку и сапоги он подарит ей непременно. Просто так. После.
И Дина кивнула, соглашаясь. И потянулась простудными губами к полным ярко-красным губам Бертикова.
Ядвига уверенным жестом сдвинула пустые стаканы и тарелки, и Васятка водрузил на стол тяжелый баллон. Ядвига взяла плетенку из белых проводов, чем-то похожую на головную повязку, повертела.
— Я первая, — заявила Ядвига, и надела на голову паутинку из проводов.
Несколько секунд она сидела неподвижно, не решаясь повернуть ржавый тумблер на боковой приставке баллона.
— Подумай, Вигуся, прежде чем пить, — вкрадчиво заговорил Бертиков. Разум-то Папашин — мужской. Ну и кем ты станешь после этого?
Ядвига не ответила, резким движением повернула тумблер. Лицо ее секунду оставалось растерянным, а потом помертвело.
Ирочка налила себе полный стакан браги и осушила залпом.
— Ерунда. Я вообще ни во что не верю.
— А пить разум будешь? — живо спросил Бертиков.
— Буду. — Ирочка шагнула к печке и протянула ладони к огню.
— Это великая ошибка, делить разум на четыре части, — вновь вернулся к прежней теме Васятка. Его никто не слушал.
Бертиков, следивший за индикатором на баллоне, щелкнул тумблером и остановил перекачку.
Ядвига несколько секунд сидела неподвижно с закрытыми глазами, потом медленно стащила с головы белую паутину проводов.
— Ну, как? — живо спросил Васятка.
Ядвига беззвучно пожевала губами, скорчила брезгливую гримасу и наконец выдохнула:
— Противно.
Следующая очередь была Дины, но Дина отрицательно мотнула головой, и тогда вперед выдвинулся Бертиков.
— Я вместо нее.
— Облапошил, значит, дурочку, — усмехнулась Ирина.
— Прошу не оскорблять! — ринулась на защиту Бертикова Дина, и глаза ее сверкнули синими огоньками. — У нас соглашение добровольное. И вообще женщине вся эта чушь ни к чему! Творческое начало всегда принадлежало мужчинам.
— Неужто думаешь, что Папаша тебе творческое начало оставил? — Ядвига попыталась рассмеяться, но лицо ее перекосилось от боли.
А Бертиков уже присосался к баллону, и физиономия его под белой сеткой проводов выражала высшую степень блаженства. Ирочка подскочила к столу.
— Следи, чтобы он лишнее не сожрал! — приказала она Ядвиге. — Он такой, он все может слопать!
— Я слежу, — сообщил Васятка. — Потому как моя теперь очередь пить.
— А я, значит, последняя, — Ирочка понимающе скривила губы.
