вновь подались вперед и вздыбили плечи. Я — защитник жмыхов и полномочный их представитель! А ты за мной наблюдать!
Андрюхин спешно отполз за черную тушу мусорки.
— Вы не так меня поняли. У меня для копателей особые поощрения…
— С каких это пор ты полномочный представитель жмыхов? — изумилась Дина, оглядывая Мишку, будто в первый раз видела. — Ты же главный обиратель, за их счет живущий!
— Да, обиратель! — Мишка дерзко выпятил губы. — А думаешь, я не страдаю от этого? Еще как страдаю! У меня душа разрывается при мысли о наших бедных жмыхах! — Мишка стукнул себя кулаком в грудь. — Но я всегда осознавал всю тяжесть их положения. Я за них биться буду и костьми лягу! Ив, дорогой! — Копатель патетически вскинул руку. — Ты там, в земле, будешь лежать, а я за тебя здесь сражаться, за твое воскрешение!
— Надо что-то другое делать! — выкрикнул Иванушкин с тоской и осекся, потому что совершенно не знал, что же это другое.
— А ты молчи! — пискнул внезапно Андрюхин, высовываясь из-за мусорки. — Ты наполовину уехавший, и огородные дела тебя не касаемы. Теперь новый закон: частичные эмигранты, как и полные, не голосуют.
Им сделал суетливое движение, будто хотел прикрыть лицо руками, но потом справился с собою, и лишь спросил жалобно:
— Извините, но какой я эмигрант? Я всю жизнь огородный житель.
— Мало ли где тело твое живет! — разбушевался Андрюхин. — Разум-то свой ты на мене продал и тю-тю, уехал твой разум к бизерам. Эми-гри-ро-вал. Значит, ты — частичный эмигрант. И ты, можно сказать, там уже живешь.
— Не замечал… — честно признался Иванушкин.
— Подойди ко мне, свеколка моя, я за тебя проголосую, — позвал агитатора-кандидата Мишка- Копатель.
Тот опасливо приблизился. Мишаня взял у Андрюхина бюллетень, долго изучал, морща надбровные дуги. Потом достал ручку и жирно исчиркал бумажку, поглядел издалека, любуясь, и уже хотел сунуть в Андрюхинский ящик, но кандидат ловко выхватил из Копателевых рук бюллетень, развернул сложенную вчетверо бумажку и принялся внимательно ее изучать.
— В чем дело?! — рявкнул Мишка-Копатель.
— Проверяю, правильно ли все оформлено, — невозмутимо объяснил кандидат. — Вдруг вы где- нибудь ошиблись, я тогда поправлю.
— Поправишь? — при этих словах даже Мишаня опешил.
— У вас правильно, — спешно заявил Андрюхин и опустил бумажку в ящик.
— А ну ребята! — приказал Копатель подчиненным. — Проверьте-ка его шкатулочку.
Повторять не пришлось. Кандидата тут же повалили на землю, сорвали с него заветный ящик и разломали. Только внутри бюллетеней не нашлось — ни 'за' Андрюхина, ни 'против'. Оказалась там только мелко резаная бумага.
Мишаня схватил горсть бумажных кружев, повертел в руках, разглядывая изумленно, и вдруг выдохнул:
— Бросай его за ворота!
И Андрюхина бросили.
Иванушкин долго смеялся, а потом хотел вернуться в дом, потому как внезапно накатила слабость, и ноги стали подгибаться. Но мясистая длань Мишки-Копателя легла на плечо и настойчиво подтолкнула к машине.
— Куда это ты, яблочный мой? Решил смыться под шумок? Нет, друг мой, последний долг жмыха исполнить надобно. А мне — святой долг копателя.
Иванушкин дернулся — но куда ему вырваться из Мишкиных лап!
— С соседями могу проститься? — спросил будущий жмых покорно.
— Нет.
— Ну хоть издали поклониться?
— Валяй.
Соседи наблюдали за происходящим, тая дыхание. Кто с крыльца, а кто из дома, из-за картонных шторок выглядывал. Но были и посмелее, те, кто до самого забора добрался. Забор у Иванушкина богатый, каждую штакетину венчает пустая консервная банка с яркой этикеткой, не с помойки ржавье, а новенькие, недавно с мены. Ив подумал, что соседям на память достанутся его банки, будут соседи вспоминать его иногда. И улыбнулся. Но тут же улыбка сползла с его губ: Мишка-Копатель деловито сгребал в свой мешок банки с забора.
— Ах, какие баночки! — восторженно причмокивал он. — У меня в коллекции ни одной такой нет! И что за несправедливость такая? Или, может, эти штучки за пятый сеанс на мене дают?
— Кажись, Ив еще ходит, а его берут, — подивилась толстуха-соседка в блестящем халате, пошитом из пакетов с мены.
— Дозрел, значит, — авторитетно заявил пожилой огородник в массивных очках без стекол и с окладистой бородой, обильно политой прошлодневными щами.
Бабка в платке в горошек и засаленной мужской куртке пихнула соседку в бок:
— Динка прискакала в наследство огород получать.
— А вырядилась-то как! — всплеснула руками толстуха. — Будто не огородная, а к бизерам уезжает завтра.
— Никуда она не уедет, — авторитетно заявила бабка. — На мену ей одна дорога. Вот я на мену не бегаю, и никто меня никогда не прикопает.
— Тебя просто закопают скоро, — хихикнула толстуха.
— Да я тебя дуру толстую переживу! — завопила бабка. — Я-то знаю, что ты на мену таскалась. Нет, скажешь? А платье у тебя новое откель? А помада? Или на помойке нашла? Или мужик твой непутевый в огороде откопал, когда ведро бражки черноплодной выжрал?
Яростная атака принудила толстуху к сдаче:
— Один раз всего, — призналась она.
— А тебя больше, чем на раз, и не хватит, у тебя мозг не больше морковки.
Черная машина давно уехала с двести седьмого огорода, а соседи все еще продолжали ругаться, выясняя, кто станет жмыхом, а кто сохранится нетронутым огородником.
Глава 5. ОГОРОДНЫЙ 'МЕМОРИАЛ'.
Одд покинул мену уже после полудня. Несколько минут его синий аэро летел по международному шоссе, а потом резко свернул и помчался, набирая высоту, над Шестыми огородами. Возможно, кто-то мог подумать, что Одд спешил прямиком на Вторую заборную. Но чтобы попасть на Второю заборную, надо обогнуть Чумную лужу справа. А Одд обогнул ее слева, по дуге облетел огороженный высоченным забором поселок менаменов с трехэтажными кирпичными коттеджами. Со сверкающих крыш прощупывали небо пучки разнообразных антенн и охранных сигнализаторов. Бортовой комп тревожно пискнул и прочертил на экране красным пунктиром зону безопасного полета.
Летать над огородами надо уметь. Кажется — всюду низенькие домики, яблоньки там, черноплодка. И вдруг неожиданно прянет вверх высоченная береза или вековая сосна. Вмиг от шикарного аэро останутся одни проблемы. Но Одд ловко обходил огородные ловушки. Может, занятый этими коварными березами, он не сразу и приметил болтающийся позади и не отстающий от него аэро поносного цвета. Что это не служба охраны, Одд понял сразу — машины МЕНА-службы красные, а охрана Консервы — бело-синяя, с красно- золотыми гербами. Эти же явно действовали на свой страх и риск.
Бизер бросил машину вправо, преследователи тут же повернули следом. Одд стал набирать высоту. Второй аэро тоже попер вверх. Тогда Одд швырнул машину вниз. Любая более старая посудина сорвалась
