сделанное на собачьем языке?
Пока мы торчали в очереди за супом, пес вернулся к недавнему разговору:
— Так все-таки, почему ты не можешь просто помахать картами перед носом Тиббса, чтобы он отдал деньги? Ты же всегда так делал, и у нас все прекрасно получалось.
— Надо сначала самим раздобыть где-то денег, чтобы раскрутить его на игру.
— Но почему бы тогда не попросить их у Майлса Кэд-Боф, — подал мысль пес. — Его матушка была добра к тебе.
— Вот именно, — вздохнул я, — поэтому он никогда и не даст мне денег.
— Он не даст, если ты не попросишь, — настаивал Пучок. — Стоит попытаться. Нюхом чую — это твоя единственная надежда.
— Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.
— Почему?
— Потому что… — Я не смог найти слов.
Возможно, это и был тот самый выход, который я искал. Чем затевать громкий процесс, который может растянуться на годы (ведь Кот просто так не сдастся), можно сберечь время и силы, достойные лучшего применения. Стоит Майлсу довериться мне, и я смогу вернуть ему хотя бы свой нечестно заработанный миллион.
— Все, что от тебя требуется, — сказал пес, — это объяснить ему, что мы не проигрываем.
Он был прав.
— Куриный суп с овощами или похлебка из бычьих хвостов? — спросила женщина на раздаче.
— Отставить, — сказал я. — Сегодня я обедаю в «Хотел Хотел».
35 ВЫСТРЕЛ НАУДАЧУ
— Майлс Кэдуоллер-Бофорт, сэр, сейчас позвоню ему, — сказала портье в отеле.
Должен сказать, что в Брайтоне надо произвести потрясающее впечатление, чтобы на тебя обратили внимание, главным образом потому, что большинство местных постояльцев только тем и занимаются, что производят потрясающее впечатление.
Портье любезно улыбалась мне, набирая номер.
— Разрешите вашу курточку, сэр? — спросил гардеробщик.
— Благодарю вас, я сниму ее, когда станет теплее, — поежился я.
— Как пожелаете. — Он коротко поклонился и исчез за стойкой.
— Как ваше имя? — спросила портье, и я назвал себя.
— Он спрашивает, по какому вопросу?
— По поводу возвращения двадцати пяти миллионов фунтов, — ответил я.
Портье доложила эту информацию по телефону.
— Сейчас он спустится, — сказала она и указала в сторону бара, куда я и двинулся, решив затем все- таки снять пуховик.
— Наверное, Дэмиен Хирст, — говорила портье. — Только очень богатые люди позволяют себе одеваться так небрежно. Простите, сэр.
Я оставил куртку в гардеробе и вернулся в бар, решив заказать каппучино.
Несмотря на вполне приличный внешний вид: брюки от костюма, рубашку и галстук, я все же чувствовал, что выделяюсь из толпы. Во-первых, оттого, что рубашка была пропитана различными выделениями, начиная от пота и кончая «автографами» щенка.
Во-вторых, «Хотел Хотел» вообще не мое место. Нет, он вполне уютен и привлекателен на вид, но не для меня. Лоснящиеся, будто от самодовольства, ореховые панели, роскошные кожаные диваны, соблазнительная, манящая полутьма бара и перекипевший, пенящийся каппучино — во всем этом просвечивает желание поспеть за лондонской модой, так девочка-акселератка, потратившаяся на макияж, качает права, чтобы ее пустили вместе со старшей сестрой на фильм под грифом «только для взрослых».
В подобном месте я никогда не очутился бы с Линдси, потому что выбрасывание денег на ветер, даже не своих, вызывало у нее аллергию. Да и я, если уж на то пошло, не испытывал симпатии к таким заведениям.
В углу темного бара что-то блеснуло яркими красками. Это был Майлс Кэдуоллер-Бофорт, одетый в рубашку, которую даже австралиец назвал бы «вычурной». Идея гавайской рубахи, доведенная до абсурда: такими Гавайи можно увидеть только сквозь призму необратимой шизофрении.
— Боже ж ты мой, — пробормотал пес, — вы только поглядите.
— Ты же не различаешь цвета, — напомнил я.
— Всему есть разумные пределы, — ответил Пучок.
Майлс приближался. Он был явно очень зол на меня, но к этому чувству примешивалось и легкое недовольство собой — своим внешним видом.
— Неурядицы с багажом, — сказал он вместо приветствия. — Мое пальто уехало в Манилу. А с вами что стряслось?
— Именно это я и хотел объяснить. Я хочу вернуть вам деньги.
— Каким образом?
— Выиграть в покер.
— Прощайте, — развернулся к выходу Майлс.
— Нет, вы не поняли! — воскликнул я. — Я не могу проиграть, пока со мной этот говорящий пес.
Он покачал головой.
— Знаете, что я нахожу в вас особенно необычным, мистер Баркер?
— Запах у него чересчур высокомерный, даже для человека, — сообщил пес.
— Что? — спросил я, надеясь, что это не относится к моей любезной улыбке, которая в этот момент словно приклеилась к лицу.
— То, что для дурака вы слишком хорошо провернули это дело, чтобы выглядеть жертвой. Меня просто поражает, как такой нытик и слюнтяй мог задумать такую аферу. Вкрасться в доверие и потом так обмануть чудаковатую старушку.
— Но я же говорил, — вырвалось у меня, — что это не я…
— До свидания, — сухо обронил он.
— Скажи ему, что он ел вчера на обед паштет из гусиной печенки, — сказал, принюхавшись, Пучок.
— Вчера вы обедали страсбургским пирогом, — сказал я ему в спину.
Майлс остановился.
— И что с того, вы теперь борец за права животных?
— Скажи ему, что основным блюдом была форель, а на десерт он взял, как обычно, фруктовый торт с шоколадом.
Я повторил слова Пучка.
— Так вы подсматривали за мной, пока я обедал. И что это доказывает?
— Его женщина пользуется легким мускусным парфюмом, и на днях у него была с ней случка, — добавил пес.
Я почти в точности повторил сказанное Пучком.
— Вы что, шпионите за мной?
— Ни в коем случае, — ответил я. — Собака чувствует все эти запахи на вас. Он знает, чем вы занимались вчера, и может примерно догадаться даже о том, что вы думаете сейчас.
— Он слегка вспотел, наверное, принимает тебя за психа, — в подтверждение моих слов сказал Пучок.
