английский, стал говорить по-русски с американским акцентом. Очень испугался. Зато, когда вернулся в Мюнхен, взял в аэропорту такси, то, к своему удивлению, всю дорогу до Штокдорфа говорил с водителем по-немецки. При этом он понимал меня, а я понимал его.
Нечеловеческий фактор
Еще в первую ночь пребывания на немецкой земле во время первого звонка из Би-би-си у меня был спрошен мой адрес, куда перевести гонорар за интервью. Не имея своего, я дал адрес Ота Филипа: Мюнхен, Амалиенштрассе, 6. Пока в Би-би-си оформляли мой гонорар, пока выслали, я обзавелся собственным адресом: Ханс Кароссаштрассе, 5, Штокдорф. Тогда в Германии было принято иметь резиновые штампы с адресом, и я себе заказал такой, чтобы каждый раз не писать его от руки. Естественно, я сообщил свой адрес всем, с кем находился тогда в переписке, в том числе и Би-би-си.
Прошло несколько дней, мне позвонил Филип с известием, что из Лондона пришел денежный перевод. Я купил бутылку вина, сел в машину, поехал за тридцать километров в город, посетил Филипа. По случаю моего приезда жена Ота Маша приготовила обед. Выпили, поели, поговорили, и день прошел.
На другой день опять был звонок из Би-би-си с просьбой написать для них какую-нибудь юмореску. Я написал юмореску и отправил, указав свой адрес и попросив будущую корреспонденцию адресовать прямо мне. Юмореска прошла в эфир, мне начислили гонорар и отправили на имя Ота Филипа. Ота позвонил, я купил бутылку вина, сел в машину, поехал, мы пообедали, поговорили, и свечерело.
Между прочим, моя юмореска на Би-би-си многим очень понравилась, о чем сообщил мне по телефону Франк Вильямс, заместитель главы русской службы. Он же просил писать им и дальше что-нибудь в этом духе. Я сказал: «Хорошо, но, пожалуйста, не посылайте гонорар Ота Филипу. Он живет далеко, мне ездить туда каждый раз не с руки и незачем, тем более что я уже не бомж, имею свой собственный адрес и могу это удостоверить своей личной печатью». Франк записал мой адрес я сочинил новую юмореску и через некоторое время опять обедал у Ота Филипа по поводу пришедшего к нему моего гонорара. Через день Маша Филип кормила снова меня, по случаю прибытия из Лондона новой депеши.
В этот раз ко мне обращался лично директор русской службы Барри Холланд. Отчасти повторяя слова своего заместителя, он сообщал мне, что русская служба довольна моим сотрудничеством и желает продолжать наши рабочие отношения. Я поблагодарил Барри за похвалу и заодно попросил его лично еще раз записать и сообщить подчиненным мой собственный правильный адрес, а господина Филипа больше не беспокоить. Барри сказал «хорошо», но следующая корреспонденция опять пришла к Филипу.
Поскольку я установил с Би-би-си более или менее постоянную связь, оттуда стали приходить разные бумаги: просьбы что-нибудь написать, контракты, анкеты, письма радиослушателей. И весь этот почтовый поток в течение лет приблизительно трех шел на Амалиенштрассе и оседал в ящике Ота Филипа. Подписывая контракты, заполняя анкеты, отвечая на письма, я каждый раз и все настойчивей просил посылать мои письма мне, а не Ота Филипу и, чтобы обратить внимание на просьбу, ставил штамп со своим адресом и писал его от руки в начале письма, в середине и в конце, обводил его красным фломастером, наводил на него разноцветные стрелы, как на картах военных сражений, но все было бесполезно, письма регулярно поступали на имя Ота Филипа.
Впрочем, не совсем так. Имя этого бедного и ни в чем не повинного адресата постепенно подвергалось последовательной трансформации. Сначала Филипа называли Ота, потом Ода, потом Ога, потом Опа, что по-немецки значит «дедушка», потом Ома, что означает «бабушка». Процесс искажения развивался. Сперва изменялось только имя, затем дошло до фамилии. Ома Филип, Кома Филер, Дома Милер, Дора Малер, Дура Шалер, и чем дальше, тем больше, до абсолютной неузнаваемости. Через некоторое время стали путать имя, фамилию и название улицы, именуя ее последовательно: Амалиенштрассе, Оталиенштрассе, Шоталиенкассе, Шмантилиенмассе и так далее. Я не представляю, какие розыски производили немецкие почтальоны, но все эти корреспонденции регулярно доставлялись Ота Филипу, к которому я продолжал ездить, как на работу.
Не думайте, что я сидел сложа руки.
Каждый раз при получении письма, адресованного Дробу Тухтеру или Кону Шперлину, я приходил в ярость, звонил в Лондон по телефону, но чаще прибегал к эпистолярному жанру, разражаясь то язвительной, то гневной филиппикой. Иногда перемежал текст указанием адреса примерно таким образом: «Дорогой Барри, в ответ на Ваше предложение написать одноактную пьесу сообщаю, что меня зовут не Кроп Вишлер и не Прост Трайлер, а Владимир Войнович и проживаю я не в Мюнхене, а в Штокдорфе на Ханс-Кароссаштрассе. Пьесу я готов написать даже полутораактную, но при условии, что Вы пришлете Ваш заказ на мою фамилию, а не на другую и по моему адресу. Но если Вы будете и дальше слать мне корреспонденцию через Ота Филипа под всеми его псевдонимами, то вашей радиостанции придется платить мне отдельно за бензин на поездки в Мюнхен, на вино, которое я каждый раз покупаю, а Филипу выплачивать денежную компенсацию за обеды, которыми меня регулярно кормит его жена».
И эта угроза ни на кого не подействовала.
Несколько раз в ответ на очередное послание из Лондона я отправлял им лист бумаги, весь заляпанный штампами с моим адресом. Никакого результата.
Поначалу вся эта история казалась мне забавной вроде безобидного анекдота, потом стала все больше меня раздражать, и в конце концов, при очередном сообщении Филипа о новой корреспонденции из Лондона, меня уже просто трясло. У меня появилось что-то вроде мании преследования, я стал думать, что какие-то злые люди на Би-би-си или засланные на эту радиостанцию советские шпионы специально хотят довести меня до инфаркта или до сумасшедшего дома.
Время от времени мне приходила мысль вообще прекратить всякие контакты с радиостанцией и ни за какими письмами больше не ездить. Но возможность прямо обращаться к моим читателям в Советском Союзе была мне очень дорога, и гонорары, получаемые в результате, были не лишними. В конце концов я решил проверить, после каких усилий мне удастся довести мой адрес до сведения работников радиостанции. Я подумал: пусть это будет чем-то вроде научного эксперимента, поставленного на себе. Так в прошлом некоторые врачи проверяли свои вакцины, заражая самих себя чумой или холерой.
Тем временем Ота Филип решил сменить жилье и переехал в другую часть Мюнхена, может быть, в надежде, что письма из Би-би-си там его не достанут. Не тут-то было. Немецкие почтальоны, проявляя исключительную добросовестность и чудовищную сообразительность, находили бедного Ота и там. Он опять звонил, сохраняя (не понимаю, как ему удавалось) полное спокойствие. И чтоб я не нервничал, объяснил мне однажды, что все дело в компьютере.
Тогда, в начале 80-х годов, компьютеры были еще не везде, но в некоторых больших компаниях все- таки были. О них рассказывали всякие страсти, для кого забавные, а для кого и драматические. Самая знаменитая история была с человеком, которому компьютер торговой компании регулярно выписывал счет за не совершенные им покупки. Правда, счет был соответственный – на ноль долларов, ноль центов. Сперва тот человек вел себя благодушно, как я. Потом стал нервничать и слать компании сердитые письма, уверяя, что он у нее никогда ничего не покупал. Неумолимый компьютер отвечал ему напоминаниями, а потом и угрозами, что его долг в сумме ноль долларов ноль центов за просрочку платежа увеличивается каждый день на ноль процентов, и если он не оплатит счет в течение ноля дней, то ноль будет многократно помножен на ноль и так далее, и все это длилось до тех самых пор, пока получатель угроз не сообразил, что надо делать. Он выписал и послал компьютеру чек на ноль долларов ноль центов плюс ноль процентов за ноль просроченных дней. Компьютер этот чек зарегистрировал, записал в свою глупую память, внес на баланс компании и успокоился навсегда.
Ота мне объяснил, и я с ним согласился. Конечно, эти шутки вытворяет компьютер. Живые люди просто не могут не обратить внимания на все мои просьбы, мольбы, вопли и заклинания. На это способна только бездушная машина. И я понял, что надо делать.
Однажды Франк Вильямс попросил меня приехать в Лондон и прочесть главы из моего нового романа. Я явился в редакцию, неся в одной руке портфель с рукописью, а в другой – горсть гвоздей. Франк, встреченный мной в коридоре, удивился:
– Вы собираетесь у нас что-нибудь ремонтировать?
– Нет, я собираюсь высыпать эти гвозди внутрь вашего компьютера, чтобы он сгорел от короткого замыкания.
– Интересная идея, – одобрил Франк, – но дело в том, что у нас нет никакого компьютера.
– Как! – закричал я, потрясенный. – У вас нет компьютера?
