надо поделиться.
— Примерно раз в семь лет, мальчик.
Вот это да! Подумать только, какая красота валится с этого огромного страшного неба!
Да это гениально!
Подумать только! Всего раз в семь лет!
Подумать только! И именно сегодня, когда здесь он!
Подумать только! Такой снег!
— Полезай-ка ты лучше сюда ко мне, мальчик, — сказал человек. — Слишком долго оставаться под снегом все же не стоит.
Сэм, это ведь тебя приглашают.
А ты не ослышался?
Интересно, что это за машина такая, «форд» или «шевроле»? Кузов деревянный? Из досок с брезентовым верхом? Машина мелко дрожала, словно холод добрался и до ее скрипучих суставов. На переднем стекле налипла кучи снега.
— А куда вы едете, мистер?
— В Монбалк.
Сэм медленно покачал головой:
— Это где, мистер? Это в Гипсленде? За перевалом? Ах, смотрите… Снег перестал падать.
— Мальчик!
Голос стал строгим. Лицо у человека было морщинистое, и лет ему по виду было очень много. А может, таким его сделали долгие дороги и жизнь среди гор.
— Да, сэр, — отозвался Сэм.
Дверца с пассажирской стороны приоткрылась. С земли до нее было очень высоко.
— Залезай.
Может, это «остин», а может, «бьюик»?
Сэм закинул длинную ногу и полез. Вот это да! Забрался и сел рядом с водителем на сложенном холщовом мешке. Внутри тоже был снег. День чудес! Сэму случалось ездить в автобусе по Кентербери-Роуд, но это совсем другое дело.
— Ух!
— Затвори дверцу.
Сэм с силой хлопнул дверцей. Может, это «рено», а может, «эссекс»?
— Нет, — сказал человек. — Это не в Гипсленде и не за перевалом. Но вообще-то в том направлении.
— Смотрите, снег… Снег пропадает. Посмотрите, он тает. Разве он не останется?
— Может, и останется. Трудно сказать. До вечера еще далеко.
Сэм сидел в кабине. Прямо перед ним, рукой можно достать, ветровое стекло. Конечно, это не легковая машина, но все-таки машина. На дне кузова валяются капустные листья. Вот рулевое колесо. А вот часы. А это рычаги, на которые нажимает водитель.
Здорово!
— Мальчик, — сказал человек. — Давай напрямик. Ты не из рыцарей большой дороги?
Внутри у Сэма что-то дрогнуло. Неужели у него такой отчаянный вид? Голос сорвался на фальцет:
— Вы хотите сказать, что я разбойник?
— Разбойник? Нет… Я хочу сказать, может, ты живешь на дороге? Может, ты бродяга? Может, ты сезонник?
Сэм подумал.
— Да, — ответил он. — Я сезонник.
— А где же твоя скатка?
Сэм посмотрел на него и тут же сконфуженно опустил глаза на рычаги, что торчали снизу между голых досок. Так вот всегда и бывает. Он об этом и не подумал. А взрослые сразу всё замечают. Только зазевайся на минуту и сразу попался.
— Где твое одеяло, мальчик? Где твой котелок? И где твоя шляпа? У тебя должна быть шляпа. И где твой чай, мука и сковородка?
Сэм только кусал губы.
— И давно ты стал сезонником, мальчик?
— Со вчерашнего дня, сэр, — вздохнул Сэм.
— Господи… Неужели же ты не мог подождать, пока немного потеплеет?
Сэм отвел глаза. Человек был абсолютно прав. Выбрал времечко для начала!
— Меня зовут Хопгуд, — сказал человек. — А тебя?
— Сэм.
— На Сэма ты похож, но сегодня уж такой день, что, пожалуй, довольно доказывать, что ты мужчина. Я отвезу тебя домой.
Сэм вскипел, о, как в нем все заклокотало!
— Нет! Вы этого со мной не сделаете! Мне четырнадцать лет! И я к вам в машину сел, только чтобы укрыться от снега.
Жилистая рука схватила Сэма и удержала на месте. Она была поразительно сильна, эта рука. Один нажим пальцами, один поворот кисти — и Сэму пришлось бы накладывать шины.
— Не к тебе домой, Сэм. Ко мне.
Железная хватка разомкнулась, и у Сэма внутри тоже все отпустило, словно развязались болевые узлы. Некоторое время он сидел растерянный, поглаживая пострадавшую руку, потом посмотрел на мистера Хопгуда и улыбнулся. Странный он все-таки человечек. Сколько же ему лет? Все двести? Или он такой просто оттого, что живет под открытым небом, не прячась от солнца и дождя?
— Я еще никогда не сидел в кабине рядом с водителем, — сказал Сэм.
ТРИНАДЦАТЬ
Тот день навсегда остался у него в памяти особняком, черно-белой картинкой среди пестрых дней. Таким он запомнился Сэму: черно-бело-серым, но вовсе не мрачным. Неожиданным — так будет вернее сказать. Как если встал человек утром, раздвинул шторы спальни — а за окном такое, дух захватывает! В шесть часов утра, заспанный, с сонными глазами, посмотришь в окно, и оказывается, твой дом плывет по морю среди айсбергов. Что-то в этом роде — такое же диво, такое же небывалое зрелище.
А дорога-то все крутила, и вихляла, и взбегала вверх, и скатывалась вниз, и деревья стояли такие голые, черные, высокие. И столько их, такая уйма деревьев, и все такие высокие и прямые, будто тысяча мачт раскачивается в бурю на палубах тысячи кораблей. Похоже на огромную гавань, куда набились корабли со всего света, из всех портов, какие только можешь припомнить: из Фритауна, Рио-де-Жанейро, Владивостока. Из таких мест, которые даже не знаешь, как пишутся. Вот так это было. Потрясающе. Если посмотреть вверх, на вершины, если высунуться и задрать голову, то как-то терялось ощущение твердого мира: казалось, под тобой и вправду прогибается зеленая волна, а над тобой на острие мачты висят разверстые небеса.
Собственно, ничего особенного не происходило, особенного ничего, но все вокруг Сэма плыло и кружилось. Вот так сидеть в кабине, сидеть в кабине рядом с водителем, видеть снег, и вершины гор, и долины, и деревья и ехать, ехать… Ехать неведомо куда, даже представить себе невозможно, в какие края. Ехать под уклон и в гору со скоростью сорок миль в час, не крутя педали, — ничего подобного с Сэмом во всю его жизнь не происходило.
Ничего, подобного этому. Такое случается только однажды, а дважды не бывает. Достигаешь этой
