От металлического скрежета страх рванулся у Сэма в груди. Не может же быть, что это просто ключ повернулся в замке? Но именно ключ в замке это и был. Тяжелая дверь отворилась без скрипа, без визга на хорошо смазанных петлях, и в луче света обозначилась человеческая тень. Такая нелепая, колеблющаяся, растущая, зловещая тень. Но это была Мэри, а вовсе не пришелец из царства Аида. Она вошла в приоткрытую дверь по лучу света, держа перед собой поднос, и запах тушеного мяса свел все муки Сэма в единое мучительное желание немедленно, не откладывая приступить к делу.
— Эй, ты там? — спросила она.
— Да.
— Он ушел.
— Кто ушел?
— Папа. На собрание Союза прогрессистов. У них раз в месяц собрания. А я забыла. Я выждала, пока он уйдет. По-моему, так лучше. Света тут довольно, но ты слезай спиной, не то свалишься.
— Я замерз, — сказал Сэм.
— С чего бы это?
— С того, что тут у вас очень жарко на антресолях.
Он осторожно, спиной, как ему было велено, неловко спускался вниз, не переставая ворчать, но ворчание это было не всерьез. Как чудесно, что она наконец пришла.
— Да там столько сена, мог бы зарыться и согрелся бы, — сказала она. — И газетами укрыться. У тебя что, головы нет?
— Нету.
Он поравнялся с нею и почувствовал волну тепла, исходящую, словно радиация, от ее тела. Он сразу смешался, потерял целеустремленность и отошел к открытой двери, чтобы размять ноги, а заодно отодвинуться от Мэри. В дверь был виден мощеный дворик в завесе мелкого дождя, а сквозь дождь ярко светила лампа «Летучая мышь», свисавшая на скобе за дверью. В магазине было явно уютнее. Он вернулся к ней, подальше от сырости, от холода и ветра.
— Это ваш дом вон там? — спросил он.
— Выходит, так, — ответила она.
— А где же собаки?
— Спрятались от дождя и спят под домом. Они лучше сторожат, когда хорошая погода.
Он кивнул на верх.
— Я там спать не смогу, так и знай. Я бы там умер.
— Не знаю. В доме ты все равно спать не будешь, так что придется тебе умереть.
— Может, ты мне хоть пару одеял добудешь?
— Ну и бывалый же ты бродяга, закаленный.
— Там сидишь под самой крышей, — жалобно сказал он. — А ведь это голое железо. Ты об этом не думала? Поднимись да приложи ладонь к крыше, сразу почувствуешь.
— И не подумаю. Какая глупость.
— Просто я замерз. А ты так долго не шла.
— Да, видно, тебе любые лишения нипочем.
Она поставила поднос на прилавок и сама зашла с другой стороны, обойдя ящик с чаем — тот самый ящик, из-за которого она днем высунула голову.
— Придвинь-ка табуретку, Сэм, и давай ешь. Обед вкусный, если кто любит тушеное мясо. Конечно, я могла бы и пирог мясной испечь.
Ее было плохо видно, свет от двери не доходил до прилавка. Она сидела там на чем-то, так что ее глаза приходились вровень с его глазами. И, как ни странно, они у нее немного светились, будто две неяркие лампы, верно, откуда-то свет все-таки набирали. Он живо, как электричество, ощущал ее присутствие. Но запах от обеда шел божественный…
— Это, в кружке, горячее молоко, — сказала она.
— Спасибо.
— В нем немного солоду.
Он наклонился над кружкой, принюхиваясь, — глубоко, и мелко, и по-всякому.
— Давай пей, Сэм. Не всю же ночь тут сидеть.
— Да пью я, пью. Понюхать тоже хочется. Господи!
— Ты что божишься?
— Я не божусь.
— Нет, божишься. Поминаешь имя божие всуе.
— Ого! Да ты совсем как тетечка.
— Какая еще тетечка?
— Моя тетечка Фредерика Виктория Клеменс.
— Ты шутишь?
— Какое там.
Немного погодя она сказала:
— Папа вернется часа через два.
— Да?
— Я пойду в полдесятого.
— Куда пойдешь?
— То есть как? Ясно, домой. Куда же еще? Запру магазин до его прихода, чтобы уж не рисковать, наверняка. А тебя что, в первом классе из школы выгнали? Утром открою, так что спи спокойно. Смотри только не высунься, пока не убедишься, что это я.
— А вот и высунусь. Прямо так и крикну: «Эй, мистер! Это я, Сэм. Ну и дочка же у вас, скажу я вам. Запрятала меня здесь на антресолях да еще отдала половину вашего обеда».
— А вот и нет, — сказала Мэри. — Я тебе собачью долю отдала.
— Благодарю, — сказал Сэм.
— Если захочешь, мы представим, будто ты ранний покупатель. И потом ты сможешь попроситься дрова поколоть. Хочешь?
— Угу.
Отличная густая тушенка. С характером. Отличная. Не хуже маминой. В маминой меньше мяса было.
— Хорошо бы он позволил тебе остаться. Верно ведь, хорошо бы, Сэм?
— Пожалуй.
— Ты мог бы работать подсобником. Помогать мне.
— В каком деле?
Она хихикнула, и это его удивило.
— Понравилась моя тушенка?
— Спрашиваешь.
— Больше нету, так что не проси добавки. Все, что было, тебе досталось, и объедки с папиной тарелки тоже.
Даже если бы и так. Сэму наплевать.
— Пойду, пожалуй, принесу одеяла. Чтобы уж они тут были. А то, когда он вернется, может, и не получится.
А он уже сомневался, что они ему понадобятся. Ему и без того уже было тепло, уютно, сытно. Как толстому коту. Можно сказать, даже жарко. Ну и тушенка — чудо! Со специями, от которых волосы дыбом встают и пот прошибает. Те же запахи, что и во всем магазине. Пряности. Сэм впервые с ними столкнулся, он был рад этой встрече. Запахи разные, их можно перебирать по одному, а вместе смешанные, они содержали в сердцевине тушенку Мэри. Может быть, она просто отрезала угол магазина и прямо бухнула в горшок с водой.
Мэри вернулась с охапкой одеял.
— Кончил? — спросила она.
